деревне в компании золотоволосой красавицы незамеченными для его друзей-приятелей не остались, понятное дело: быстро легли на язык и подверглись самому активному, самому дотошному обсуждению; ну и сплетнями потом, естественно, обросли, пересудами тайными и фантазиями, пророчествами самыми дикими и предположениями. Наговорившись между собой, нафантазировавшись вволю, насплетничавшись, бойцы ССО “VITA” уже непосредственно к самому Андрею тогда начали приставать: чтобы информацию из первых уст раздобыть, догадкам-домыслам коллективным получить хоть какое-то реальное подтверждение... И первым, кто на эту животрепещущую и щекотливую тему завёл разговор, стал вьетнамец Чунг, которому, как соседу по койке и дружку закадычному, это проще всего было сделать.
- Андрей, - спросил он Мальцева после второй прогулки, когда тот, сияющий, со свидания вечером возвратился и раздеваться стал прямо перед носом вьетнамца, спать проворно укладываться, - ты с Наташей гуляешь, да?
- Гуляю, - ответил удивлённый Андрей, на дружка-азиата с вызовом посмотрев. - А ты откуда имя её узнал, интересно?
- Да я её уже второй год знаю, её и её семью: я же к ним в гости-то каждую субботу бегаю, - шёпотом поспешно стал рассказывать Чунг, на локтях на кровати приподнимаясь и к соседу придвигаясь поближе. - Я в прошлом году сначала с мамой её познакомился и подружился, которую ты видел в клубе: помнишь? Мы с ней там вдвоём у дальней стенки стояли, у кинопроектора, а ты к нам потом подошёл, и я тебя ей представил, - помнишь или нет, спрашиваю?
- Подожди… это-о-о такая невысокая темноволосая дама? Её-ё-ё… Еленой Васильевной зовут, кажется, - ты про неё говоришь?
- Да, про неё, - утвердительно кивнул головою Чунг. - Елена Васильевна - мама Наташи. Она в клубе работает - заведующей. Ну и по совместительству каждую субботу и среду фильмы там разные крутит, так как у них в деревне киномеханика нет: никто к ним сюда ехать работать не хочет из молодых - за нищенскую-то зарплату. Вот она и крутит фильмы сама, которые им в деревню привозят. Я с ней в прошлом году во время показа и познакомился: мы рядом на заднем ряду сидели, и я ей кассеты переставлять помогал, кинопроектор поддерживал… Очень хорошая женщина, знаешь: умная и очень добрая, и гостеприимная к тому же. Она меня, за то что я ей кассеты помогал менять, к себе домой и позвала в тот же вечер, чаем и конфетами угощала, вареньем сладким, мёдом. С тех пор я ей всегда помогаю: в субботу приду в клуб к шести, сяду с ней на заднем сиденье рядышком и сижу, фильмы смотрю, кассеты ей подаю сменные, а прокрученные в контейнеры убираю… А потом мы с ней домой идём, когда танцы там начинаются, и я у них дома ужинаю вместе со всеми, чай с вареньем пью, телевизор смотрю, отдыхаю… Они надо мной шефство взяли, представляешь: учат меня русскому языку и обычаям вашим, историю вашей страны рассказывают. Ну и подкармливают заодно: считают, что я, живя целый год без родителей, плохо питаюсь, жалеют меня. Хорошие люди, очень хорошие!
- Так ты, стало быть, и отца её знаешь? - ну-у-у коли ходишь туда два года, как ты говоришь, трапезничаешь, чаи с вареньем там распиваешь, - спросил Чунга Мальцев шёпотом, искоса удивлённо на вьетнамца поглядывая, поражаясь азиатскому проворству его.
- Знаю, конечно: я же тебе говорю, - не задумываясь, ответил Чунг. - Отец её, Александр Михайлович, за руку со мной всякий раз здоровается - как с равным. Про Вьетнам после чая долго меня допытывает, про нашу вьетнамскую жизнь, про семью. Он директором этой школы работает, где мы все живём. Ты видел его на дне открытия лагеря, когда он к нам сюда с председателем приезжал, выступал даже. Помнишь?
- Постой, - перебил вьетнамца опешивший от услышанного Андрей. - Директор этой вот школы - Наташин отец?
- Да.
- А как, ты говоришь, его зовут?
- Александр Михайлович Яковлев, - почти по складам произнёс желтолицый сосед Андрея тяжеленые для него русские имя, отчество и фамилию, после чего добавил, большой палец правой руки вверх задирая. - Вот такой вот дядька! - умный, начитанный, добрый, как и его жена…
Внимательно выслушавший всё Андрей задумался, губы сжал и, улёгшись на спину и выпрямившись на кровати, стал вспоминать, как во второе воскресенье июля у них в отряде день открытия лагеря был, с полчаса по времени длившийся. И на него действительно председатель колхоза Фицюлин директора школы с собою привёз, высокого светловолосого мужчину приблизительно сорокалетнего возраста, худощавого, нервного, интеллигентного, при выступлении заикавшегося. Андрей его и запомнил-то лишь потому, что он заикался, нервничал и краснел из-за этого, стеснялся. А так бы он на второго гостя внимания не заострил: обыкновенный невзрачный мужчина, каких в Москве миллион.
-…Значит, её полное имя Наталья Александровна Яковлева, - в задумчивости вслух произнёс он через минуту где-то, ни к кому конкретно не обращаясь, как бы сам с собой разговаривая. - Что ж, хорошо, будем знать.
-…А у них из детей, кроме дочери, есть ещё кто? - вспомнив про Чунга, что лежал рядом и смотрел на него внимательно, спросил он вьетнамца почти машинально, не поворачивая головы, при этом мысленно Наташу с родителями её сравнивая и понимая, что ежели она и была на кого похожа, то больше, конечно же, на отца, что матушка-то у неё совсем другая по виду.
- У них ещё сынишка есть, Мишкой его зовут. Но он ребёнок ещё - в восьмом классе учится, перешёл в восьмой.
- Хорошо, будем и это знать, что и брат у неё имеется. Может, встречу когда в деревне, повнимательнее на него посмотрю. Он похож на неё?
- Похож. Такой же светленький и красивый, и такой же воспитанный - не шалопай. Читает много, учится на одни пятёрки, как говорят: хороший мальчик, талантливый.
Довольный услышанным Мальцев хмыкнул себе под нос и, зардевшийся, нервно заёрзал на койке, пружинами заскрипел, восторг внезапно возникший и без-сознательный пытаясь от Чунга скрыть, и тихую на лице радость. Приятно было такое узнать про ближайших родственников Наташи - понять, что не ошибся он, что девушка-то она и впрямь не простая, не от сохи. Наоборот, из приличной интеллигентной семьи, пусть и деревенской. Очень ему это всё было приятно.
-…А ты, значит, Наташу и в прошлом году уже знал, если, как говоришь, с прошлого года к ним домой начал бегать, - после паузы перевёл он разговор с брата младшего на сестру, которая его интересовала значительно больше по вполне понятным причинам.
- Знал, да, - утвердительно затряс головою Чунг, вплотную пододвинувшись к Андрею, - но плохо. Она ведь в прошлом году школу закончила и в институт поступала всё лето. Поэтому дома мало была: всё больше в Смоленск с отцом ездила, жила там по нескольку дней всякий раз, когда там курсы подготовительные проводились сначала, консультации разные и собеседования. А потом сами экзамены начались и связанная с ними нервотрёпка: знаешь ведь, поступал, как это всё бывает. Ну и потом, когда её туда зачисляли, тоже долго там находилась - положительного результата ждала… В июле, помнится, я её несколько раз всего дома и видел; видел пару раз в августе - и всё. А потом наш отряд уехал, и я с ней даже и попрощаться не успел: только в этом году и узнал, что она поступила.
- Она мне очень нравится, Андрей, она замечательная! - добрая, воспитанная, очень красивая! - на мажоре закончил тот памятный разговор Чунг. - Ты молодец, что с ней познакомился и решил подружиться. Поверь: таких девушек, как она, мало... И ты ей понравился, как кажется, - доверительным шёпотом сообщил он последнюю новость, крайне важную на его взгляд, которую скрывать преступно, - ей и маме её. Они обе несколько раз меня про тебя расспрашивали, интересовались тобой. Знай и помни об этом…
2
Вторым бойцом, кто подошёл к Андрею и про Наташу долго допытывал, был их стройотрядовский ловелас, любимец “изголодавшихся” и похотливых барышень, Гришаев Юрка - двухметровый темноволосый красавчик-атлет, ещё один представитель рабфака.
Гришаев был примечателен тем, главным образом, что являл собой другую когорту бойцов, жучил-прихлебателей и бабников патологических, которых Андрей переносил с трудом, которые с первого дня ему только настроение портили своим наплевательским отношением к делу и пофигизмом. Такие на стройку не работать ездили, не строить, не пользу приносить стране и людям: плевали они на страну и людей. Ездили, чтобы вечно выгадывать и ловчить, за чужие спины умело прятаться, за чужой труд! И таким подлым и откровенно-паразитическим способом силы копить для “шабашки” и развлечений.
Юрка же ярчайшим и достойнейшим их представителем выступал с первых в деревне часов, кумиром и заводилой, эталоном праздности и безделья. Был он большим себялюбцем с рождения, жучилой, пройдохою и краснобаем без-совестным; а ещё: “бычком молодым”, “демоном-совратителем” - как про него деревенские бабы и мужики говорили, которые боялись его. Не за себя, конечно же, - за своих молодых и чумовых дочек...
С уверенностью можно сказать, что ССО “VITA” ему, генеральскому сыну, был не нужен сто лет. И он бы не поехал в деревню ни за какие коврижки: на море бы умотал отдыхать, найдись у него для такого отдыха компаньон достойный - покладистый и душевный. Но товарищи его московские - Володя Перепечин и Батманишвили Тимур, - с кем он в одной комнате в общежитии ещё с рабфака жил, с кем время проводил свободное, бедные были: им деньги требовались позарез, и некогда и не на что было по курортам летом мотаться, по санаториям и пляжам разным. Вот Юрка и прицепился к ним, стройотрядовцам ярым, заслуженным, потому как ехать на юг одному ему не очень-то и хотелось. Тем более, не хотелось в дивизии томской, которой отец командовал и где вся семья его временно проживала, лето целое отираться, комаров там да мошек кормить, да на солдат смотреть желторотых, как они с неохотой по танкам лазят и командиров за глаза клянут… Оставался один стройотряд, где было много друзей-однокашников, где и время можно было убить, и погулять-повеселиться на славу.
Исключительно по этой причине и стал Гришаев строителем - по необходимости больше, не по зову внутреннему. Но перед тем как в отряд записаться, он с Шитовым откровенный имел разговор, которому напрямую сказал, не юля, что деньги, дескать, ему не особенно-то и нужны, как не нужна ему и романтика стройки, которую он не понимает и не признаёт, считает лукавством, химерой, прикрытием. В деревне-де он одного желает: отдохнуть, отоспаться, отъестся, на природе спокойно пожить. Ну а поскольку в отряде его будут поить и кормить, и постельным бельём обеспечивать, - то он и будет работать за харч, дабы дармоедом в глазах товарищей не прослыть. Чтобы из них не роптал никто и пальцем командиру на него не показывал…
Так он и работал у них всё лето: по мере сил и возможностей, по настроению. Поработает несколько дней в удовольствие, топором в охотку помашет - и потом отгулы себе берёт, чтобы с духом, с силой собраться, с мыслями, которые исключительно о бабах были и более ни о ком другом... Отгулы он брал регулярно в воскресение и четверг, после клубных танцевальных загулов, с которых только под утро домой возвращался, как правило, или даже днём, - весь помятый, покусанный, в засосах кровавых, духами
