располагался, многолюдное Ополье, ложбиной надвое разделённое, в единое целое соединял, жизнь нормальную и комфортную в нём обеспечивал, которая из-за аварии сразу же прервалась-прекратилась почти: людям крюк из-за неё приходилось делать. Вот и снарядил ССО “VITA”, по личной просьбе Фицюлина, бригаду плотников во главе с Юркой Кустовым, чтобы стратегический мост тот восстановить, причём - в кратчайшие сроки, о чём уже вкратце писалось. Кустов с собой на работу опытного Тимура взял и Андрея Мальцева из молодых. И они за полтора дня всего колхозникам новый мост поставили. Добротный и надёжный, широкий достаточно, из новых сосновых брёвен сооружённый, по качеству не уступавший прежнему мосту.
После этого Кустов в правление убежал: наряды закрывать с прорабом. И пока он в правлении отирался, пороги там обивал и переговаривался с чиновниками, бумаги составлял и подписывал, спорил, ругался из-за мелочей, Тимур с Андреем на полянке возле нового моста сидели: отдыхали, курили, любовались творением рук своих, с удовольствием наблюдая со стороны, как по мосту мужики с бабами охотно ходят и студентов московских нахваливают, благодарят… Ну и по душам беседовали, разумеется, - разве ж деться куда человеку от подобного рода бесед.
- Давно у тебя спросить собираюсь, Андрюш, - вкрадчиво так и осторожно очень, понимая всю щекотливость темы, завёл Тимур разговор про вечерние прогулки Мальцева, когда им уже не о чем стало беседовать, когда обговорено было всё. - У тебя с девушкой этой, Яковлевой Наташей… у тебя с ней роман, да?
Услышавший такое Андрей поперхнулся даже, поморщился как от зубной боли и сузившиеся от обиды глаза в сторону отвел. «Ну, - подумал с досадой, - опять началось: покоя вам всем не дают мои с Наташей встречи. Я-то думал, Тимур, что ты - человек, а ты туда же».
- Не обижайся на меня, Андрюш, не злись, не надо, - быстро стал успокаивать его Батманишвили. - Я это потому только спрашиваю, что… что мне и самому она очень нравится, очень! И я завидую тебе, признаюсь честно, белой завидую завистью! Ты - молодец, Андрюш, паренёк хороший, ежели такую девушку выбрал, а она - тебя... Знаешь, - сделав паузу, продолжил он далее говорить, некоторую неловкость испытывая, - я ведь её давно заприметил: в прошлом году ещё. Она, помнится, тогда тоже в клуб пару раз приходила; придёт, постоит в сторонке, на всех внимательно так посмотрит, оценивающе, и домой уходит засветло: ни с кем не танцует, не разговаривает, никого не подпускает к себе. За это она мне и понравилась сразу же, приглянулась с первых минут - за свою чистоту и строгость. У нас, у грузин, у кавказцев в целом, эти качества превыше всего ценятся и ценились всегда: шалавам и лярвам у нас делать нечего.
-…Она, Наташа твоя, год назад не такая была, - мечтательно заулыбался Тимур, глаза потупив, подружку Мальцева, прошлогоднюю, как бы мысленно себе представляя. - Была немножко худее, как кажется, да и глупенькая, “зелёненькая” совсем, с большими такими косами за плечами. А в этом году так шикарно оформилась, расцвела, вес набрала положенный и всё остальное. Важною дамой стала, словом, что сразу было и не узнать!... Я её когда на танцах-то увидел - одурел даже в первый момент: так она стала собой хороша! так для парней привлекательна и желанна!... А умница оказалась какая: в институте в Смоленске учится! учительницей со временем будет! - ты знаешь про это, Андрей?
- Знаю, да.
- А знаешь, что у неё отец - директор школы, где мы живём; а мама - директор клуба?
- Знаю и это, - утвердительно закивал головою Мальцев, недавнюю беседу с Чунгом держа в уме и лицом и душою светлея так, будто бы это про него самого говорили, его так расхваливали восторженно и прямо в глаза.
- Видишь, Андрюш, какая у неё семья достойная - аристократическая, можно сказать. Это тебе не доярки со скотницами и не их толстопузые дочки, от которых навозом несёт за версту и с которыми от тоски умрёшь через полчаса знакомства или на стенку полезешь - до того они пустые и глупые все. Как колхозные коровы прямо: только траханье одно на уме да пьянки-гулянки... А в Наташе - благородство природное, красота, на образованность, ум помноженные, родительское воспитание: с ней наговориться, я думаю, и за целую жизнь не сможешь, целую жизнь на неё не устанешь любоваться-смотреть.
-…Знаешь, - закурив, продолжил он тихо рассказывать далее, дым сигаретный стремительно выпуская и при этом нервничая чуть-чуть (Андрей нервозность его по пальцам дрожащим видел, по тоскливо-сузившимся глазам), - а я ведь к ней тоже несколько раз подходил - до тебя ещё, когда вы с ней не гуляли; хотел с ней роман завести, признаюсь, обхаживал её по-всякому, всякие там вещи красивые говорил: уговаривал её, короче, на ответные чувства раскручивал, на любовь… Но она меня отшила, Андрюш, ни малейшей надежды мне не оставила: не в её я, видимо, вкусе. Жалко!... Да и славу в прошлом году мы с Юркой Гришаевым звонкую здесь добыли - почудили-покувыркались с местными “тёлками” от души, будь они все неладны! Добрую половину из них перетрахали... Она, наверняка, знает об этом - от подружек своих, от родителей слышала. Вот и послала меня подальше, кобеля столичного, - и правильно, в общем-то, сделала: зачем ей такие как мы кобели. Ей хорошие, чистые нужны ухажёры, совестливые - как ты, Андрюш. Она - молодец, что тебя выбрала, умница да и только. Воистину говорится, что женщин в житейских вопросах не проведёшь: они, говорят, сердцем видят - на ком можно и нужно создавать семью, а на ком этого категорически делать не стоит...
5
-…А ты сам-то любишь её? - задумавшись и приуныв немного, вдруг спросил он притихшего возле него Андрея чуть погодя, когда поулеглись в нём страсти сердечные, и обида за нереализованное чувство. - Или так с ней гуляешь - от скуки?
-…Люблю, - ответил Мальцев смущённо, не понимая, не отдавая себе отчёт в тот момент, что он в это прекрасное слово вкладывает.
- Молодец, Андрюш, молодец! - счастливый ты парень! И любишь, и любим - что может быть лучше на свете!
- Не знаю, - улыбнулся Андрей, неуверенно пожимая плечами и словам товарища своего дивясь, пуще прежнего от тех диковинных слов смущаясь. - Я не замечаю этого - счастья-то своего, про которое ты говоришь. Живу как все, как прежде жил: не лучше и не хуже.
- Заметишь, когда потеряешь: точно тебе говорю, - со знанием дела ответил на это Тимур, глаза которого болезненной грустью наполнились. - И поймёшь с сожалением, с горечью даже, что любимых женщин терять нельзя: их беречь, на руках, голубушек, носить нужно. Потому что любимая женщина стоит в нашей жизни всего: ради неё одной мы на свете живём, за неё и умираем с лёгкостью… Ты ещё молодой, Андрюш, многого не понимаешь, не испытал по молодости. А подрастёшь и поживёшь подолее, в любовном омуте покувыркаешься, страстями и ревностью безутешной сердечко неопытное изорвёшь - поймёшь тогда простую, но самую, может быть, важную из всех существующих на земле истин, что цель любого мужчины - женщина. Она и только она одна! И других стоящих целей у мужиков нет - не придумали. Да и навряд ли когда придумают, я полагаю… Хотя многие и стесняются в этом признаться: юлят и темнят как прохвосты, работой, спортом, друзьями или просто дешёвым ухарством прикрываются, самостоятельностью мнимой и самодостаточностью. Мы, дескать, сами с усами и сами по себе хороши, нам глупые бабы без надобности, без пользы. Зря они это делают, чудаки, определённо зря - от естества своего открещиваются, от природы… Ведь убери любимую женщину от любого из нас - хоть мать, хоть сестру, хоть жену ту же, - и мы тут же выродимся и умрём, раскисшие и без-плодные. Потому что доказывать и предъявлять будет некому природную силушку-то свою, умом и всем остальным мериться, чем нас Господь наградил. А главное: не для кого станет жить, за место под солнцем бороться… Я, Андрюш, всё это в армии ясно понял, когда нескольких хороших девушек потерял, о которых до сих пор вспоминаю с грустью и с обидою. Не дождались они меня, к сожалению, пока я два года служил да на рабфаке пока учился, - хотя и обещали ждать, страстно клялись мне в этом...
Незаметно и непроизвольно, поддавшись волнению, Тимур на самого себя перешёл и, пользуясь долгим отсутствием Кустова, про себя стал рассказывать, не торопясь, - “выдавать на гора” то, что говорить и не следовало бы; что сидело у него глубоко внутри, мучило его сильно, постоянно болело, видимо.
- Я их не осуждаю, нет, - тихо говорил он, очередную сигарету закуривая, её дымком ароматным затягиваясь глубоко, - не корю девчонок моих дорогих, которые мне когда-то на шею вешались по вечерам, в любви и верности до гробовой доски клялись, вечно ждать обещали. Я их понимаю теперь, повзрослевший. Хотя мне от того понимания проку мало. Женщина - товар скоропортящийся: как абрикосы с персиками, или черешня та же. До двадцати лет замуж выскочить не успела - всё, хана: старой девой осталась до смерти, посмешищем, укором и обузой родителям. У нас в Грузии, например, где люди взрослеют быстро, и после 18-ти они уже старые все, на них уже никто, перезревших, не смотрит - морщится. Всем 15-летних обязательно подавай, которые и сочней, и вкусней, и краше… Женщины знают об этом на подсознательном уровне - какова она, их судьба девичья, сколь скоротечна и непредсказуема, и опасна, главное, - вот и мечутся до замужества очумело, и выскакивают за всякого - кто возьмёт, - лишь бы одинокими не остаться и беззащитными. У меня сёстры все до единой так замуж повыходили: таких “козлов” себе взяли в мужья - только диву даёшься… А теперь вот мучаются, дурочки, тайно слёзы по ночам льют, книжки про любовь читают запоем - чтобы хоть так, в мечтах и грёзах, любовь настоящую пережить, тоску утолить сердечную...
- Поэтому ты, Андрюш, если тебе Наташа нравится, если у вас с ней серьёзно всё, - ты с ней тогда не тяни, не води её как цаплю за нос. Ты её успокой, обнадёжь на будущее - чтобы она уже на тебя одного настраивалась и на других мужиков не смотрела, выбросила их всех из вида, из головы. А если будешь тянуть да юлить как прохвост, от главных вопросов скользким ужом увиливать, - потеряешь её навсегда, поверь; и потом, как я вот теперь, локти будешь себе кусать - да уже поздно будет…
- Ты мне вот что ещё скажи, не стесняйся, - потупившись, под конец осторожно спросил он Мальцева как можно ласковее, чтобы молоденького собеседника не смущать, грубостью или без-тактностью нечаянно его не обидеть, - ты с Наташей-то уже целовался?
- Нет, - затряс головой Андрей, покрываясь краской стыда и глаза опуская.
- Что, и не обнимался ни разу?
- Ни разу.
- Ну а вообще-то с кем-нибудь целовался до этого? в Москве у тебя с кем-нибудь был роман?
- Нет, ни с кем не был.
- Да-а-а! дела! - ухмыльнулся поражённый Тимур, взирая на Мальцева как на чудо заморское. - Да ты ребёнок, Андрюш, как я погляжу, этакий большой ребёнок: тебя ещё учить и учить надо. И она у тебя такая же, судя по её поведению: похоже, что ты у неё тоже единственный. Тяжело вам придётся на первых порах: потомите, помучаете друг друга.
-…Мне стыдно как-то обниматься с ней, тем более - целоваться. Да и боязно, по правде сказать: а вдруг она не захочет, вдруг обидится, за насилие это сочтёт, за оскорбление даже, - попробовал было оправдаться Мальцев. Но Тимур пресёк те
