какое-то оружие, которое угрожающе топорщилось. Высокий, хмурый, протянул руку папе, они обменялись крепким рукопожатием, а азиат подмигивал мне, с уважением рассматривая мою кувалду, потом протянул широкую ладонь папе.
– Владимир, а это Нурлан, – представился хмурый.
– Виктор, а это моя дочь Есения, – сказал папа, кивнув в мою сторону.
– Какое красивое имя, как и его хозяйка, – разулыбался Нурлан, поигрывая чётками в левой руке. – А куда путь держите?
– Никуда, – ответил папа, пока я собиралась с мыслями.
– И мы никуда, – ещё шире заулыбался Нурлан. – Так пойдёмте вместе, а то нам с Вовкой уже надоело бродить в одиночку, хуже нет, когда цели нет.
Хмурый кивнул, сжав сильные руки в замок.
– А кто это? – не выдержала я и показала на пассажиров, обходящих нас, не видя нас.
– Ты так не кричи, а то они услышат, тогда мало не покажется, – заметил хмурый. – Важно понять, кто мы, а кто они неважно.
– Ничего не понимаю! – с обидой воскликнула я и огляделась.
Я стала всматриваться в людей, в их лица, заставляла себя слушать, выдавливая тягучую тишину из головы. И у меня получилось, звук хлынул в меня, и я закричала от боли. Своего крика я больше не слышала, ничего не слышала, кроме этого давящего звука метро, скрипа тормозов, воя двигателей и гомона сотен голосов. Они увидели меня, они увидели нас. Станция вдруг замерла на месте, те, кто шли к нам смотрели на четверых странных человек выпучив глаза, а те, кто были к нам спиной, повернули головы на 180 градусов, мерзко вытянув шею, выдвигая голову вперёд, свирепо вращая бешенными глазами. Ужас охватил меня, я застыла на месте, не зная, что делать, пока хмурый не дал мне пощёчину, и шум станции, дыхание озверевших людей не смолкло.
– Никогда больше так не делай, – грубо, зло сказал хмурый.
– Да-да, не стоит, – заметил Нурлан с ласковой улыбкой. – Ты же не знала.
Станция присела, будто бы кто-то надавил на неё сверху, растянулась, люди стали длиннее, кто-то шире, потом всё дёрнулось и, как резиновая лента, скрутилась в нормальное положение. Люди снова пошли по своим делам, поезда приходили и уходили, пассажиры менялись, не видя нас, не слыша нас, а я не слышала их.
¬– А что я сделала?! – в сердцах воскликнула я, обиженная на пощёчину, но внутри уже понимая, что это было самым правильным решением.
– Никто не знает, только ты, – улыбаясь сказал Нурлан. –¬ Мы так не можем, но, если они захотят, то смогут найти нас.
¬– И уничтожить, – добавил хмурый. – Так что надо вести себя тише, поняла.
– Поняла, – шепотом ответила я, сглотнув горькую слюну. ¬– А что нам теперь делать?
– А ничего, покатаемся немного, – сказал Нурлан и показал на прибывающий поезд. – Поехали, здесь долго стоять не стоит. Нигде долго стоять не стоит, а то засекут.
Мы вошли в вагон и сели, на наш ряд больше никто не сел, полвагона удалилось от нас, так всегда бывает, когда в вагоне едут бомжи. Я схватила папу за руку, ища ответа в его глазах, часто посматривая на пассажиров. Он молчал, сильно, до белизны в костяшках, сжимая топорище правой рукой.
Глава 10. Дивный прекрасный мир, чужой
Незнакомые станции, незнакомые лица вокруг, чужие голоса, знакомые и незнакомые звуки, новый красивый вагон, непохожий на московские, непохожий на настоящий. Звук внешнего мира изредка врывается в мои уши, на секунду, не больше, но часто, усиливая частоту, и мне начинает казаться, что я слышу его постоянно. Нас никто не видит, не обращают внимания, осмелели, садятся рядом, напротив, смотря пред собой пустыми глазницами, в которых вращаются разноцветные глаза.
Я разглядываю эти лица, ищу что-то в них, но не узнаю, не вижу живого, все кажутся мне куклами, кто-то из фарфора, кто-то из бронзы, есть и деревянные, они даже двигаются иначе, поскрипывая. Нурлан улыбается, подмигивает мне, он тоже их видит, а папа и хмурый дремлют. Мы долго едем, пролетели больше двадцати станций, ярких, красочных, каждая со своим дизайном, нарочито сложным, непонятным, и от этого они все кажутся мне одинаковыми, игрушечными.
– Долго нам ещё ехать? – шёпотом спрашиваю Нурлана, боясь, что нас могут услышать.
– Если ты не знаешь, то и я не знаю, – улыбается Нурлан.
– Я ничего не понимаю! – в сердцах зашипела я, толкнув его кулаком в бок, Нурлан не почувствовал моего удара и улыбался ещё шире. – Ты можешь мне толком сказать?
– Нет, никто не может, кроме тебя, – ответил Нурлан и, опережая моё возмущение, поднял ладонь, чтобы я помолчала. – Осмотрись, подумай, когда нам стоит остановиться.
Я возмущённо посмотрела на проснувшегося папу, он кивнул, что согласен с Нурланом, а Хмурый и не посмотрел на меня, жаль, что он сидел далеко, я бы его ударила кулаком со всей силы, почему-то мне захотелось это сделать. Рассерженная, я села так, будто бы ехала не с ними, Нурлан громко засмеялся, а папа укоризненно покачал головой, он не очень любил, когда я выпендривалась. Перед нами сидели девушки, они показались мне очень похожими, светленькие, в разноцветных куртках, с одинаковым овалом лица. Они были разные по комплекции, две были очень худые, а одна даже толстоватая, но особая черта сквозила из них, и от этого становилось дурно.
Лица стали искажаться, каждая из девушек меняла лицо, будто бы кто-то переворачивал страницу календаря, быстрее, быстрее, быстрее, пока лица не исчезли. На меня смотрели неподвижные девушки с дрожащим пульсирующим фоном вместо лица, в котором я выхватывала отдельные лица, застывавшие на долю секунды, чтобы вновь потеряться в этом хаосе. Я огляделась – в вагоне остались одни девушки с такими же лицами, хаосом, вместо лиц, и все они смотрели на меня, я чувствовала это, видела это.
Я вскочила, и поезд резко затормозил посреди перегона. Пассажиры сидели неподвижно, вывернув головы к нам. Что-то привлекло меня в соседнем вагоне, который был первым. Я подошла к стеклянной двери, разделяющей вагоны, и увидела, что за другой дверью стоит девушка и смотрит на меня. У неё было своё лицо, не вращалось, не сменялось тысячами чужих лиц. Мы пристально смотрели друг на друга, я дёрнула ручку, дверь оказалась закрытой. Это успокоило меня, а девушка напротив расхохоталась злобно, я видела её злорадство, удовольствие. Она ликовала, наверное, это верное слово, хлопала в ладоши, пока не показала на себя указательными пальцами, вплотную приблизившись к стеклу.
– Разве ты не узнаёшь её? – спросил меня Нурлан.
– Нет, – я обернулась к папе, он вздохнул и помотал головой. – Папа, что происходит?
¬– Это же ты, – ответил Нурлан, присмотрись получше.
– Нет, это же не я, правда? Папа, ну правда же? – воскликнула я так громко, что все пассажиры вскочили с мест, и я наконец-то увидела, что это были мои клоны, разные, непохожие, но одинаковые, по сути, нечёткие копии меня.
¬– Это ты, здесь, везде только ты, – ответил папа и показал пальцем на девушку в другом вагоне.
Я обернулась и отшатнулась от двери. На меня смотрела моя тень, голова её была повреждена, видимо, от удара кувалды. Искажённое гневом и болью лицо, левый глаз пропал под натиском смещённых костей, в голове была вмятина, как на чайнике, по которому я в детстве ударяла молотком ради смеха, а папа потом выправлял. Тень хохотала и показывала назад. Я отвела взгляд, вновь посмотрела, увидела её перед собой. Нас разделяла дверь и толстое стекло. Тень провела длинным острым ногтем по стеклу, и оно треснуло, но не рассыпалось. Тень вздохнула и вновь показала мне назад рукой, довольно улыбаясь.
Я поняла, что она показывает на конец вагона, что-то там происходило, что-то страшное, раз ей это так нравилось. Мы медленно шли по вагону, я сжимала в руках кувалду, папа топор, а Нурлан поигрывал нунчаками, готовый в одну секунду ударить первого, кто встанет с места или приблизится ко мне. Клоны резко встали, но не сделали ни одного движения к нам, выворачивая шеи, чтобы следить. Мельтешение лиц закончилось, и на нас смотрели грубые заготовки, как делают кукол из деревянных чурок, ударом топора намечая будущее лицо.
В дальнем вагоне творилось что-то непонятное, поезд изредка дёргался назад и успокаивался. Я долго всматривалась, не решаясь открыть дверь. Чем больше я смотрела, тем меньше видела, вагоны не то таяли, не то исчезали в бесконечном чёрном ничто.
¬– Разве ты не видишь, что это? – спросил меня папа. – Посмотри лучше.
– Да что это за место?! – в слезах воскликнула я, ища поддержки в глазах папы, но он молчал, и глаза его молчали. Слёзы прояснили мне зрение, вымыли песок усталости, и я закричала от ужаса.
Огромная, бездонная чёрная пасть, из которой вырывался истошный крик тысяч глоток, пожирала поезд. Оно догнало нас, а, может, давно следовало за нами. Я видела, как это чудовище пожирает вагон, пассажиров, а они покорно сидят, ждут своей участи, некоторые сами входят в эту пасть, сами бросаясь под жернова кривых мощных зубов. Я видела, как чудище их пережёвывает, ломает кости, дробит, разрывая на части, отрыгивая назад и подбирая длинным языком в колючках и бородавках, как лакомый кусочек.
Меня вырвало, стало так тяжело, что я упала на колени, чудом не упав в свою блевотину. Папа подхватил меня и поставил на ноги, сильно тряся за плечи.
– Что… что нам делать?! – ревела я в голос, а чудище стало двигаться быстрее, словно подпитываясь от моего страха, так оно и было.
– Успокойся, пожалуйста, успокойся, а то мы все погибнем, – говорил папа, а я его не слышала, ревя ещё громче. Тогда он дал мне пощёчину. – Прости, я должен был.
Это был первый раз, когда он меня ударил. Я разозлилась, оттолкнула его и с гневом посмотрела на всех, не хватало ещё топнуть ногой, для наглядности, что я и сделала. Чудище остановилось, оно было совсем близко, я отчётливо видела его пасть, мерзкую, но, почему-то, уже не такую страшную. Мерзкий червь издал низкий утробный звук, отрыгнув части тел, вымазанных в жёлтой слизи, запах пробился даже сквозь дверь, и меня опять затошнило.
– Я тебя не боюсь! – крикнула я червю, стукнув кулаком по стеклу, дверь задрожала, а червь издал душераздирающий истошный вопль, так кричали тысячи голодных глоток, готовых жрать всё живое. Голова вот-вот расколется от этого вопля, как вдруг всё пропало, я видела, как кричит червь, как насаждается его утроба, чтобы усилить этот звук, но я его не слышала. Нурлан улыбнулся и похлопал меня по плечу, и мне показалось, что я знаю, что надо делать, что могу что-то сделать. Я посмотрела на тень, она уже не ликовала, а настороженно следила за мной. Я вас не боюсь!
Осознание своей власти над ними, пускай и малой, секундной, потащило меня вниз, резким рывком, от которого перехватило дух. Я куда-то летела, очень быстро, стараясь не думать, что в конце концов разобьюсь о каменный пол этого бесконечного колодца.
– Поехали, – сказал хмурый, показывая на приближающийся поезд.
Мы стояли снова на той станции, где впервые повстречались. Колонны фонарей стали ещё длиннее, мозаичный свод заиграл разноцветными искрами, и я невольно засмотрелась на него. Поезд остановился, выпустил пассажиров и ждал нас.
– Нет, – твёрдо сказала я, впуская в себя часть звуков станции, прислушиваясь к голосам пассажиров. – Нет, надо идти наверх, в город. Это ловушка.
– Как скажешь, – улыбнулся Нурлан. – Ты босс, веди нас, командир.
Я посмотрела на папу, ища одобрения, он пожал мою
