УЗОРЫ ЖИЗНИ Лирико-эпическая повесть.

Комитета. С тех пор своего начальника больше не видела и теперь… Каюсь, каюсь перед вами, Анатолий Васильевич, что не попыталась встретиться, поговорить и стыжусь, что зная о вранье в сценариях, сражалась за них. И только тем в какой-то мере оправдываю себя, что не хотелось становиться халтурщицей, как мой коллега, который монтировал кинопленку «на локоть», - наматывал на руку и бросал монтажнице, - а я… С какой же тщательностью монтировала летописи пятилеток! Как изматывала дотошностью и себя, и Вас, пытаясь из этого «исторического материала партии» сделать что-то интересное.[/i]
 
Моя семейная жизнь. Как оценить её, какой «балл» поставить? И стоит ли? Значит, надо просто писать о ней то, что было, а не то, что могло быть.
А было разное. И тепло общих для нас с мужем восприятий всего, в чем приходилось жить в то или иное время, и разлады, радости... Всё было.
А встретились мы с Борисом, когда его взяли в Комитет редактором отдела и мне, как режиссеру, предстояло с ним работать. А приехал в наш город из Чернигова, успев поработать там на музыкально-мебельной фабрике (после окончания техникума), потом в редакции комсомольской газеты «Заря коммунизма», обзавестись семьёй и двумя детьми, на год съездить в Казахстан в поисках лучших заработков, потом переехать с семьёй в наш город, чтобы работать журналистом в газете «Комсомолец», в многотиражке Автозавода и, наконец, устроиться к нам в Комитет.
Его восприятие жизни было мне близко. А еще знала, что он уже несколько месяцев не живёт с женой, и не думалось, что наши симпатии друг к другу могут перейти в нечто иное, но... Тогда начинался апрель, уже зеленели березы, и трава была - хоть коси. Делая одну из передач, я, оператор и он приехали в лес на стоянку геологов, где те искали минеральный источник, с Борисом поднялись на невысокую буровую вышку и там, над верхушками елей, он впервые сжал мою руку.
Летом бродили мы в лугах, что рядом с телецентром, целовались под стогами сена, а жаркой июльской порой уехали к озеру, жили там несколько дней в рыбацкой гостинице, плавали на лодке, купались, провожали алые закаты, встречали розовые рассветы, а когда в оранжевом сентябре я поняла, что беременна, то у меня вместе с токсикозом началась депрессия. Было то просто физиологическое явление или не знала, как быть дальше? А Борис развёлся с женой, приехал со своим другом Николаем Иванцовым в черной «Волге», отвёз меня в небольшой районный городок, нас зарегистрировали, а когда возвратились домой (тогда я жила в новой квартире брата), открыл он бутылку «Шампанского» и...  Пробка щёлкнула меня по голове и невольно подумалось: «Что за предвестие?» 
Любила ли я Бориса? Конечно. Правда совсем не той романтической любовью, которая была в юности, и с годами любовь моя... В молодые-то годы как мечтается? Стоит только её, долгожданную, найти, и поселится в душе навсегда. Но, увы. Оказалась, что прав Владимир Маяковский*: «Лодка любви разбилась о быт». Вот и наша разбивалась. И не однажды давая течь. И надо было заново её латать и латать. Впрочем, любовь всегда была для меня каким-то душевным надрывом.
А, может, другой не бывает?
 
Из записок. 1982.
«Вернули Борису из Москвы его роман «Ожидание настоящего».
- Все понял, паразит! – сказал огорчённо о редакторе.
Читаю заключение: «Какие бы благие цели ни преследовал автор, но он возвел хулу на нашего современного рабочего, показал его духовное убожество (сам такой!), неспособность жить высокими духовными идеалами (будто бы знает, что это такое!). Когда мы оцениваем произведение о современном рабочем классе, то руководствуемся партийными принципами (вот-вот!), учитывая достижения и разоблачая недостатки (на своих дебильных партийных собраниях). Автор же показывает жизнь завода с позиций, далеких от партийных принципов. Печатать нельзя!»
Да, Борис был далёк от «партийных принципов», о которых писал рецензент, поэтому не срабатывался и в газетах, часто оставался «свободным художником», подрабатывая в случайных местах, даже в конторе по прокату фильмов, и конечно, частая его неустроенность сильно отражалось не только на материальном положении семьи, но и на его душевном состоянии, наших отношениях.
 
Мужа «поблагодарили» и из Москвы, из газеты «Советская Россия» и журнала «Журналист», - отсылал туда статью о кооператорах.
- Старик, как же я устала от этих благодарностей! – не сдержалась.
- А я?.. – жалко улыбнулся и ушёл к себе.
Приготовила обед и решаюсь всё же всколыхнуть отвергнутого писателя. Вхожу в его комнату, сажусь рядом:
- Что это Вы, Борис Платоныч, всё читаете, читаете... а не пишете?
Знаю, что вызываю огонь на себя!
- Думаешь, писать... это всё равно что вязать?
А у меня, между прочим, сегодня отгул. А я, между прочим, пригласила его сходить в лес за грибами и вроде бы соглашался… хотя была бы рада, если б сел писать, и вот:
- Лучше бы пуговицы к рубашке пришила, чем лезть в то, чего не понимаешь!
Сжимаюсь. Ну что, получила? Да-а, но такого массированного огня не ожидала и поэтому сразу – слезы. Нет, не рассчитала сил. Шмыгнула в ванную, закрылась. Но подошел к двери:
- Открой. Поговорим.
Не хочу открывать! Не хочу говорить! И даже видеть его не хочу!.. Но через дверь гундосю:
- Не благороден. Больно ранишь.
А он:
- Может, потому заставляешь писать, чтоб денег больше приносил?
Опять оскорбляет!
- Как же ты со мной живешь, если так думаешь? - уже рыдаю.
Но слышу: собирается уходить.
Нет, не выйду, не пожелаю ему счастливого пути!.. отсижусь на краю ванной.
У-ушел. Ну и, слава Богу. Иду в зал, ложусь на диван: а, может, он, отвергнутый обществом, так защищает себя? А, может, отвергнутый, так себя утверждает? Ладно. На том и порешим.
И утром просыпаюсь с настроением: «Всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо!»* И ты сегодня весь день будешь счастлива, ведь дети живы, здоровы, мама, Виктор – тоже, денег с натяжкой, но хватает. Ну, что еще тебе нужно? «Так не надо печалиться...» как поётся в другой популярной песенке».        
 
Но с середины восьмидесятых годов в стране стали происходить перемены, которые затронули и положение мужа.
 
1987-93.
«Теперь Борис член СОИ - совета общественных инициатив города. Собираются они в выставочном зале и разговоры ведут об экологии, - о другом не позволяют соглядатаи нашей «руководящей и направляющей». Но под праздник революции семнадцатого года обсуждали: с какими лозунгами идти на демонстрацию? И решили: «За чистый воздух и чистую совесть!», «Нет строительству фосфористого завода», «Отстоим здоровье наших детей!».
...Седьмого было холодно, по тротуару вьюжил снежок, и я с детьми на площадь не пошли, а Борис ходил и рассказывал, светясь от радости:
- Вначале нас было немного, но по дороге присоединялись люди, ведь наши лозунги на фоне привычных выполним!.. перевыполним!.. достойно встретим!.. сразу бросались в глаза. Да еще впереди шла девочка с куклой в противогазе, так что смотрели на нас, разинув рты, и когда подходили к трибунам, в колонне было уже человек семьсот. А когда прошли по площади и вышли к дамбе, то подошел какой-то мужик и сказал: «Молодцы! Молодцы, что не побоялись»! Теперь в городе разговоров о колонне «зелёных»!
А в коммунистическом «Рабочем» большинство сотрудников осуждают Бориса, и секретарь райкома партии Дордиева кому-то бросила:
- Надеюсь, вы не запачкались участием в колонне «зеленых»?
Вот так. Даже «зеленым» нельзя быть в нашем соцлагере… красном от крови.
 
Ходил мой воитель в воскресенье на митинг партийцев, - решили те «сомкнуть ряды и сплоченной колонной ударить» по хлипким демократам.
- Ну и как? – спросила.
- Около двух тысяч собралось. Орали, доказывали своё, нападали на нас. Мы же лозунги свои принесли, так некоторые партийные бабы бросались на них, чтобы вырвать, - засмеялся. – Хотел и я выступить, чтобы перевоспитать их немного, но куда там! Слова не дали сказать, как, впрочем, и другим СОИвцам.
... Был у нас в гостях Валерий Степанович Артюхов, главный редактор «Новых известий», созданных как альтернатива партийному «Рабочему». В «застойные времена» Брежнева* работал он в Обкоме партии и теперь словно хвалился: «Грызся со всеми первыми секретарями. И с Построченковым, и с Сизенковым, и с Погожиным.» Может, так и было, ибо публикации свои против коммунистов пишет «со знанием материала» и в статье «Наш пострел везде поспел» разбирал парт аппарат по косточкам зло и ехидно. За бутылкой водки мечтали с Борисом о том, какой станет их газета, какие книги при ней будут издавать, а потом пел он под гитару. Голос-то у Валерия Степановича хороший, но до чего громкий!»
 
Тогда я радовалась: ну, наконец-то мой муж получил возможность писать то, что думает! Ведь Перестройка, гласность. Да и работу постоянную обрёл. Но уже примерно через год стал бросать недовольные реплики в адрес главного редактора, сотрудников, и в общем-то был прав: Артюхов, сломленный в годы социализма идеологией партии и привыкший к подчинению, так и не смог, да и не хотел делать каких-то решительных шагов, чтобы делать газету «Новые известия» самостоятельным печатным органом, сотрудники – тоже. И постепенно газете превращалась в серую, лишенную каких-либо аналитических статей газетёнку, а со временем перешла в руки журналиста, который полностью подчинился губернатору-коммунисту Родкину, - в нашей области он ещё долго оставался у власти - и муж даже трижды судился с ним из-за своих статей.
 
«Борис снова вечером пришел домой хмурый и теперь молча ужинает. Сижу напротив и тоже молчу, - пусть сам расскажет.
- Сегодня Артюхов с Теребовым, - наконец слышу: - уехали куда-то пить, а меня не пригласили.
- Ну и чего ты переживаешь-то?
- Да я не переживаю, но все же...
Замолкает, жует, опустив глаза. Становится его жалко. Чем утешить? Мягко, очень мягко говорю:
- Борис, ты не для таких компаний. Ты не светской болтовни человек. С тобой всегда напряженно, ответственно
Стараюсь ему польстить, и он вместе с яичницей пока проглатывает это. Тогда крадусь дальше:
- Отдыхать с тобой в одной компании опасно, вот-вот переведешь всех на серьезные разговоры, поэтому люди и сторонятся тебя, - уже