УЗОРЫ ЖИЗНИ Лирико-эпическая повесть.

набычился и даже покраснел:
- Молодой человек, нехорошо так…
А Сережа, нисколько не смутившись:
- Почему ж нехорошо? А если я так думаю.
Вот таким курьёзным парнем оказался мой новый помощник.
 
Потом нагрянули вот такие события: приехала я на работу, иду по двору телецентра, а он орёт, как оглашенный!.. Да не Сережа, а котёнок, вроде тебя. И орёт, паршивец, словно его четвертуют! И кто его только подкинул к нам во двор?.. или перебросил через забор белокаменный? Длинноногий, лохматый, тощий. Взяла, принесла в кабинет, отдала ему колбасу со своего бутерброда, он её тут же слопал, а потом свернулся калачиком под батареей и сладко задремал. Но вошёл директор телецентра и сразу ощетинился: откуда, мол, животное?.. чей, мол, зверь?.. разве не знаете, что на телецентре не должно быть животных, а то залезут в аппаратуру и замыкание произойдёт! Что было делать? Успокоила его: не успеет, мол, эта зверушка замкнуть вашу аппаратуру, унесу с собой… хотя дома уже и жил такой же, с троллейбусной остановки подобранный. Но тут вошла Лана:
- Ой, какой хорошенький! Ой, какая прелесть! – залепетала, позабыв о фотографиях, которые надо было вставить в паспарту.
- Ланочка, ну и возьми его себе, а то директор…
- А что, можно? – вспыхнула румянцем.
- Ну, конечно, - обрадовалась я и даже на радостях взялась советовать: – А назови его Васей.
- А Вася у меня уже есть, - всё так же мурлыкала моя ассистентка.
- Ну, тогда Васядва…
- И Васядва есть, и Васятри, - рассмеялась.
- Ланочка, радость моя, и сколько ж на сей день у тебя Васей?
- Восемь, - вроде бы чуть смутилась, приглушив своё мурлыканье.
- Ну что ж… - рассудила я трезво: - В такой многолюд… многокошачьей компании одним Васей меньше, одним больше…
И после передачи сунула Лана мою длинноногую находку за пазуху и увезла домой.
 
Все ли события? О, нет, мой бело-пушистый, то были лишь цветочки, ягодки покатились... точно и не помню, но, кажется через неделю. Приближался Первомай* и, как всегда, на наших студийных мониторах замелькали упитанные, розовощекие партийные товарищи с вдохновляющими речами, обращенными к труженикам сёл, городов, предприятий с призывными речами к новым трудовым победам. Попался и мне такой «товарищ» - первый секретарь Обкома комсомола. Ну, выдала его пламенную речь прямым эфиром, вхожу в холл и вижу: перед только что выступившим стоит взволнованный Сережа и что-то горячо ему говорит, а у того глаза!.. словно привидение увидел. Но к собеседникам уже спешит мой начальник, берёт секретаря под ручку и тихо, но настойчиво уводит.
- Серёженька, - подхожу к своему распалённому помощнику, - ты что?.. и ему читал Сергея Есенина?
Но оказалось, что подошёл Серёжа к главному комсомольцу области и сказал: «Что же вы врете! Только что сказали людям, что поголовье скота в колхозах растёт и увеличивается, а на самом деле коровы, телята, барашки и лошади там от голода умирают». А об этой многолетней и горестной пагубе рассказал недавно вернувшийся из командировки редактор наших «Новостей», но мы то уже привыкли к таким реалиям, а Сережа… Он же так любил лошадей! Вот и решил по случаю – главному, о том, что те, мол, «умирают»… А что потом… Я-то думала, что мой начальник, который и сам сомневался в «достижениях и очередных победах партии» пожурит Сережу, - ну, что ж ты, мол… не надо бы, мол… знай, с кем можно, а с кем… - да и всё. Ан, нет. Когда я вышла после недельного бюллетеня, то Сережи не увидела. Уволили. Из самого Обкома партии позвонили и приструнили начальника: в идеологической организации!.. и держите таких?..
Не встретила и Ланы, ибо подала она заявление «по собственному желанию» - потянулась за связанным с ней «живою ниточкой» Сережей, - и его… ну, конечно же!.. тут же мой начальник подмахнул. Ну что, молчальник, не устал от моих реминисценций?.. Нет, конечно, ведь ты же… А, впрочем, вот ведь как интересно получается: хоть ты и не живой, а чувствования и ощущения всколыхнул что ни-на-есть самые живые.
 
 Живые ощущения, живые чувства… Спустя примерно год, встретила я коллегу, а он и рассказал: к тому времени колония спасённых Ланой кошек выросла аж до семнадцати, а жила она с матерью в однокомнатной квартире, и можешь себе представить, что в ней творилось?.. Ну, конечно, ты не можешь, а вот я… Вначале мать почти безропотно сносила сердобольные увлечения любимой и единственной доченьки, варила лохматым пшенную кашу с килькой, но, когда нагрянула её сестра!.. Только на один день Лана уехала в командировку, но тётке и его хватило, чтобы позвонить куда надо. И приехали откуда надо. И отловили всех постояльцев, и увезли куда-то, а когда Лана возвратилась… Несколько дней разыскивала она своих подопечных, а потом слегла с высокой температурой и умерла… Нет, не знал коллега, да и я не знаю: только ли исчезнувшие кошки были тому причиной? Но одно я постигла, дружок, вглядываясь в свои жизненные наблюдения: таких человечков с оголёнными, незащищенными душами, в «коллективах» почему-то зачастую пощипывают и понемножку, и очень.
 
Помню, приехала я раз на сессию в Ленинград, группу поселили в школьном классе, а в ней и оказалась такая же Лана. Вот и стали её пощипывать, хотя и бегала для всех за молоком, батонами, каждый день подметала пол. И пришлось взять её под крылышко… Да нет, не столь это обременительно, но как тебе сказать? Такие прирастают, не отходят и подчас становится с ними томительно. И видя их вот такую расслабленность на грани прострации, порою и самой хочется… О нет, самой не пришлось, такая роскошь не для меня. Ну, как я могла позволить себе быть слабой, когда каждый день – моя любимая, но сумасшедшая работа, рядом – дети, муж, в очередной раз томящийся без работы из-за вечных конфликтов с партийными «товарищами», да еще так называемая дача с подрастающими овощами, а в сорока километрах – старенькая мама с братом, и надо ездить к ним на выходные, помогать. Вот и приходилось быть сильной…
Но что-то отвлеклась я от рассказа, а надо заканчивать.
 
И закончу вот этими записями из дневника той поры, слушай:
«У Сережки слабейшие нервы. Не могу видеть его лихорадочных движений, воспаленного взгляда, - хочется обнять и, напевая что-то светлое, ласковое, навеять забвение. Яркий, колеблющийся от малейшего ветерка огонек, светлый луч...»
«Во время упадка духа надо обращаться с собой, как с больным и, главное - ничего не предпринимать» - советует наш великий классик литературы Лев Николаевич Толстой. Хорошо, прислушаюсь к совету классика. И уже смотрю на черного плюшевого кота, который стоит на приемнике: один ус - вверх, другой - вниз, зеленые глаза и хвост - в стороны. А подарил мне его Сережка со словами: «Не давайте никому… - И чуть дрожащей рукой протянул мне: - Он потеряет тогда свою магическую силу». Милый Сережка! Ты и сам, как этот кот, но… Но для меня - словно свежий ветерок в душный полдень и в меня из тебя вливается свет, - кажется, так у Андрея Вознесенского*?
 
Родственные души…  Рядом с ними - словно в себя заглядываю. А когда уходят – уходит и частица моего «я»… Да нет, мой пушистый, тогда не навсегда потеряла я из виду Сережу. Какое-то время спустя, встретила его на базаре, - стоял возле лошади, запряженной в сани, трепал ей гриву и кормил кусочками сахара.
- Сереж, как же я рада! – заспешила к нему: - Ну, как ты?.. где теперь?
А он стал рассказывать о лошадях, какие они умные да чУдные животные. Я опять: о себе, мол, расскажи! А он снова - о них и только о них, а в глазах... А в них - тот самый лихорадочный блеск:
- Понимаете, ГээС, - звал меня так, - они его загнали.
- Кого, Сереж, и кто?
- Коня моего любимого… цыгане.
Попыталась отвлечь от цыган:
- Серёженька, о себе-то расскажи.
И тогда взглянул вдруг потемневшими глазами:
- Пусто, ГээС, пусто. Живу в таборе. Надо же чем-то заполнять пустоту?
Вот и всё, мой бессловесный дружок. И не будем больше - о грустном, ладно? Поставлю-ка свой любимый диск с «Elvira Madigan» Моцарта* и попьём с тобой кофейку… Не пьешь. А жаль. Но только знай, что ты очень помог мне вспомнить Лану Ленок. Спасибо тебе.
 
Прошло шесть лет, как брат Виктор переселился в Мир иной (в 2013-м), но и до сих пор каждодневно ощущаю его уход. По сути был он мне и отцом, и творцом души. Написала и издала в Ридеро о нём книгу «Его путь к Троице», в которой – мои записки о нём, воспоминания и даже телефонные разговоры последних лет. А назвала так потому, что Виктор всю жизнь писал роман-эпопею о жизни России начала двадцатого века и до пятидесятых годов под названием «Троицын день».  
 
Из записок «Его путь к Троице»
1983
«Тогда Виктору шёл пятьдесят пятый год и работал он в заводской многотиражке Брянска. Здесь же была у него кооперативная квартира, в которой жила его любимая жена Натали с дочкой, но по-прежнему, каждый день уезжал он за сорок километров в Карачев, - там и мама, и огород, с которого они ещё что-то продавали, а самое главное – его роман «Троицын день», который начал писать с двадцати лет.
Первый раз он женился на студентке медицинского института, а когда та закончила его и надо было ехать с ней куда-то «по распределению» на три года, то он отказался, и они развелись. Помню Женю. Красивая была. И длинные, волнистые волосы её помню, - не любила их прятать под шапками, вот и… Вызвали её как-то зимой к больному, а в дороге с машиной что-то и случилось. Простояли долго, а Женя-то без шапки! Вот и простудила голову, и умерла.
Долго брат ходил холостяком, но потом снова женился на местной поэтессе. И сын у них родился, но всё так же ездил он в Карачев к маме и своему роману. Когда же начались нелады с новой женой, то из заработанных с огорода денег дал ей сумму для вступительного взноса на кооперативную квартиру, и они развелись.
 
1987
Платон ходил на собрание местных писателей.
- И выглядело это жалко, - выдохнул, когда рассказывал.
- А что именно выглядело? – не поняла.
- Да предложил Виктор собранию послать в Москву коллективное письмо с просьбой о создании при Доме творчества отделения, куда писателям можно было бы сдавать свои не опубликованные труды на хранение.
- Ну да, конечно, - поддержала… то ли брата, то ли мужа?  
- А еще, при обсуждении рассказов «начинающего» Шелгунова… о рабочем классе пишет, твой брат вроде бы хотел защитить