Введение в философию

ограниченными, а заблуждение всемогущими. Кроме того, истина противна, потому что она отрывочна, непонятна, а заблуждение – связно и последовательно» (См. Толстой Л.Н. Собр. соч. в 22 т. – М., 1985. Т. 21 (Дневники 1847-1894). С. 264).
      Что остается сказать на размышление Льва Толстого? Что он как писатель доверяет своей отрывочной интуиции и с сомнением относится к связной философской (дискурсивной или рассудочной) системе понятий? Но у Гегеля, которого он называет «пустым человеком» вне системы, которая по своему понятию, по мнению Толстого, есть заблуждение, коим якобы утешается толпа, так как охотно ей верит, будучи не в силах понять истину, система не рассудочна, а разумна, ибо сама есть понятие как целый смысл всех понятий как частей смыслового целого. Система Гегеля не есть рассудочная совокупность понятий, приведенных во внешнее сношение друг с другом. Она есть внутренняя структура самого понятия как понятия понятий в качестве форм мысли. Система есть своего рода форма форм мышления или чистая форма, которая приводит к мысли, осмысленности, смыслу любой материал мышления.
      А вот из следующего года (1871), от 26 ноября, что написано в дневнике графа Толстого Льва: «Есть философия философии, когда предмет не мысль, а системы. Первое легко и безгранично, второе трудно и редко» (Там же. С. 268).
      Применительно к мысли самого Толстого это можно понять так, что становится понятно все предыдущее. Его занимает не сама философия, состоящая из исторического собрания философских систем, а сама мысль, приходящая ему в голову. Это становится понятно, когда возвращаешься к началу дневниковой записи от 3 февраля 1870 г.: «Система, философская система, кроме ошибок мышления, несет в себе ошибки системы.
      В какую форму ни укладывай свои мысли, для того, кто действительно поймет их, мысли эти будут выражением только нового миросозерцания философа.
      Для того, чтобы сказать понятно то, что имеешь сказать, говори искренно, а чтобы говорить искренно, говори так, как мысль приходила тебе» (Там же. С. 264). Здесь Толстого следует понять так, что ему нужна не чужая система мысли, а сама мысль мыслителя, которая заразить его ей так, что он сам начнет думать. Но он будет думать, не подражая непосредственно мыслителю, запертому, точнее запершему свои мысли в систему, а имея мысль в виду, когда ей отвечает его собственный опыт жизни.
      В том же дневнике граф Толстой пишет 3 февраля 1887 г.: «Человек употребляет свой разум на то, чтобы спрашивать: зачем и отчего? – прилагая эти вопросы к жизни своей и жизни мира. И разум же показывает ему, что ответов нет. Делается что-то вроде дурноты, головокружения при этих вопросах. Индейцы на вопрос отчего? Говорят: Майя соблазнила Брама, существовавшего в себя, чтобы он сотворил мир, а на вопрос зачем? Не придумывают даже и такого глупого ответа. Никакая религия не придумала, да и ум человека не может придумать ответов на эти вопросы. Что же это значит?
    А то, что разум человеку не дан на то, чтобы отвечать на эти вопросы, что самое задание таких вопросов означает заблуждение разума. Разум решает только основной вопрос как. И для того, чтобы  знать как, он решает в пределах конечности вопросы отчего и зачем?
      Что же как? Как жить? Как же жить? Блаженно.
      Этого нужно всему живущему и мне. И возможность этого дана всему живущему и мне. И это решение исключает вопросы отчего и зачем.
      Но отчего и зачем не сразу находится блаженство? Опять ошибка разума. Блаженство есть делание своего блаженства, другого нет» (Там же. С. 351). Вот как по Толстому.
      Ты  писал, что полагаешь, творение мира плодом заблуждения Бога, его майей. И Толстой, следуя веданте, пишет то же самое в дневнике. Правда, ты продолжаешь задаваться вопросами отчего и зачем, не ограничиваясь пределами конечности, как Толстой и следом за ним Витгенштайн. Последние полагали обращение к таким вопросам как таковым заблуждением разума (философии как метафизики), ограничивая себя поиском ответа на вопрос как  стать блаженным в жизни. Тебе и мне этого мало, ибо, по-моему, в этой жизни нельзя стать блаженным  ввиду жизни в страдании и поэтому поиск в ней блаженства бессмысленен. Блажен не тот, «кто сей мир посетил в его минуты роковые», как писал, расчувствовавшись, поэт, но тот, кто нашел его по ту сторону жизни и смерти. Что находится по ту сторону? Бог, который есть то, что это (tat twam asi)? Нет, это «не то, не то» (neti, neti), или то, что ты называешь «ИНОЕ».
      Однако ты утверждаешь, что не находишь слов и понятий для того, чтобы выразить и осмыслить это ИНОЕ. По-твоему, разум бессилен. Но что тогда связывает с этим ИНЫМ? Телепатия? Не является ли она непосредственным действием самой свободы как источника бытия или Бога?
        Откровенность Льва Толстого и двуличность Федора Достоевского. Лев Толстой что думал, то и писал, особенно в зрелые и перезрелые годы. Федор Достоевский писал не то, что думал от своего имени. За Достоевского говорили его герои. Сам же он публично писал  не то, что думал, а то ждали от него другие, - сторонники, правительство, церковь. Таким двуличным он стал после того. как его примерно наказали расстрелом и каторгой в молодые годы.
      Из-за того, что Лев Толстой говорил и писал то, что думал, он непосредственно воздействовал на собеседника и воздействует на читателя его книг. Поэтому читатели до сих пор чувствуют и не могут не чувствовать его внушительность, диктат его мысли. Тексты Толстого являются диктантами для читателей.
      В случае же с Достоевским мы имеем другой вид общения, уже не наставительный и поучительный. Для нас Федор Достоевский не является учителем. Он наш собеседник. Нельзя не спросить: «Почему»? Потому что он не прямо говорит с нами в своих текстах, а через своих героев, через не собственно свое слово автора. Наставительным до одурения он становится как журналист, как автор «Дневника писателя». Там, где он буквально заявляет о себе, как об авторе, он теряет свою толерантность и становится нетерпимым к чужому мнению публицистом. В этом случае он мало интересен и даже порой назойлив, скучен. Не так Лев Толстой. Несмотря на свою поучительность, в том, что Толстой нас учит, как жить, он остается интересен, ибо является не публицистом, а художником слова и даже порой автором мысли. 
        Следуя за поэтом. «Сердце будущим живет. Настоящее уныло. Что пройдет, то будет мило». Как понять поэта? Душевный человек, то есть, настоящий человек живет надеждой на лучшее. Настоящее для него привычно. Он в нем уверен как в надежном, но им не доволен, поэтому не довольствуется им. Вот оно пройдет и станет милым. Поэтому он любит прошлое. так можно понять веру (уверенность) в настоящем, надежду в будущем и любовь в прошлом.
        Читая Чехова. Читая рассказы, повести и пьесы Антона Чехова, нельзя избавиться от впечатления всеобъемлющей скуки, поражающей воображение равным образом как романтического, так и классического, читателя. Его поражает, прежде всего, стиль этого популярного в буржуазных кругах писателя. Это стиль самой скуки буржуазного образа жизни мещан или разночинцев (так во времена Чехова звали скучных людей). Этим он и хорош: не стиль, конечно, а сам писатель, диагностировавший как врач своим стиле(то)м болезнь современности – капитализм. Скука и есть истина капитала, включая и самого человека как капитал. Как мне смертельно скучно жить с вами, господа буржуи! Герои Чехова достойны того, чтобы их поставить в один ряд с Бюваром и Пекюше Гюстава Флобера. В этом ряду персонажей буржуазной эпохи они заключительное звено в качестве развесистой клюквы скуки, от которой сами смертельно устали и все ноют и ноют, эти никчемные дамы и господа. О чем же они ноют, о чем обыкновенно ноют люди? Об упущенных возможностях на пути к удовлетворению своих низменных желаний. Самую главное из них они, эти частные собственники (частники), называют «с-частьем».
        Актер. Кто такой актер? Это тот, кто совершает художественный акт. Сущность этого акта заключается в том, чтобы играть роль персонажа. Роль расписана как по нотам сценарием. Руководителем коллектива актеров является режиссер, который занят представлением сценария в жизни. Исполнение, разыгрывание сценария в виде спектакля есть театральное действие, в котором участвуют режиссер с актерами в качестве театрального воплощения сценария в жизнь. Сценарий – это литературный текст, написанный сценаристом в виде драматического произведения. Это художественное произведение, сочиненное драматургом является драмой, то есть, такой постановкой сценария, в котором есть представление мира персонажей, наполненного напряжением их отношений и его разрешением в конце развертывания сюжета как плана действия во времени на месте представления благодаря фабуле или интриге в качестве алгоритма реализации мотивов и интересов персонажей. Драма может быть возвышенной и тогда она является трагедией, которую разыгрывают актеры без вины виноватые, чтобы произвести эффект очищения зрителей от нагнетаемых на сцене страстей. Но она может быть и низменной, вызывая своим действием смех у зрителей, благодаря редукции их чувства сопереживания персонажам.
        Соответственно актеры участвуют в представлении драматического сценария в качестве или трагических, или комических, или, наконец, собственно драматических персонажей. Для этого им следует перевоплотиться в персонажей. Хотя у каждого актера есть свое амплуа как образ персонажа, который отвечает, соответствует его личному характеру определенного типа, делая его характерным актером, например, героем-любовником он, в принципе, может играть любую роль любого персонажа. Это возможно благодаря его искусству перевоплощения. Если он не владеет этим искусством, то он не актер. В этом смысле мы все потенциальные актеры, ибо ждем, что в будущей жизни перевоплотимся, превратимся в другие существа. Важно только, чтобы наши будущие воплощения были дружны нам, а мы с ними согласны, соответственно нашему характеру, который находит выражение в нашей личности. Актер всю жизнь играет в это на сцене. Он играет в то, чем и кем мы будем жить после смерти. 
        Как играют актеры? Благодаря чему они могут перевоплощаться в своих героев? Разумеется, благодаря подражанию окружающим, ибо материал для воплощения своей роли актер берет у людей, с которыми живет. Вот он не просто с ними живет, он ими живет, проживает их жизни как свои роли, готовя себя к сцене. И уже подготовившись жизнью, способен разучить вымышленную сценаристом роль и разыграть ее на сцене в живую.
        Чтобы перевоплотиться, необходимо играть «на полную катушку», свернуться в персонажа  изнутри и раскрутиться полностью снаружи «в его шкуре». Для этого нужно правильно примерить на себя его характер. Этому учат в театральном вузе. Но там дают будущему актеру только технику нормального, стандартного вхождения в роль. Эту технику нужно еще приноровить к своему собственному характеру и выработать свою манеру перевоплощения, которую уже не выучишь у другого, - ее можно найти только у самого себя.
        Фокусом личного вхождения в роль и выхода из нее, в противном