действия, тут же возвращался к ней взглядом, и они молча всматривались друг в друга и погружались в эту пропасть все глубже.
Имея светлые волосы и нереально черные глаза, он правильно называл себя Ягуаром: все движения его были исполнены кошачьей грации. Чуткие пальцы, словно у слепого, пробегали по ее телу и лицу, задерживаясь порой на каких-то выпуклостях, мягко ощупывая их, точно он старался запомнить или прочесть какой-то скрытый смысл, заключенный в ее теле. Взглядом он жадно впитывал все, что видел, а руки его, в особенности пальцы, с их новой оголенной восприимчивостью чутко ощущали гладкость ее кожи, пульсирующее тепло и влажность местами. Он совершенно бесстыдно проникал ими везде, желая насытить свое осязание этими нюансами – теплом, шелковистостью, влажностью, упругостью. Губы и зубы его также хотели их испытать, и он дал им такую возможность. К ним присоединился жадный язык, который нетерпеливо лез повсюду, пробуя на вкус ее рот и тело.
Ягуар не мог бы описать свое состояние. Совершенно оглушенный незнакомыми ощущениями, он понимал только, что сознание его отключается – методично, фрагментами, по секторам. В один из моментов в нем вдруг все замерло и даже занемело, а потом какой-то огромный горячий ком стал подниматься снизу, от живота – к горлу. Ягуар старался ухватить это ощущение, насладиться им осознанно, не потерять над собой контроль. Но ком стал расти с невероятной скоростью, поглощая его в своем турбулентном кружении. Усилием воли Ягуар все еще пытался держать власть над своими действиями, мысленно руководя собой, движениями тела, но что-то сильнее его, словно смеющийся хмельной Фавн, навалилось и придавило в нем все, что еще оставалось разумным.
Он понял, что должен сейчас, сию минуту соединиться с ней. Это было непросто, ведь она не пускала его. Он весь дрожал, но благодарил ее за эту борьбу, которая вызвала в нем бешеный охотничий азарт, почти зверское желание овладеть этим телом. Преодолев ее сопротивление, он даже застонал от того острого наслаждения, которое предполагал в мечтах, но которое все равно оказалось неожиданным.
"Нет, я не стану спешить и ей не дам, я должен прочувствовать все до мельчайших нюансов". Рукой он проскальзывал к месту, где ощущалось, как она сжимает его внутри себя точно кольцом капкана. Пальцы служили ему сейчас внутренним зрением, он ярко представлял себе все, что происходило под ними – там, где проходила тонкая грань, разделяющая и одновременно объединяющая их в одно целое, почти в единый организм. Он пытался не дать затопить себя, ибо желал максимально продлить единение с нею. Но вдруг она словно пришла в себя, взглянула ему в глаза и прошептала:
-Егор, ты узнал меня? Это же я – Ляля!
Он замер: в голове его мгновенно вспыхнули и с невероятной скоростью закружились воспоминания, которые столько лет загонялись им далеко вглубь души. Это была она! Как долго он искал ее, как мечтал увидеть и вот теперь – обладает ею!
Как ни сопротивлялся он, как ни сдерживал этот шквал, было поздно,– она пульсировала и двигалась под ним, увлекая, затягивая его в водоворот ощущений. Он словно закружился в воронке, не в силах сделать хоть что-то, лишь поддаваясь ее ритму и чувствуя от этого безумный восторг, наполнивший все его существо невероятной клокочущей магмой и мыслью: "Вот она – вспышка, рождение нового качества, соединение двух начал: ядро, причина, следствие, источник жизни… и смерти!"…
13.
Кирилл уже почти подъезжал к городу, когда позвонила нянька его дочери, вся в слезах, и что-то нечленораздельно пытаясь ему говорить.
-Что случилось?- закричал он в трубку, зная по опыту, как именно привести в чувство эту особу.
-Я..я...тут...Господи, что мне делать?! Алиночка наша… она лежит и смотрит в одну точку.
-Как это? Что произошло? Расскажи все подробно!
Нянька судорожно всхлипывала:
-Ее принес на руках светловолосый мужчина с безумными глазами. Я страшно испугалась, а он сказал, чтобы я вызвала "скорую", и тут же исчез. Не понимаю, куда он делся, я глазом моргнуть не успела.
-А Аля что, без сознания была?
-Да, я вызвала неотложку, ей сделали укол. Потом этот, ну, светлый, вдруг вновь появился передо мной и что-то начал мне говорить, много говорил, только я ничего не поняла,– он словно сумасшедший какой-то. Я его раньше никогда не видела.
-Что дальше было?!- Кирилла бесила бестолковая нянька.
-Ничего. Она лежит с открытыми глазами, точно неживая.
Увидев жену, он почти лишился сил. Такого взгляда у нее он еще никогда не видел – пустого и отрешенного. На него она не реагировала, только губы ее что-то тихо шептали. Кирилл напрягся, прислушался, и ему показалось, что она произнесла "Ягуар". Ему сразу вспомнилась ее виртуальная игра, которую он никогда не одобрял, но не решался ей запретить.
Сердце его сжалось от нестерпимой боли, словно его прожгли насквозь, проткнули каким-то шилом. Кириллу не хватало воздуха, и перед глазами у него поплыли желтые круги: он ясно представил пятнистого зверя с горящим взором, и в лапах своего врага – Алину, его, Кирилла, драгоценную девочку. Но не это приносило ему острую боль: он почти слышал ее сладострастные стоны под этим зверем, и ни секунды не сомневался, что она не справилась с наслаждением...
Стиснув пальцами виски, Кирилл сосредоточился и постарался взять себя в руки. "Все мысли потом",- приказал он себе. В лаборатории, куда он позвонил, сообщили, что Алина приходила, но быстро ушла. А в офисе кто-то заметил, как с ней разговаривал какой-то светловолосый незнакомец, но пробыл он там всего пару минут, а потом сразу исчез, и больше его никто не видел. Охранник на вахте, и тот ничего толком сказать не мог, лишь смотрел на Кирилла перепуганными глазами и пытался незаметно задвинуть под стол коробку с пончиками. Как и ожидал Кирилл, паспорта у незнакомца охранник не потребовал,- у того имелся пропуск.
Кирилл позвонил Арсению и срочно попросил его приехать, а сам, сев за компьютер Алины, залез в папку "Ягуар" и начал тщательно ее просматривать.
"Может быть, ничего не было?"- цеплялся он в мыслях за последнюю надежду, хотя понимал, что обманывает себя: он абсолютно точно знал, что произошло. "Ягуар заманил ее в свою ловушку",- сердце Кирилла снова сжалось от нестерпимой боли, когда он представил такое желанное, любимое тело, исходящее в истоме, и лапы зверя на нем. Он даже знал, какие мысли приходили ей в голову, словно стал ею на мгновенье, видя все произошедшее как в замедленном кино.
И вдруг его точно током ударило,– он ощутил себя Ягуаром, так что даже почувствовал некую свою когтистость, однако тут же в ужасе постарался стряхнуть этого наваждение.
В папке "Ягуар" была заархивирована вся их переписка и массивы материалов для ее диссертации, но, немного поплутав, Кирилл нашел его данные и быстро переписал себе в блокнот: Георгий Ферсман, 38 лет, Москва, телефоны и подробный адрес.
Он хотел написать ему:- "Я убью тебя!", однако решил затаиться и, почти превратившись в зверя, подумал:- "Нет, так я спугну его".
К нему подошла дочурка, и он спросил ее:
-Малыш, ты скучала без папы?
Ребенок обнял его, бросив игрушки:
-Почему мама спит с открытыми глазами?
"Господи, о чем я думаю! Мне Алю нужно спасать. А этого гада я достану! Он ответит мне за все!"
***
Алину пришлось положить в клинику, на чем настоял Арсений. Она была все это время совершенно безучастна к окружающему и, хотя узнавала всех, но только одного Кирилла почти все время звала, если он хоть ненадолго отлучался.
Когда муж находился рядом, она успокаивалась, правда, даже на него смотрела равнодушно,– это щемило ему грудь. А ей нужна была лишь его рука: ее она держала, прижав к своему животу, и только так затихала.
Арсений предложил отвезти ее в Германию, в центр по лечению нервных болезней, и они стали готовить документы для этого. А Кириллу все никак не удавалось оторваться от забот о жене и ребенке, чтобы найти Ягуара. Тот больше не писал Алине, хотя Кирилл в надежде на это каждый день по много раз проверял ее е-мэйл.
Он долго не решался, но потом все же обратился к Алексу, и тот взялся найти Ягуара.
Через три дня он позвонил Кириллу:
-Больше не думай о нем.
-Что?!
-Попытка самоубийства – передоз. После реанимации он срочно уехал за рубеж,– у него двойное гражданство.
А через несколько дней по почте для Алины пришел конверт, в котором были стихи Гумилева и подпись Ягуара.
"Знай, я больше не буду жестоким,
Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,
Я уеду далеким, далеким,
Я не буду печальным и злым.
Мне из рая, прохладного рая,
Видны белые отсветы дня…
И мне сладко, не плачь, дорогая,-
Знать, что ты отравила меня".
***
...Однажды совпадение гуляло с маленьким происшествием, и они встретили объяснение… кажется, это Кэрролл...
Боже, я думала, что нахожусь среди своих детей – цифр и алгоритмов, которые лучше любых цветов, а получается, что я давно в необратимом безумии: поверхность раскололась, между вещами и предложениями больше нет никакой границы – именно потому, что у тел больше нет никакой поверхности.
Та-ак… изначальный аспект шизофренического тела состоит в том, что оно является неким телом-решетом. Фрейд подчеркивал эту способность шизофреника воспринимать поверхность и кожу, как если бы они были исколоты бесчисленными маленькими дырочками.
Исколота ли я как решето? Безусловно! Существую ли я? Вопрос, ведь полагать, что мыслящая вещь в то самое время, как она мыслит, не существует, будет явным противоречием. А посему положение "Я мыслю, следовательно, существую" – первично и достоверно, но не может существовать никакого сознания без кого-нибудь, кто скажет "Я осознаю".
Все ясно: это шизофрения,– все мои монстры высыпались, как карты из колоды. Ведь при шизофрении часто наблюдается тенденция к философствованию: проблемы добра, зла, бытия, устройства мира, смысла жизни, высшей цели человека. И они не просто интересуют, а становятся существенным делом жизни – это все обо мне, я слишком хорошо изучила данную проблему.
Единственный путь стать самой собой – вырваться из тисков реальности, разрушить границы между внутренним и внешним миром, осуществить сновидения, ощутить грезы наяву. Я остановлю время и, собрав силы, уничтожу то из своих я, которое пыталось разрушить мою любовь.
Ах, ну да, зависть к фаллосу, комплес Электы и прочие этапы в развитии, которые были у меня нарушены, либо заторможены, а потом регрессировали, либо гипертрофировались, хотя не помню, чтобы когда-нибудь я завидовала мальчикам на предмет наличия у них этой штуковины. Напротив, радовалась, что мне между ног ничто не мешает. Но, как говорит психоанализ, ранние воспоминания вытесняются в подсознание, так что, конечно, у меня было все как у всех, тем более что неосознанная "зависть к пенису" и "страх кастрации" наука считает первыми выражениями загадочного взаимного притяжения полов, а уж перед этим притяжением не только я складывала оружие.
Что влекло меня в науке? Радость познания, достижения, признание? Вовсе нет. Мне хотелось воплотить
