хотя именно детские впечатления всякий раз вылезали, когда я пыталась разобраться в своих чувствах к мужу, ведь к нему тянулись тысячи нитей из моего прошлого, и не ощущать этого было невозможно.
Только, даже видя многие истоки своей зависимости, влиять на нее я никак не могла, поэтому просто отдавалась во власть рассудительности и воли своего мужа и, если бы он не пожелал разглядеть во мне существо разумное, а не просто женщину, я больше не стала бы бороться.
Возможно, постепенно я отошла бы от сфер, в которых жил мой разум, или каким-либо образом исхитрилась, но Кирилл сам пришел к пониманию того, что без этой составляющей моего существа я почти не существую. Хотя я вполне осознавала всю эфемерность и некую "временность" своих увлечения наукой. Главным и довлеющим над всеми моими порывами, мечтами и даже идеями, все равно оставалось нечто женское, глубинное. Именно оно отметало любые интеллектуальные построения и обесценивало логические игры ума, все время напоминая мне о том, что это лишь средства к достижению некоей всеобъемлющей цели, но не сама цель.
А Кирилл был родом из пространства, заключавшего ее в себе,– о чем мне ясно говорила интуиция. Добьюсь ли я чего-то в научном поиске, было важно лишь тонкой прослойке моего сознания, да и то лишь потому, что вполне удовлетворялись мои чувственность и желание любви…
10.
Ферсман не находил себе места, хотя взволновать его обычно стоило труда. Но Баттерфляй уже стала ему слишком дорога, он даже считал ее своей собственностью, потому что принимал в ней слишком живое участие. Конечно, его привлекал талант Баттерфляй как программиста, но держала внимание Ферсмана ее слабость, какая-то уязвимость в психологическом плане, комплексы, вылезавшие в каждом письме. Они делали ее беззащитной и открытой для нападения, а она словно не замечала, не понимала этого: здесь происходил какой-то сбой в системе, и он почти физически ощущал какую-то зияющую нишу, пытавшуюся и его затянуть в свой активный вакуум.
Но, конечно, с ним – с Ферсманом, справиться каким-то комплексам было не под силу, ведь он давно победил их все, по крайней мере, в себе. Однако теперь он ощущал настоятельную ответственность за то, чтобы этой нишей в душе Баттерфляй, этой ее уязвимостью никто не смог воспользовался. Ведь если он узнал о тайной ее слабости, о ее психологической беспомощности, то именно он и должен помочь ей научиться защищаться, хотя не в его правилах было навязывать кому-либо свое мировосприятие. Но сейчас он твердил себе: "Я хочу только помочь – тонко, деликатно, без нажима". И даже успокаивался этой мыслью, правда, при этом ощущал себя не таким уверенным как всегда.
Почему-то он злился сейчас на Адель, а ведь совсем недавно она привлекала его своей внешностью и изощренным умом. Утонченная игра между ними длилась уже несколько месяцев, и он с интересом ждал, каким же образом Адель потянет его в постель, а что потянет, не сомневался. Она старалась не спешить, но явно нервничала. В ее активе до этого, видно, не имелось поражений.
Когда Адель появилась у них на кафедре, многие взволновались, а доктор, будучи прекрасным знатоком женщин, тут же предрек Ферсману роман с ней. Эта женщина выглядела изысканной даже без косметики, а Ферсмана всегда смешила любая "боевая" женская раскраска, впрочем, он признавал, что умелый макияж способен творить чудеса, и даже порой расслаблялся с какой-нибудь мастерски накрашенной куклой, в пьяном угаре представляя ту своим оппонентом на очередной защите. В подтверждении своей победы он повергал "соперника" ниц и торжествовал с радостным кличем, но потом всегда отрыгивал эту пьяную иллюзию, хотя тошнотворные волны после таких ночей настигали его не один день.
Он стал чаще посещать лабораторные занятия своих студентов, которые проводила Адель, и она окончательно "запала" на него, а ему вдруг стало нестерпимо скучно. Впрочем, следовало отдать ей должное: внешне она ничем не выдавала своих подергиваний, лишь некоторые нюансы ей не удавалось скрыть. Иногда он даже проникался к ней жалостью, но сочувствие быстро уступало место тоскливому равнодушию, так что Адели предстояла кропотливая работа, если она желала получить в свои сети Ферсмана.
Однако ему вдруг захотелось от нее избавиться и грубо оборвать игру, в которую он сам ее и втянул, но было как-то нечестно с его стороны вот так все бросить на полпути. Поэтому он злился на нее, а вернее – на себя, и, тем не менее, упорно сваливал все на бабские козни, глупую гонку самки за самцом и брачные животные игры, ведущие только в постель.
Его снова посетил страх получить блевотное похмелье, хотя Адель не была бездушной разрисованной куклой. Тем не менее он решил: "Пусть думает и решает сама! Черт возьми всех этих баб, почему я должен кого-то из них жалеть?!"
Через три дня он был приглашен к ней на день рождения – вместе с другими коллегами из деканата – и знал, что Адель наверняка сделает движение в его сторону именно там. Но его это уже не интересовало. Ферсман напряженно думал о Баттерфляй и боролся со смутными неоформленными чувствами, которые наваливались на него аморфной массой.
Он ощущал, как из глубин его души пытается подняться нечто, подобное серой туче – такое же тягостное и беспросветное. И вдруг молнией проскальзывала мысль: мне все позволительно, а вот мною ничто не должно обладать. Я освобожу Желание от каких-либо преград, ведь оно есть не что иное, как способ познания – в этом свобода, и обрести ее, значит выйти за пределы своей одномерности и соединиться с родственным тебе существом.
"Баттерфляй, ты пишешь, что боишься зависимости. И если твой разум протестует против ограничений личностной свободы, лишь в твоей власти выйти победительницей в этой внутренней борьбе. К самоограничению каждый приходит через подростковый период, подавив в себе свободу ребенка – условностями и запретами, существующими в обществе. Но не отрицай благотворной инстинктивной составляющей. Разница между ней и разумом в человеке по Спенсеру чисто количественная: невозможно провести границу и определить, где кончается инстинкт и где начинается разум. Не бойся своей женской сущности, ведь чувственность во всей своей порабощающей силе мощный двигатель любого творчества. А ты подсознательно пытаешься отказаться от своей гендерной роли, хотя и в этом есть смысл, ибо Интеллект не имеет пола.
Какой волшебный алгоритм ты прислала мне, и создавать подобное тебе помогает твоя женская природа, в полной мере владеющая перцептивной интуицией: ты мыслишь своим сладким телом и его ощущениями, поэтому я порой не улавливаю логики в твоих решениях – ее попросту нет. Но как прекрасна твоя антилогика!
И с таким полетом фантазии о каком порабощении своего сознания ты пишешь? Конечно, биологические примитивы в какой-то мере руководят нами, но что такого уж необычного может дать тебе мужчина? Ведь самые изысканные наслаждения человек приносит себе только сам: весь секс в голове, так что не переоценивай влияние кого бы то ни было на себя и не казнись понапрасну, как и не пытайся рефлектировать по любому поводу: личностное становление в принципе непознаваемо.
Быть здоровым, счастливым и удовлетворенным в сексе – не "эгоизм", а первейшая необходимость, жажда жизни, воля стать сильнее и сделаться более жизнеспособным. Все твои мучения происходят от самой общей ошибки – воспринимать все в терминах, в словах, которые формируют фундаментальные иллюзии, делая нас пленниками языка, ибо вербализация ввергает нас в стихию абстрактного смысла и уводит в сторону от истинных проблем нашего сознания. Эти иллюзии коренятся в глубине интеллекта и не могут быть рассеяны, а лишь подавлены усилием воли. И только интеллектуальная интуиция способна ложные проблемы заменить подлинными и эффективно их разрешить.
Но ты права – поиски истины не могут не зависеть от перспективы взгляда: у каждого своя точка видения. Где кончается твой эгоизм и начинается чужой, в чем порочность, и когда благочестие стало постыдным? Все давно перемешалось, остался лишь один верный ориентир: не лгут только чувства, рожденные истинными желаниями, мы сами вносим в них ложь.
Интеллект случаен даже у самого мудрого человека, но существует и непреходящая ценность: инстинктивный разум – самая важная составляющая в научном познании. И, лишь доверяясь ему полностью, соединяя различные состояния сознания, объединяя в себе прошлое и настоящее, интеллект способен на нечто, сходное с внезапным структурированием целого, когда нащупывающее воображение заменяется чувством связности, необходимости и завершенности системы – замкнутой в самой себе и в то же время способной к бесконечному расширению".
Она потеряла бдительность, и он моментально взломал ее пакет, встроился туда своей прогой-ищейкой за доли секунды и почувствовал нечто подозрительно напоминающее удовлетворение от секса. Хакерствовал Ферсман много лет и знал, что развращен любовью к компьютеру, но никогда не смешивал это с телесными ощущениями, сейчас же он растерянно метался в поисках понимания – что происходит.
Нет, это невозможно, ты сошел с ума, ведь ты даже не хочешь ее увидеть, чтобы не разрушить хрупкий и прекрасный образ Баттерфляй в своей голове. Глупец! Все было прекрасно: ты наслаждался ее появлением и заботился о ней как о Тамагочи. Правы были японцы, создавшие это псевдосущество,– человеку требуется реализовать свой инстинкт заботы; порой люди из-за него готовы соединяться с кем попало, так уж лучше электронная игрушка или виртуальный образ!
11.
Последнее время Баттерфляй выходила на связь нечасто, зато ее монологи стали более искренними, и Ягуара это радовало:
"Ты пишешь, что душа требует отдаться любви полностью. Но не зря разум твой видит опасность – полное соединение с предметом желаний уничтожает любовь. Существование по типу сиамских близнецов сделает ненужным стремление друг к другу.
Остерегайся тотальной любви, оставляй ей телесную сферу, не более, ведь как женщина ты вдвойне уязвима: природа в вас настолько сильна, что для мыслительной работы вам требуется постоянное напряжение воли. И не приписывай любви несуществующих достоинств, она имеет множество масок, а два ее полюса – эгоистический и жертвенный, всего лишь болезненные формы, обусловленные в одном случае – сверхценностью своего я, а в другом – гипертрофированным превознесением предмета любви. Если истинная любовь и существует, понять ее может лишь человек, прошедший некоторые фазы личностного развития, поднявшийся на верхние его ступени.
А то, что ты не сама выбираешь – ошибаешься. Другой вопрос, веришь ли ты в свой выбор, одобряет ли его твоя душа. Подсознательно можно выбрать порок и считать его добродетелью. Однако не принижай чувственности – именно ощущения рождают импульс для развертывания интеллектуальной интуиции, неимоверно расширяя ее горизонты. Деятельность мышления вообще не может быть без них понята, поскольку элементарные логические акты осуществляются уже на уровне восприятия".
