Какое-то время ему, конечно, потребуется для этого, но все равно, когда он появится, предстоит как-то выдержать все это. Я чувствовала слабость в ногах и противную похотливую дрожь только при одной мысли о нем, а когда услышала его голос по телефону, до утра металась, изнывая от невозможности получить сексуальное удовлетворение.
Додик, услышав от меня о скором приезде Кирилла, очень обрадовался нашему примирению, но мне пришлось ему кое-что открыть:
-Я ведь изменила мужу – там, в Москве.
От удивления Додик даже рот открыл:
-Да?! А я думал, это Кирилл виноват в чем-то перед тобой. Но почему ты уехала?
-Не могла смотреть ему в глаза.
-Он, что же, обо всем знает?
-Думаю, догадывается, хотя мы и не говорили об этом.
Друг мой смотрел на меня испуганными глазами, и мне была понятна его реакция, ведь он уважал моего мужа, хотя и боготворил только меня. К тому же у него самого даже мысли об измене жене возникнуть не могло, ибо он был примернейший семьянин. Именно поэтому он совершенно не понимал, как относиться к подобной ситуации. Мне сразу вспомнились слова Бабушки, твердившей о том, что Додик - это кусок глины, совершенно не способной из-за своей пластичности служить хоть какой-то опорой в жизни.
-Господи, Аля, какие сложности, а ведь я думал, ты к сексу достаточно равнодушна,- сказал он.
-Так и есть, но рядом с Кирой моя жизнь превращается в какой-то кошмар. Вспомни, ведь когда мы встретились с ним, да и потом, когда поженились, я совершенно не могла думать о работе. Его присутствие превращает меня в какое-то животное. Он влияет на меня, как бы тебе сказать… патологически: я ощущаю зависимость от нашей с ним близости. Вот и теперь, стоило ему позвонить… вдобавок, я так виновата перед ним. Но сейчас… пусть он приедет, увидит нашу с тобой жизнь и работу,– только это искупление моих грехов.
Додик слушал мои признания в тупом изумлении, ведь он не знал меня с этой стороны. Однако здоровая разумность в нем возобладала: меня требовалось успокоить, и он рассудительным тоном веско произнес:
-Что ж, с природой не поспоришь. "Дано мне тело – что мне делать с ним, таким единым и таким моим?"*
Встречать Кирилла он поехал один: меня трясло, и мы решили, что я буду ждать их в лаборатории. Джеф знал о приезде моего мужа, и ему это, естественно, не нравилось. С утра мы с ним разговаривали лишь о делах и оба чувствовали напряженность. Между тем звонка все не было, хотя самолет приземлился еще двадцать минут назад. По телефону справочной аэропорта мне сообщили, что рейс прибыл по расписанию. Меня удивляло, что ни Додик, ни Кирилл, не позвонили до сих пор сами. Мало того, телефон Додика не отвечал, но друг мой никогда не брал трубку, если находился за рулем, поскольку был не слишком-то хорошим водителем и побаивался отвлекаться во время движения.
Я набрала номер мужа в надежде, что ему уже включили роуминг. Мне ответили по-английски:
-Кто вам нужен?
Я напряженно улыбнулась, представив нашу встречу, и сказала:
-Кирилл, что за шутки? Где вы, почему так долго?
Но голос произнес опять по-английски:
-Владелец трубки срочно госпитализирован. К сожалению, больше ничего не могу вам сообщить, звоните в службу охраны аэропорта.
Джефу я передала эту новость как робот, находясь в состоянии полной оглушенности. Мне что-то говорили, меня куда-то везли и объясняли, как себя вести. Я понимала слова, но не воспринимала их, словно слышала детскую считалку: в самолете Кирилл, помогая службе безопасности, вместе с одним стюартом нейтрализовал террориста, но получил ранение, и его прямо из зала прилета увезли в клинику.
Я все время мерзла, несмотря на теплую погоду. В сквере перед медицинским центром, куда мы приехали с Джефом, буйно цвели какие-то кусты. Я видела нежные венчики цветов, и перед глазами у меня плыли такие же розовые пятна. Они уходили в пространство странными радужными кругами, словно отблески зари на поверхности воды,– как там Бабушка и Озеро воспоминаний?
Додик уверял меня, что Кириллу ничто не угрожает, но я билась в истерике:
-Почему мне не покажут его? Где он? В нейро-отделении? Почему – в нейро?!
Впервые я испытывала неуправляемый животный ужас. Додик держал меня, а Джеф требовал объяснений у персонала. Ему сказали, что Кирилл без сознания, была остановка сердца, и врачи просят разрешения на срочную операцию. В состоянии шока я практически ничего не соображала, хотя какая-то часть мозга все время оставалась ясной и даже спокойной, впрочем, совершенно отстраненной от тела, подчиненного сейчас неуправляемой лавине болевых и нервных импульсов, проходящих ударами тока по моим членам. Додик все усаживал меня, а я вскакивала и кидалась бежать: мне казалось, что нужно куда-то успеть. Но только в час ночи мне разрешили взглянуть на мужа.
Кирилл спал после наркоза, лицо его было совершенно бескровно, он даже не очень-то походил на самого себя, только родинка над верхней губой – та самая, которую я так любила – осталась прежней. Она загипнотизировала меня, тело мое напряглось как пружина, и к своему ужасу я почувствовала сладостное пульсирующее ощущение где-то глубоко в чреслах. "Боже, ты извращенка! О чем ты думаешь? Ведь всё ужасно, он без сознания и может умереть в любую минуту, а ты как последняя тварь снова превращаешься в животное",- думала я и рыдала, но ничего не могла с собой поделать: страх потерять Кирилла сливался в моем сознании с извращенным наслаждением от эротических фантазий, связанных с ним.
Оперировавший врач сказал, что жизни Кирилла ничто не угрожает, однако необходима, по крайней мере, еще одна сложная операция. Между тем все средства, гарантированные страховкой Кирилла при въезде в страну, были истрачены на экстренную помощь. Кроме того, нас предупредили, что каждый день нахождения в клинике выливается в приличную сумму. Джеф помчался в службу безопасности аэропорта, но оттуда его направили к федералам, а те заявили, что деньги за содействие властям будут выплачены только после того, как клиника выставит счет и укажет объем помощи, связанной конкретно с ранением. И случись у Кирилла, к примеру, аппендицит, платить за его удаление пришлось бы ему самому или его страховой компании.
Утром медсестра снова позволила мне пройти к мужу.
-Все будет хорошо, дорогой, все будет хорошо,- твердила я и прижимала его бессильную руку к своей щеке,- я буду с тобой все время и никуда не уйду. Твой отец найдет деньги на вторую операцию, а может, она и вовсе тебе не понадобится.
Глаза Кирилла напряженно следили за мной, отчего сердце мое мучительно сжималось, я еле сдерживалась, чтобы не зарыдать. Однако он быстро устал, и друзья уговорили меня поехать домой.
Вечером перезвонил свекор, я рассказала ему, как выглядит его сын, и с тайным ужасом назвала сумму, необходимую для операции. Лев Иванович примолк на секунду, а потом глухо произнес:
-Будем молить бога, чтобы она не потребовалась.
Потом он говорил, чтобы я держалась, сообщала им о каждой мелочи и не забывала о собственном здоровье. А на прямой вопрос о деньгах ответил, что постарается любым способом найти их. Но в голосе его я не услышала твердости, поэтому совершенно растерялась, ибо всегда считала его финансовое положение более устойчивым. Видно, за то время, что мы с Кириллом пребывали в разлуке, бизнес его отца несколько пошатнулся.
Через неделю выяснилось, что операция требуется настоятельно. Мои родители прислали пятьдесят тысяч евро, а отец Кирилла не мог пока сказать ничего определенного. Он пополнил карточный счет сына на двадцать тысяч евро, но эти деньги ушли на медобслуживание в стационаре. Основную же сумму все никак не удавалось собрать.
В отчаянии я пришла к Джефу после клиники, где провела весь день. Он слушал и смотрел на меня, подернутый какой-то пеленой, а потом произнес глухим голосом:
-Тебе нужны деньги? Ты знаешь, что я хочу взамен,- и сгреб рукой мои волосы, опрокинув меня на спину. Но я не удивилась, ведь мне были известны его желания. Пытаясь приподняться, я торопливо обещала исполнять любые его фантазии, но он алчно меня раздевал и говорил:
-Нет, я хочу видеть, что тебе хорошо. Сколько необходимо денег? Я найду их для тебя. Но потом он уедет?
-Все, что пожелаешь, только найди их!
-Не волнуйся – через три дня, максимум через пять. У меня имеются связи, я знаю кое-кого в одном влиятельном благотворительном фонде.
Я лежала безвольно, как кукла, однако он был требователен:
-Мне нужно, чтобы ты сама хотела меня.
В испуге я бросилась нелепо обнимать его за плечи и даже попыталась целовать:
-Конечно, конечно, сейчас… только расслаблюсь. Давай выпьем вина… Я давно не спала с мужчиной...
Не было ничего, кроме его движений, приносящих мне дискомфорт, но я старалась имитировать удовольствие, хотя почти забыла, что всегда испытывала с Кириллом, как вела себя – стонала или извивалась? Помнила только, что не могла обходиться без него ни дня. Именно поэтому сейчас я лежала как деревянная, не ощущая ни боли, ни блаженства, далекая от стыда и иных чувств, кроме острого желания узнать, как и где Джеф сможет раздобыть эти чертовы деньги.
Когда он уже был близок к финалу и схватил меня жестче сильными пальцами за мякоть бедер, нечто напоминающее спазмы непроизвольно прошло по моим чреслам, и, почувствовав это, Джеф победно глянул мне в глаза:
-Тебе было хорошо, я знаю.
-Да, дорогой, ты фантастический любовник!- отвечала я.
Несколько дней он просто истязал меня своей любовью, и я прилежно изображала чувственность и наслаждения.
-Твой муж обязательно поправится, я искренне желаю ему здоровья и счастья. Но давай поженимся, а он пусть уедет. Тебе ведь хорошо со мной,- уговаривал он меня все настойчивей.
-Джеф,- тянула я волынку,- ты совсем меня не знаешь – вздорную, глупую, эгоистичную.
-Я без памяти люблю тебя и на все готов. Разве тебе не нравится здесь? Я не беден, у меня есть положение в научных кругах, мы с тобой будем работать, мы уже многого добились. А твой чурбан вряд ли понимает, как невероятно ты талантлива. Только я способен в полной мере оценить это.
-Не торопи меня. Для такого решения нужно созреть,- безвольно отвечала я.
В лаборатории все искренне радовались тому, что Джеф так быстро нашел деньги. Один Додик упорно молчал и отводил глаза, а дома прижал меня в углу и устроил допрос:
-Где ты была всю неделю? С ним? Я убью его.
-Убей лучше меня, он лишь орудие моего заслуженного наказания.
-Ты ни в чем не виновата! А с его стороны подло пользоваться твоим безвыходным положением!
Но, промучив меня полночи разговорами, друг мой странно успокоился и наутро в лаборатории вел себя абсолютно как раньше, по крайней мере, с Джефом общался вполне дружески.
Кирилла тем временем стали готовить к операции, и меня пустили к нему на несколько минут. Он лежал на функциональной кровати, исхудавший и чрезвычайно бледный, но после бритья открылась его неотразимая родинка над губой, которая наравне с непостижимо черными его глазами заставила меня задрожать от болезненного волнения.
-Иди сюда и расстегни свои джинсы,- услышала я и крайне удивилась, но трясущимися руками послушно расстегнула молнию. Он погладил мой живот и стал спускаться ниже.
-Ты сошел с ума, за тобой сейчас
