Тайна Порфирия Иванова Роман-исследование. Роман-игра.

воды на голову – не будут.
П.К. Я никого не заставляю, но прошу, это же надо хоть немножечко попробовать этими путями пойти, а раз попробовать, значит надо делать. Моё дело такое – любить Природу.
Ф. А вы знаете, что я вспомнил – ведь Христос тоже пример показывал – 40 дней постился и говорил, что Он есть Путь. А кто из нынешних священников может 40 дней ничего не кушать?
П.К. И в христианской вере есть подвижники, только они не в храмах жируют, а в уединении и тоже многое могут. А 40 дней поститься – это не предел. Я у Природы спрашивал – может мне совсем ничего не есть? А она отвечала – рано ещё. Не мне рано, я-то могу, а для всех людей ещё время не подошло.
Ф. Вот про это вы мне ещё не рассказывали. Значит человек и без пищи может обходиться?
П.К. Может и без пищи, и без воды. Надо только свой организм настроить и подготовить.
Ф. Позвольте, а за счёт чего он будет жить? Откуда энергия возьмётся?
П.К. Человек не паровоз, ему твёрдой пищи не нужно. В воздухе есть всё, в Природе. У меня адское терпение на то, чтобы всё на себе испытать лично и понять, а потом на себе и других применить, чтобы от всего этого была польза.
Ф. Да вы просто учёный!
П.К. Это ты про каких учёных, которые всё на мышах, да на собаках испытывают? Нет, я другой учёный, я всё на себе испытываю. Всё делаю постепенно, аккуратно и осторожно с режимом пищи сознательно, чтобы жить за счёт условий воздуха, воды и земли. Три тела, которые имеют в себе азот… В чём причина болезни – клетка твоя мёртвая. Чем поднимешь? Пробуждением… Живое качество холода все клетки поднимет. Это самое главное в жизни – холод. Тело неумирающее, а при холоде жизнь раскрывается. Живое тело никогда неумираемое, его надо воспитать… Надо бы давно бросить кушать, но не приходило такое время, такое уверенное качество.
Ф. Чем больше я вас узнаю, тем всё больше вы меня удивляете. Хочу подобрать название сему феномену, но никак не получается. Может быть вы жрец Природы?
П.К. Я не жрец, не поп, не знахарь и не врач – я практик Природы. Моя закалка-тренировка – это Эволюция Святого Духа. Святой Дух находится в Природе – в воздухе, в воде и в земле.
Ф. Да, наверно, это так и есть. Вы знаете, я своё время занимался мифологией. Очень интересная тема. И вот к какому выводу пришёл – в глубинах, изначальных пластах любого мифа лежит какое-то рациональное зерно. В то время, когда эти мифы создавались, эти зёрна для людей были также реальны, как для нас, скажем, электричество. И в реальную (но, увы, не всегда постигаемую нами) истинность мифа можно верить, как в любой факт земного бытия. И на основе этих мифов была культура! Отправление культа считалось такой же необходимой работой, как выпас скота или обработка хлебного поля. К чему я это? Ах, да, суть в том, что до эпохи «цивилизации» человеческая культура была предельно связана с жизнью, с
Природой, по-вашему. И когда люди жили в гармонии с Природой, во время Праздников они объединялись с силами Природы – с солнцем и водой, воздухом и землёй. Они для них были такими же живыми, как для нас с вами, скажем, рыбы, птицы и звери. И, судя по фактам истории, люди болели намного меньше, чем сейчас.
П.К. Правильно говоришь, философ. Наше тело – жизненный цветок, а его окружило мёртвое и с краю и изнутри. Запаха такого, как хотела Природа, нету на человеке, от него внешняя и внутренняя вонь полилась рекой, он плохое, вонючее несёт…
Ф. Да, я заметил, что ваше тело издаёт, я бы сказал, приятный аромат. И цвет вашего тела бронзовый. Вы всегда такой загорелый были?
П.К. Не всегда, а постепенно стал… от холода всё это изменилось. Моё тело только с виду такое же, как у всех. На самом деле оно уже совсем другое. Я своей закалкой-тренировкой построил новый дом для Святого Духа, чтобы ему было хорошо. Моя плоть совсем другая, неумираемая, она пересоздала себя для новой жизни без потребления.
Ф. Да, были в истории такие случаи, когда человек, чаще всего святой, умирал, а плоть его не разлагалась. И таких святых очень почитает церковь.
П.К. Да, церковники это любят, но таких святых единицы, да и к церкви они во время жизни никакого отношения не имели.
Ф. Согласен. Достоевский в своём романе «Братья Карамазовы» об этом очень хорошо пишет: «А старец-то твой провонял, Алёша, говорит ему брат Иван.» А Алёша думал, что он святой.
        И что же дальше? Вы как-то прогнозировали будущее человека? П.К. В будущем человек станет невидимым.
Ф. Как это невидимым?
П.К. Плотное тело ему уже не нужно будет. А голос направит – себя покажет. По воде пойдёт, как ваш Христос, своим лёгким зонтом в воздухе себя поднимать станет. А я ему покажу иные миры и иного творца, дающего душу всему тому, что любит жарким сердцем всё сущее на земле: будь то камень или цветок, человек или червяк.
Ф. Да вы – поэт, батенька. Стихи писать не пробовали?
П.К. Почему же, писал! Вот к примеру:
    Навеки запомню, пока существую,
    Как в зимнее время, в погоду лихую
    С одним человеком Природа сразилась,      В борьбе, побеждённая им отступилась,      И в ноги босые ему ПОКЛОНИЛАСЬ! Ф. Это из вашего личного опыта?
П.К. Так оно и было. Только не с Природой я сражался, а со своими страхами да болячками, но тут в стихе для красивости так написал. В молодости ещё не всё понимал, вот и написал, что с Природой, а самом деле кто же со своей Матерью воевать станет?
Ф. Да, вы говорили, что Природа – это Мать наша, поэтому эти стихи меня удивили.
П.К. Потом я уже другие стихи писал.
Ф. Что-то помните?
П.К. Я всё помню, что когда-то писал.        Вся сила, сыночек, в огромном желанье        Всё слить в единое слово – дерзанье.        Зазнайство, капризы, гордость – пороки        Ты все побори в кратчайшие сроки.
        Будь вежливым всюду со старым и малым,
        Всё это послужит, сыночек, началом.
        Здоровье тебе даст уход за собою.
        Ты должен быть в дружбе, сыночек, с водою.
        С Водою холодной, водой ключевою,        Тогда ничего не случится с тобою.
        Простуды любые и прочие хвори
        Ты всё уничтожишь сознанием воли.
        В сознанье, - терпенье, в труде твоём слава.
        Не думай, что жизнь – это просто забава.
        Всех слабых Природа крепко стегает,          Запомни, а разум всегда побеждает.
        А в разуме сила. Кто ею владеет,          Тот смело без страха по жизни шагает. Ф. Это вы своему сыну писали?
П.К. Для меня любой человек, как сын или дочь, хотя и моему тоже.
Ф. А сколько у вас детей?
П.К. Двое сыновей
Ф. И что? Они тоже, как отец, закаляются?
П.К. Да нет, они в мать. Та холода боится.
Ульяша.
    Порфирий замолчал. Видно было, что это очень болезненный для него вопрос. Он вспомнил постоянный разговор со своей женой:
- Пашечка, да чего же ты нас позоришь. Живи, как все.
- Ульяша, если я это дело брошу, то сам умру и все люди погибнут.
- Я не буду, как куропатка, в сугробе спать.
- Ульяша, чтобы спать в сугробе – это надо у Природы заслужить.
- Да кто ты такой? Почему не хочешь жить, как люди живут?
- Я тот, кто во мне. Сам бы я тысячу раз умер.

  Может ты Бог?
- Это ты сказала.
- Мало тебя в психушках держали. Возомнил себя Богом, а дети в обносках ходят.
- Дак запретили мне за калитку выходить. Людей ко мне не пускают.
- И правильно сделали. Может образумишься.
      После этого Порфирий выходил в сад и разговаривал с Природой.
- Природа, матушка, ты меня родила, ты меня поставила на это место. Я от этой тяжести не отказываюсь. Но что же мне делать, если меня не понимают?
И Природа отвечала: Твоё терпение – мать учения. Стерпишь – победишь, не стерпишь – погибнешь.
- Значит терпеть много придётся?
- Тебе по силам. Ты сделаешь всё, что сможешь, а потом настанет очередь за людьми. Кто поверит в тебя и путь тобой указанный, тот будет жить.

      Шёл 1918 год, Порфирий возвращался домой. В прошлом году его, по собственному его желанию, забрали в армию, и он поехал на фронт, но революция поменяла все планы и Порфирий, так и не доехав до фронта был подхвачен революционным ветром. Он почти год искал своё место в революции, то примыкал к большевикам, то к анархистам, то к каким-то бандитам, но никак не мог найти того, что было бы ему по душе. В конце концов решил вернуться домой, а уж там решить – что делать и чем заниматься. Ему уже исполнилось двадцать лет, и он чувствовал себя очень взрослым, прошедшим огонь и воду, человеком. По дороге домой он оказался в Сулине, или как его теперь называли – Красном Сулине. До дома оставалось совсем немного, но доехать туда было сложно при всей той неразберихе, что случилась в Российском государстве.
    На вокзале толпилось много народа. Все куда-то ехали: кто домой, кто, наоборот, из дома. Кто по делам, а кто в поисках какого-либо заработка. Мужики, бабы с детьми, юноши и девушки, старики и старухи – все томились на вокзале.
    Вот в этой толчее и встретил Порфирий свою Ульяшу. Как только он её увидел, то внутри у него как будто что-то щёлкнуло: вот человек, которому я могу помочь. Привлекла она Порфирия своим жалким видом и покорностью. Это была девушка, почти девочка, лет семнадцати-восемнадцати. Одета она была в чёрное платье, которое было ей велико и волочилось по полу, и в чёрном платке.
- Видно сирота, - подумал Порфирий и сердце его сжалось от сострадания.
    Она ходила от одной группы людей к другой, низко кланялась и просила подать ей хлеба. Некоторые подавали монеты, но большинство гнали её и она, ссутулившись, сжавшись, как от ударов, шла дальше. Так она дошла до Порфирия, который расположился на полу около стены. Она поклонилась и попросила хлеба. Порфирий развязал свою котомку и достал четвертинку буханки хлеба. Взвесил её на руке и протянул девушке. Она вспыхнула, но протянув руку, отклонила хлеб.
- Это много… - тихо сказала она.
- Бери, бери, - настаивал Порфирий и она взяла хлеб, спрятала его за пазухой и снова поклонилась Порфирию.
- Спасибо, буду за вас бога молить, - сказала и пошла быстро из зала.
    Порфирий поднялся и решил проследить – куда пойдёт девушка. Она вышла из вокзала, перешла улицу и скрылась за углом дома. Порфирий пошёл за ней. Он завернул за угол и снова увидел её. Она торопливо жевала хлеб, который ей дал Порфирий. Увидев его, она повернулась и побежала по улице.
- Постой, - крикнул Порфирий, - постой, тебе говорят!
    Но девушка не останавливалась, и Порфирию пришлось тоже перейти на бег. Вдруг девушка остановилась, повернулась к нему лицом и вытянув руку с хлебом, крикнула:
- Берите! – в глазах её был ужас.
- Не бойся ты меня, - мирно сказал Порфирий, - и хлеб мне твой не нужен. Я поговорить с тобой хочу. Ты где живёшь? Мне переночевать негде – пустишь?
- Нету у меня дома и никого нет.
- Я так и подумал – сирота значит?
    Девушка кивнула.
- А звать-то тебя как?
  Ульяна я.
- А меня Порфирием зовут. Я из Ореховки. Мне туда ещё добраться надо, к родным. А где же ты ночуешь?
- А где придётся. Часто на вокзале.
- Сама-то откуда?
- От сюда, из Сулина.
- Почему же домой не идёшь?
- Не могу, там только мачеха осталась, - сказала Ульяна, и вдруг разрыдалась. 
    Порфирий подошёл к ней, обнял и сказал:
- Отец, небось, на фронте погиб?
- Да, - сказала сквозь слёзы Ульяна, - а вы откуда знаете?
- Нетрудно догадаться. Сейчас таких сирот, как ты, ужас сколько.
- Возьмите меня с собой, я вам пригожусь, - вдруг сказала Ульяна и посмотрела Порфирию в глаза.
- А и