никогда не общался с ней, как с ребенком, как те психологи, которые приходили домой к Петру Ильичу первое время, пока Женя не сбежала вместе со всеми на дачу. От разговоров с этими мармеладными женщинами хотелось удавиться, особенно от их паточных фраз, жалостливых улыбок и пустых глаз.
Хозяйничать на чужой кухне было страшно, Женя боялась гнева Маргариты Львовны, осторожно осматривая содержимое ящиков. Петр Ильич должен был скоро вернуться, и она хотела приготовить обед. Вымыв овощи для салата, она с трудом это сделала, руки, перебинтованные, не свои, не хотели слушаться, болели. Нож дрожал в ее руке, она отложила пока его в сторону, решив заняться варкой спагетти –¬ это-то она умела делать. Петр Ильич написал в мессенджере, что скоро будет, он уже подъезжал к району, Женя заторопилась, очень хотелось успеть к его приходу, встретить готовым обедом. Забросив спагетти в кипящую воду, она засекла время и стала медленно резать огурцы, выходило криво, не так, как ей бы хотелось.
Прозвенел таймер на плите, Женя бросилась снимать кастрюлю, чтобы отбросить спагетти на дуршлаг, но руки подвели, пальцы выпустили кастрюлю, чудом не облив ее кипятком.
Петр Ильич вошел в квартиру и увидел Женю, сидящую на полу и рыдавшую взахлеб. По полу растеклись спагетти, кастрюля стояла на плите, валялись огурцы, помидоры, на кухне творился хаос. Женя увидела его и закрыла лицо руками.
– Что случилось? –¬ он подошел к ней, нависнув, как скала.
– Я хотела… но уронила, у меня пальцы не держат! Я безрукая, ничего не могу! – рыдала Женя. – Я хотела хоть что-то сделать! Я все уберу, правда, уберу!
Петр Ильич вздохнул и, кряхтя, сел рядом с ней на пол, спиной упершись в фасад кухни. Он обнял ее за плечи, ласково прижав к себе, но ему казалось, что он слишком сильно сжимает ее плечо. Женя уткнулась лицом в его плечо.
– Женя, Женечка, – начал он и закашлял. – От тебя никто и ничего не требует.
– Но я хочу быть полезной, я хочу хоть что-нибудь сделать! – проревела она.
– И сделаешь, не переживай. Я вижу, что ты хочешь, мы все видим, какая ты.
– Я пустая, ничего не умею, дрянь, малолетняя, шлюха! – завела бурлящую в ней песню Женя.
– Нет, хватит придумывать. Это было, да, никто не спорит, но зачем всю свою жизнь строить на этом? У тебя новая жизнь, поверь, не каждому везет, а у тебя есть шанс. И я знаю, что ты хочешь этого, ¬ Петр Ильич задумался, что-то он не то несет слишком много он общался с Наташей и Зарой, еще немного и начнет сеанс психоанализа проводить.
– Короче, хватит болтать и рыдать, итак уже мокро на полу.
Женя хихикнула, узнавая его, грубого, нетерпящего ненужных слов. Она расхрабрилась, поднявшись и утерев лицо бинтами, быстро поцеловала его в щеку, покраснев.
– Спасибо вам, Петр Ильич, – прошептала Женя, видя, что он тоже слегка покраснел. – –– Спасибо, большое спасибо!
– Но-но я же тебе говорил, что не…
– А я хочу это сказать! ¬– неожиданно твердо перебила его Женя. – Почему я не могу поблагодарит тебя? Ты спас мне жизнь, ты и сейчас меня спасаешь, и Маргарита Львовна, и Ксения и Люда – вы все! Да я бы удавилась уже, с балкона прыгнула!
– А вот этого не надо, – нахмурился Петр Ильич.
Они встали, Женя порывалась пойти за ведром и тряпкой, но Петр Ильич усадил ее за стол и заставил читать.
– Твоя работа сейчас учиться и читать. Остальное неважно, а вот за учебу спросим по полной, можешь у Людочки спросить.
Женя послушно читала учебник по алгебре, пытаясь решать несложные задачи, дававшиеся ей с большим трудом. Впереди ее ждала контрольная работа, школа пошла навстречу, позволив аттестовать Женю в августе. Задачи не получались, но она не бросала, как обычно, не желая разбираться. Рядом пыхтел Петр Ильич, сначала убирая все безобразие, а потом занимаясь готовкой. Он не умел готовить и выполнял указания Жени, умевшей чуть больше него.
– Так, поедим и погуляем. А вечером займемся твоими задачами, – сказал Петр Ильич, ставя перед ней тарелку с горячими спагетти, с натертым сыром и пиалу с салатом.
– А можно я тебя еще раз поцелую? – кротко спросила Женя, он нахмурился, и она вскочила и поцеловала его в другую щеку, обняла за шею и прижалась, – я же тебя люблю, и Маргариту Львовну, Людочку, Ксению. Я не шучу, я правда вас люблю. Вы как моя семья, настоящая. Можно я буду так думать, ну, хотя бы немного? Можно?
– Женечка, мы тебя тоже все любим, Людочка так больше всех, – ответил Петр Ильич. – Я не знаю, как и что будет дальше, жизнь покажет, но сейчас и навсегда ты член нашей семьи, для меня навсегда. Все, и чтобы больше не было этих разговоров, поняла?
– Поняла! ¬ Радостно ответила Женя, садясь на место и беря в руки вилку негнущимися пальцами, придется учиться заново даже есть, этот хирург замотал ее качественно, как и обещал, чтобы не было эксцессов и рецидивов. Женя вспомнила эту фразу, которой он проводил ее из кабинета, и засмеялась.
¬– Что смешного? – набычился Петр Ильич, сидя за столом и работая вилкой и челюстями, как машина по уничтожению пищи.
¬– Да так, ничего, – ответила Женя и рассказала ему, как у нее прошел прием. Петр Ильич слушал внимательно, даже перестал есть, соглашаясь с наказами врача.
– Ничего, поживем пока в городе. Тем более, мне надо на работу походить, завалили отчетностью. Завтра поедем на дачу, а потом обратно, а то Людочка всех сожрет: «Где Женя? Куда вы дели Женю?» – он так точно спародировал внучку, засмеявшись сам поддерживаемый хохотом Жени, не знавшем о его таланте артиста.
После обеда Женя заупрямилась, она не хотела в таком израненном виде куда-то идти. На даче было хорошо, к ним никто не приставал, а редкие соседи, заходившие в гости к Маргарите Львовне, не обращали внимания на Женю, собственно этим старухам ни до чего не было дела, кроме плохого урожая огурцов и жалоб на кротов. Старые женщины приходили попить чай, зная, что в этом доме для них всегда найдется кусок пирога или булки, посыпанные сахарной пудрой. Людочка иногда сидела с ними, как шпион, запоминая последние деревенские слухи, с хохотом потом пересказывая их Жене. Слухи в основном вертелись все об одном и том же: эта проститутка, эту обрюхатили, а этого жена бросила, а этот опять запил и пошло-поехало, до международной политики, где все сволочи, а мы свет во мраке.
Петр Ильич настоял на прогулке, они решили вечером, когда уже начнет темнеть, съездить на пару часов в центр, на бульварах целый день шел праздник в честь закрытия театрального сезона, утром и днем развлекали детей отрывками из спектаклей, веселыми сценками, клоунадой, а вечером на Чистых прудах собирались давать не то «Гамлета», не то «Чайку», но обещали, что в пруду кого-нибудь да утопят. Женя зарегистрировала их на сайте, места еще были, Петр Ильич мечтательно сказал, что лучше бы они сидели в «Аннушке» за чашкой чая, лучше, чем в партере на траве вокруг пруда, где по плану должна была быть возведена сцена, а актеров, сменявших друг друга, должны были доставлять на лодках хмурые бородатые лодочники начала прошлого века. Женя подумала, что логичнее было бы ставить «Бесприданницу», с гордостью добавив, что она ее недавно читала на даче, сама, без указки, и ей понравилось. Она стала еще болтать, пока Петр Ильич не усадил ее грызть алгебраические задачи на полчаса, а потом, перемыв посуду, сел рядом и стал объяснять. Оказалось, что он все забыл, простенькие задачи решались тяжело. Женя не смеялась над ним, высказав взрослое суждение, что это нормально, школьную белиберду забываешь сразу, как перестаешь ею заниматься. Вместе учиться было веселее, не то, что в школе, где безликая учительница с пепельными волосами и в очках нудела у доски, не заботясь о том, понимают ее или нет, но зато потом с удовольствием ставя лебедей в электронный журнал после контрольных, которые она проводила раз в неделю, а иногда и по два раза в первые десять минут урока, за которые Женя еле успевала вчитаться в задание и понять, что от нее хотят.
Легко поужинав, они выехали в город. Петр Ильич поставил машину на стоянку здания управления. Женя побледнела, снова оказавшись возле этого старинного здания, смотревшего на нее в свете вечернего летнего неба с равнодушием. Они прогулялись по бульвару, времени было навалом, Петр Ильич приехал за час до начала. Навстречу им шли компании молодых людей и влюбленные парочки, девушки были очаровательно раздеты в тонких невесомых летних платьях, порхали, благоухали, так буркнул себе под нос Петр Ильич. Женя с интересом разглядывала девушек, примеряя на себя их наряды, слишком короткие и волнующие, когда неожиданно ветер пытался задрать подолы платья. Ей не особо нравилось, она хотела купить себе длинное платье до земли, чтобы скрыть повязки на ногах, и с длинными рукавами, ладони никак не спрячешь. Иногда ее разглядывали парни, гарцующие перед надушенными красавицами, и Женя не понимала, что они в ней нашли, в спортивных брюках, безразмерной белой футболке с длинными рукавами, и черной кепке с золотыми буквами «NY», она так и не смогла избавиться от этой кепки, которая ей больше всего нравилась, как и огромные на вид красные кроссовки, в которых она вышагивала по бульвару. Остальную одежду, напоминавшую ей о подлом заработке, Женя успела продать, на ее объявление по заманчивой цене в тот же день налетели такие же мечтающие о славе девчонки, не торгуясь, беря выстиранные Маргаритой Львовной вещи. На счету у Жени лежала хорошая сумма для школьницы, телефон у нее отобрали, приобщив к делу, она и не хотела его больше держать в руках, купив себе попроще, который работал даже лучше, предоставляя большую свободу действий.
– Вот козел, – процедила сквозь зубы Женя, с вызовом смотря на моложавого мужчину, гулявшего с юной прелестницей, держа девушку за талию так, чтобы касаться ее попы, демонстрируя всем свою доминантность бабуина, выхватившего лучшую самку.
– Не понял? – спросил Петр Ильич и увидел этого мужчину, подмигнувшего ему. Петр Ильич побледнел и одними губами послал его ко всем чертям, уничтожив взглядом. Мужчина быстро ретировался, изменив направление движения, спешно уходя со своей гурией в ближайшее кафе. – Ну и урод.
– Я тоже так думаю, – сказала Женя, замедлив шаг, она встала слева, беря его под другую руку, эта игра забавляла ее, а Петр Ильич галантно подставлял ей оттопыренный локоть. – И почему они думают, что ты со мной трахаешься? Это же неправда? Разве я так не подхожу на роль твоей дочери или хотя бы племянницы?
– Да что мы будем обсуждать всяких уродов? – нахмурился Петр Ильич. – А в дочки ты мне и правда не годишься, скорее во внучки.
– Нет, я хочу быть твоей дочкой. Это не слишком нагло? –¬ с надеждой спросила она, остановившись и пристально посмотрев ему в глаза.
– Я же тебе уже много раз говорил, что можешь, я буду только рад, и Марго тоже. Она тебя про себя так и называет, но я тебе этого не говорил, а то Львовна меня покусает.
– Могила! – звонко ответила Женя. – Слушай, я тут всего поначиталась, а ведь раньше ты бы мог меня вполне взять в жены? Там вообще не парились, брали и тринадцатилетних, и моложе в жены всякие дряхлые старики, у которых и член-то не стоит уже, и зубов нет. Фу! А всем было нормально, даже радовались. Это же уголовная статья, да?
– Теперь да. Человеческое общество меняется,
