операцию, и к нему не пускали, пока он находился в реанимации. Андре заметил, как повзрослела Мышка во время его отсутствия, в ней появилась уверенность, она не боялась принимать решения, за часть которых получала выговоры от фрау Мюллер. Мышка не обижалась, пыталась разобраться, почему ее решение было неверным, не всегда находя правоту в выговорах фрау Мюллер, которая в первый же день возвращения Андре заявила, что она очень удивлена тому, как Лена спорит с ней. Фрау Мюллер злилась еще больше, видя его посмеивающееся лицо на экране, настаивала, что ему следовало бы тщательнее подготовить ее, передать опыт планирования персонала, выбора приоритетов и так далее. За этим потоком формальных слов и требований, Андре ясно видел, что фрау Мюллер в целом довольна Леной, отдельно выделив роль инспектора Вальца как куратора. Все было как и прежде: фрау Мюллер была не довольна, ругалась, но подписывала премиальную ведомость, а Андре внимательно слушал, не возражал в первый момент, вопросами и предложениями подталкивая фрау Мюллер к другому решению, но чаще всего они думали практически одинаково, стратегически, как говорила фрау Мюллер, рассматривая каждый участок, как воинский полк, находившийся в тылу врага. Он заметил, насколько сильно стала преобладать в ее речи военная риторика, и это было очень похоже на то, о чем рассказывала ему Оксана, с усмешкой описывая руководителей ее страны, живших во времени постоянной мировой войны, заражая ядом страха и злости население, отвлекая от действительных проблем, все неудачи оправдывая вмешательством врагов извне, мобилизуя силы населения на переживание этой выдуманной войны. Андре видел эту риторику и в своей стране, но не в таких масштабах. Да, было противостояние, оно и должно было быть, он был солидарен в этом с Оксаной, не понимая, как можно называть интересы крупных игроков, борющихся друг с другом, объявлением войны. Этот вирус безумства, так легко пробивавший брешь в защите слабых умом людей, способен был заразить и умных и обеспеченных, умелая пропаганда, постоянное нагнетание, откровенная ложь, не требующая подтверждения. Амалия называла это эрой постправды, а Оксана цифровым мракобесием, долго растолковывая ему, что такое мракобесие. Разговаривая с Андре, фрау Мюллер успокаивалась, не сразу принимая его рассудительные доводы, в сердцах воскликнув, что ему не стоило так надолго уходить в отпуск, намекнув, что в будущем году его ждет повышение, пусть уже начинает готовиться.
В кабинет Андре вошел инспектор Вальц. Он был неделю в командировках, собирая по осколкам жизни погибших в костеле. Андре не узнал его, всегда пышущий энергией, громкий, Вальц осунулся, побледнел, наверное, и похудел, что было сложно угадать по его массивной фигуре. Сейчас он напоминал сдувшийся воздушный шарик, еще большой, огромный, но уже терявший форму, тянувшийся к земле. Андре встал из-за стола и крепко пожал его руку, они молчали, смотря в глаза. Мышка тоже вскочила со своего стула и крепко сжала Вальца за локоть. Вальц вздохнул, улыбнулся ей и обнял, оторвав Мышку от пола, Мышка радостно взвизгнула.
– Как с войны вернулся, – пробасил Вальц. – Вернулся в родной дом.
– Так и есть, – кивнул Андре, и они сели. Мышка просительно посмотрела на Андре, ей не хотелось уходить, все же и она вела это дело. Андре разрешил ей остаться, усмехнувшись в усы, и Лена приняла очень серьезный вид, даже достала свой блокнот с записями.
– Я подгрузил в базу материалы, открой дело, так проще будет рассказывать, – сказал Вальц. – Как там Тоби, не пускают к нему еще?
– Сегодня должны разрешить, мне Амалия сообщит, – отрапортовала Мышка и всхлипнула, быстрым движением утерев набежавшие слезы.
– Ну, чего расквасилась? – подбадривающее пробасил Вальц, – он же идет на поправку.
– Да я знаю! – неожиданно громко и твердо воскликнула Мышка. –¬ А вот как подумаю, что могли убить, что кого-нибудь из наших могли убить, тебя, Ульрих… я ночью просыпаюсь и спать не могу.
– Спать надо, обязательно, – сказал Андре, листая материалы дела. На него смотрели испуганные женщины, непохожие, некрасивые и симпатичные, с общим нездоровым взглядом, от которого бросало в дрожь. – К сожалению, Лена, а может это наше спасение, но со временем ты загрубеешь, привыкнешь и к ранениям твоих коллег, друзей, к их смертям, просто к смерти, а иначе ты не сможешь работать.
– Да, я знаю это. Мне объяснила фрау Мюллер. Она мне рассказала, как сама переживала поначалу, а потом как отрезало, раз и ничего не чувствуешь, – сказала Мышка и, подумав, добавила. – Но мне кажется, что это неправда. Нельзя взять и ничего не чувствовать, наверное, перестаешь сильно переживать.
– Верно, пока не найдется то, что вырвет из тебя все наружу. Так было со всеми, потом сердце действительно не грубеет, – сказал Вальц. – Давайте к делу. У погибших сектантов, не у всех, остались дети. С ними работает Сюзанна и ее коллеги. Всем им требуется реабилитация, но Сюзанна считает, что дело гораздо хуже, придется долго проводить коррекцию их сознания. Некоторые нормальные, запуганные, но не поддались этой ереси.
– Так, понятно. С детьми работает Сюзанна, я с ней отдельно поговорю, – кивнул Андре. – Тебе удалось найти родных этой девушки, Руфь Шнайдер. Это ее настоящее имя?
– Да, настоящее. Она дочь старшей медсестры Луизы Шнайдер, кто отец неизвестно. Луизу Шнайдер мы нашли у нее дома, она повесилась в тот же день, что и было самосожжение в костеле. Луиза Шнайдер работала в той же клинике, что и Андреас Фишер. Она имела доступ к выдаче лекарств, комиссия уже проверяет журналы, по предварительным данным махинации с рецептами подтверждаются. Судя по всему, она и вела учет, списывала «испорченные» препараты. Дома мы обнаружили небольшой склад с лекарствами, в основном коробки были пусты, те же, что остались, были завалены мусором, наверное, поэтому их и оставили, не нашли.
– А в крови погибших обнаружили наркотики? – спросила Мышка, старательно записывая в блокнот.
– Да, но не у всех, у меньшей части, – Вальц задумался. – Получается, что многие были идейными, истинно верующими, так получается?
– Или более сильными, – заметил Андре. – Страх не способен поколебать веру, но он может поразить волю. Тут я бы не стал говорить о том, кто больше верил, а кого силком тянули. Я уверен, и это видно по отчетам и поступкам, что все они были истинно верующими в свой культ.
– Я тоже так думаю, но наши психологи хотят найти несоответствия, они не верят, что все были настолько… не знаю, как сказать, зомбированы.
– А ты думаешь, что это зомбирование? Тогда можно и любую религию назвать зомбированием, а нас за это не похвалят, – сказал Андре, он открыл фотографию Марии Хайлиг, его поразил взгляд умных глаз и спокойная уверенная улыбка. Он пролистал страницы дела Руфь Шнайдер, девушка была красивая, с той же уверенной улыбкой и умными взрослыми глазами, смотревшими прямо в душу. – Я так понимаю, что всем заправляли Мария Хайлиг и Руфь Шнайдер, верно?
– Да, получается, что так. Дома у Руфь мы обнаружили небольшую мастерскую. Руфь делала серебряные украшения, даже выигрывала на выставках. В этой мастерской они отливали и пули для револьверов, откуда они взяли оружие, мы не знаем, стволы по базам не проходили, но оружие старое. Меня удивила комната Руфь, там очень много книг, причем, и по космологии, по истории возникновения Вселенной. Она увлекалась космосом, на всю стену у нее висела фотография черной дыры, да и в ее украшениях сплошные кометы, звезды, планеты. Это не просто фанатики, тут нечто большее.
– И это ошибка, Ульрих, – Андре строго посмотрел на него. – Когда ты начинаешь искать истину в сектах, ты становишься уязвимым, начинаешь им сочувствовать. Следующий шаг – это оправдание их действий.
– Возможно, я до сих пор не могу придти в себя после допроса Марии Хайлиг, – Вальц с силой сжал кулаки. – И все же согласись, в этом что-то есть.
– Да, есть. Но это не новая мысль, подобные обвинения в идолопоклонничестве всегда следовали за историей христианства. Не они первые, и не они последние. Наша же задача не делать ошибок, которые были допущены при ведении дела Дитриха Монка много лет назад.
– А что мы могли сделать? Вот что? Я специально просмотрел все дело ¬ все по закону! – вспылил Вальц.
– Значит, надо менять закон. Сейчас есть прецедент, да, кровавый, бесчеловечный, –Андре замолчал, ожидая протеста Вальца, но и он молчал, а Мышка замерла с ручкой в руках, следя за ними. – Всегда, вспомни историю, всегда изменения в обществе были лишь после страшных потрясений. Я не сторонник ужесточения законов, но это необходимо в этом случае. Управление готовит предложения законодателям. Это не быстро, может уйти много лет, а наша задача выявлять и бить. Что-то мне подсказывает, что остались еще члены этой секты, они затаились и ждут.
– Чего ждут? – недоуменно буркнул Вальц.
– Знамения, не иначе Знамения, – повторил Андре. – Так что ты не расслабляйся, дело только-только стало открываться, а этот сгоревший костел лишь огонек в ночи, на который мы и идем.
– Вот знаю, что ты прав, а не хочу в это верить! – воскликнул Вальц, ударив кулаками по столу. – Так, мне все понятно. Андре, ты напиши свои бумаги, а то я уже слышу от коллег из других участков, что они готовятся сверлить новые дырки себе под медали. Дело-то должны передать в суд к концу лета, а там и до наград недалеко.
– Пусть так, я думаю, что это даже лучше. Надо бы это раструбить в СМИ, чтобы все узнали, а мы спокойно будем работать дальше. С фрау Мюллер я это уже обсудил. Наш штатный инсайдер все сделает, уверен, Амалия не откажется. Кстати, а вы выяснили, откуда шло финансирование секты?
– Неполностью, частично жертвовали сами сектанты, но этих денег недостаточно. На Дитриха Монка оформлен один фонд, вот туда шли основные средства. Разбираемся, переводили с иностранных счетов с каких-то островов в Африке.
– Надо копать, – кивнул Андре и посмотрел на просветлевшую Мышку, схватившую свой телефон.
– Амалия написала. К Тоби можно придти! Поедем? – она вскочила в нетерпении.
– Конечно, остальное подождет, – сказал Андре.
Через час они были в палате у Тоби. Он лежал один, вторая койка пустовала, и на ней сидели Мышка, Вальц и Амалия. Андре сидел рядом с Тоби, ему пришлось надавить на руководство больницы, чтобы их пропустили.
На Тоби было больно смотреть. Он сильно похудел, голова была обмотана бинтами, в которых терялось его лицо, переставшее быть жизнерадостным и добрым, как раньше. Сквозь заслоны бинтов на мир смотрели твердые злые глаза, прояснявшиеся, когда он смотрел на Амалию, на друзей. Амалия боялась за него и боялась его, чувствуя сердцем, что в Тоби произошел страшный перелом, он смог переступить незыблемую черту, и это был совсем другой человек, который также бесконечно любил ее, она видела это в его глазах, смущенной улыбке, оставшейся у него от прежнего Тоби. И Амалия ни на секунду не сомневалась в своих чувствах, она испугалась, осознав, что этого Тоби она любит еще сильнее.
Мышка сидела рядом с ней, сжимая холодные пальцы Амалии, и просто радовалась, что Тоби живой и идет на поправку. Вальц нервничал, вертя руках зажигалку, порываясь вытащить сигарету и
