хочешь?
-Только смотреть на тебя, прикоснуться, поцеловать твою руку, пальцы, все, что ты разрешишь.
Ситуация злила меня и одновременно веселила, я протянул ему руку:
-Целуй, если ты так этого хочешь.
Вот когда мне довелось увидеть, с какой страстью человек способен приникать к руке, телу, к коже другого человека, впиваться в нее губами с нежностью и жадностью. Мне стало не по себе, и я отдернул руку:
-Ну, хватит, хватит, успокойся. Я из другой породы и не могу любить тебя.
-Но я люблю тебя! Мне ничего не нужно. Тебе наверняка противно все это… Я и сам долгое время любил только женщин, сейчас я реже влюбляюсь в них.
От этих слов ревность тут же затопила мой рассудок, кровь застучала у меня в висках, и я схватил его за плечи. Он сидел передо мной на траве и смотрел снизу вверх – беззащитный и открытый.
-Ты говоришь, женщин? Расскажи мне, как ты их любил… По-настоящему, со страстью? А женщины тебя любили? Дана тебя любила?
Он посмотрел на меня, широко открыв от удивления глаза, и пролепетал:
-Дана? Не помню… Это было так давно, я много лет не видел ее. Когда она приезжала сюда, я обычно бывал в других местах. А сейчас… мне не до нее.
-После того, как ты поцеловал ее, тогда, давно, что было дальше?- прорычал я, удивляясь своей ярости. Поль ответил растерянно:
-Ничего – оттолкнула меня. Она вообще была недотрогой. Тогда я встречался с женщиной старше себя, так что Дана казалась мне пресной со своей скромностью и непорочностью, а, кроме того, тетушка накинулась на меня и тут же отправила от себя подальше – она очень пеклась о неприкосновенности своих русских воспитанниц.
Меня это должно было успокоить, но не успокоило:
-А потом она поглядывала на тебя?
Он задумался:
-Не припоминаю. Я был слишком легкомысленным, и такие мелочи меня не волновали.
Луна закрылась набежавшим облаком, и очертания окружающих предметов из-за темноты стали иллюзорными и почти недоступными взору. Мы продолжали сидеть и молча наблюдать ночной мир, думая каждый о своем, впитывая зрением нечеткие контуры кустов и деревьев, их смутные, неотчетливые силуэты, находя богатейшую в своей цветности гамму даже в этой полутьме, внутри некоего трепетного объема, окружавшего нас. Луна выглянула, и мир заиграл яркими ночными красками, нагромождая мелкие серо-голубые и цветные мазки, сами по себе неопределенные, но в совокупности рождавшие представление о мерцающем воздушном мареве. И все вокруг словно являлось проекцией наших чувств: поток запахов, привкусов, света, грусти и надежд, бесконечная череда неустойчивых внутренних состояний, последовательных смутностей, вечно новых ощущений. Я чувствовал Поля рядом, но каждый из нас находился сейчас в своем пространстве, в своих воспоминаниях и мыслях. У меня не было желания оставаться жестоким, и требовалось найти какое-то средство охладить чувства Поля ко мне, развеять его иллюзии, рожденные безмолвно почти мгновенной интерпретацией и ничем иным. Как часто сам я в ранней юности влюблялся лишь по недоразумению в выдуманный образ. Я видел и ощущал Поля именно таким – юным и неопытным влюбленным, хотя он выглядел взрослым мужчиной, но от меня не ускользнуло нечто беззащитное в его взглядах и движениях, что подтверждало мои восприятия. Я содержал для него таинственный, неразгаданный мир, который он жаждал расшифровать, объяснить себе, развернуть. Но мысли мои метались рядом с Ромой, и я желал вернуть ему Поля во всей полноте. Теперь-то я понимал, о чем молчал доктор – он скрывал гомосексуальность Рыжика.
Все утро я прикидывал, сможет ли Сергей принять своего малыша в новом качестве. Когда-то он намекал на влюбчивость друга и говорил об этом с нежностью, но вряд ли предполагал в нем подобные наклонности.
Поль при дневном свете ничем не выдавал своего ко мне интереса, но я попал в довольно-таки сложное положение, поэтому настоятельно попросил Дану не слишком задерживаться в гостях у Жюстин, чем крайне удивил свою жену.
-Разве ты все еще ревнуешь меня к Полю?
-Уже почти нет,- сказал я, но сердце мое дрогнуло.
-Мне не хочется причинить Рыжику боль. Ты что не поняла: ведь они любовники.
Новость на мгновенье явно смутила Дану, которая со своей гибкостью тут же приняла ее и даже рассмеялась:
-Тогда не понимаю, что гонит тебя уезжать?
Узнав о произошедшем между мной и Полем, она и вовсе развеселилась:
-Видишь, даже он признает твои мужские достоинства, что уж говорить обо мне.
Весь день мы провели в Париже, и Поль служил нам превосходным гидом. Удивляясь себе, я наслаждался его обществом в присутствии Даны и Ромы. Причиной служили их радостные, счастливые лица, обращенные ко мне. Дана не проявляла к Полю особого внимания, напротив, без привычного смущения то и дело прижималась ко мне. Лишь зная ее сдержанность на людях, можно было оценить подобное. И это не являлось игрой на публику. Переполняемая радостью от пребывания в городе своих грез, она жаждала передать мне свое возбуждение через прикосновения.
А Роме я предложил откровенно поговорить с Сергеем. Он вспыхнул и сказал:
-Вряд ли я когда-либо решусь на это. Вот если бы ты выступил посредником…
Я долго обдумывал разговор с Сергеем, но когда все ему рассказал, он, помолчав, произнес:
-Всегда подозревал в нем такие наклонности. Жаль Ксюху, но он не виноват в том, что родился таким. Скажи ему – я люблю его. А кто этот Поль? Счастлив ли с ним Рыжик?
Вероятно, голос мой не скрыл волнения, но разве мог мой друг предположить его истинную причину. Да и кто кроме Даны был способен понять мою ревность?
Сергея волновала судьба Ксении, ведь Рома собирался вернуться и во всем ей признаться. Это вызывало у Сергея мучительные сомнения. Здесь требовался величайший такт и осторожность, которыми вполне обладал лишь доктор – мы надеялись на его профессионализм.
Сергея сейчас поглощали проблемы объединения фирм. Он не привык рассчитывать на кого-то или прислушиваться к чьему-либо мнению при ведении бизнеса, теперь же приходилось перестраивать стереотипы поведения в этой сфере. Во-первых, в связи с работой над книгой он отдал управление фирмы жене, а во-вторых, следовало учитывать мнение партнеров по альянсу. Тем более что наконец-то приехал некий Алекс, с которым Сергея должен был познакомить Кирилл:
-Представь, человек с фамилий Один – бог викингов!
Если бы мой друг только знал, какое эти слова произвели на меня впечатление. Ведь я сразу вспомнил странную фамилию первого избранника Даны. И хотя в свое время она вполне успокоила меня, ревность моя тотчас проснулась. Избавившись от Поля, я ощутил еще большую угрозу с другой стороны, поэтому в голове моей рождался план за планом в поисках лучшего решения. Главной моей целью теперь сделалось не допустить, чтобы Дана встретилась со своим бывшим дружком…
***33
Сэм часто по вечерам слушал музыку, теперь уже вместе с Мэдхен. Вероятно, память фрагментами открывала ей прошлые знания и впечатления,– Сэм с волнением ловил ее слова из разных языков: немецкого, французского, русского. Оставалось гадать, где находится место ее рождения, но никогда и ни с кем не ощущал он такого полного единения.
Между тем Мэдхен расцвела, румянец играл у нее на щеках, глаза сияли. Как врача его радовали ее прекрасные аппетит и сон. Сэм готовил все для круиза на яхте, правда, кроме океана он мечтал показать своей девочке красивейшие места: долину Напа и знаменитый "красный" лес с гигантскими секвойями. Когда-то с женой и дочерью он ездил туда, сейчас его семьей стала Мэдхен.
Странные мысли теперь посещали Сэма, но все они были о ней. Училась ли она и где – эрудиция ее поражала. Однако память Мэдхен дробилась на какие-то куски, потеряв основную нить. Ей помнилось много необычных вещей. Выхватывая какие-то впечатления после увиденного и услышанного по телевизору, она тут же озвучивала Сэму свои ассоциации, нюансы ощущений и мысли, возникавшие при этом. Точность, совершенная открытость и почти анатомическая искренность ее перед ним творила чудеса: он как бы становился ею, проникая в ее мозг и начиная бег по лабиринтам ее памяти. И погружался в собственное неосознанное детство, какой-то промежуточный период, когда только начинаешь осязать себя в материальном мире. Но, в отличие от истинного детства, мир Мэдхен был наполнен невероятным количеством разрозненной информации. Оказалось, что она, помимо знания языков, хорошо разбирается в биологии и математике.
Она часто рассказывала о каком-то подвале, где ее разбудили. Кто и когда – память умалчивала. Были лишь какие-то осколки воспоминаний: она описывала стены, узкий лаз и резко включившийся свет, но на этом все обрывалось, хотя иногда, вспышкой ее посещала мысль, что было там нечто важное.
Родителей своих она не помнила, не помнила названия города, в котором жила, и описывала его кратко:
-Там много людей.
В доме стало уютно: Мэдхен мимоходом постепенно привела все в идеальный порядок, умиляя Сэма невероятной чистоплотностью, а вечерами, уютно свернувшись клубочком у него под боком, засыпала перед телевизором. Ее ласковость не знала границ, Мэдхен не ведала стеснения и меры, и он принимал это детское тепло как счастье.
А Дора между тем мучилась догадками. Еще два месяца назад она почти две недели гостила у Сэма, и они планировали путешествие на яхте. Но он вдруг отказал ей в приеме, сбивчиво оправдываясь внезапным приездом гостей. Дора знала, что последние три года у Сэма кроме нее не было ни одной женщины, так что ее крайне удивил рассказ Фреда о какой-то девчонке, которую Сэм почему-то забрал к себе. Дора ревниво страдала, но не желала терять Сэма так нелепо и глупо, ведь всегда надеялась, что он со временем, залечив душевные раны, женится на ней. Она знала многих мужчин, но Сэм был тем, к кому она возвращалась снова и снова, готовая ждать, когда он решится соединить с ней свою жизнь. Сердобольные приятельницы доложили, что девчонка до сих пор живет в его доме, да к тому же, Сэм сделал заказ на подготовку яхты к плаванию. Конечно, Дора понимала – начни она сейчас играть роль ревнивицы, он мог совсем с ней порвать. Но ей неудержимо хотелось увидеть соперницу, поэтому она решилась заехать к нему вечером, чтобы увидеть его реакцию. Ты мазохистка, говорила она себе и тут же возражала: нет, я хочу знать правду. Вести себя она планировала приветливо, даже захватила бутылку хорошего французского вина и ореховый торт.
Дверь открыл Сэм, и Дора не заметила в его лице растерянности.
-Здравствуй,- сказал он и поцеловал ее, пропуская в дом. Она постаралась выглядеть спокойной:
-Вот, не выдержала. Захотелось тебя увидеть.
Сэм помолчал, а потом сказал:
-Понимаешь, теперь я живу не один.
Дора стояла и не двигалась, ожидая услышать самое худшее для себя, и полагала, что услышала, но тут к ним вышла девочка и прижалась к Сэму сбоку, разглядывая Дору.
-Познакомься, это Мэдхен,- улыбнулся Сэм, и от Доры не ускользнуло, как нежно он взглянул на свою маленькую гостью.
-Здравствуйте Дора,- послушно произнесла та, но не отлепилась от Сэма, даже сильнее прижалась к нему. Он наклонился к ее уху и произнес:
-Не бойся, Дора мой друг.
Она что-то шепнула ему в ответ. Лицо его при этом
