будет не последним человеком в данном рассказе-новелле…
Так вот Дунаева эта, которой было тогда 19 лет от роду, была на удивление ушлой и пробивной девчонкой, что называется не по годам. Посудите сами, Читатель, подивитесь её биографии. После школы она, плохо всегда учившаяся, учиться нигде не стала дальше, а пошла с подружками работать в ГУМ продавцом. Но простояла она за прилавком не долго: уже через пару-тройку месяцев её, чрезмерно активную, шуструю и угодливую, избрали секретарём комсомольской организации отдела парфюмерии, освободили от постоянной монотонной работы и даже предоставили отдельный кабинет на третьем этаже. Маленький и тёмный, да, без окон совсем, но тем не менее. Это было лучше, во всяком случае, чем месяцами на людях стоять и тупо хлопать глазищами, перед каждым покупателем кланяться и унижаться.
В задачу прирождённой активистки-Ирки теперь входило организовывать общественную жизнь продавцов, проводить собрания и собирать комсомольские взносы, с чем она успешно справлялась, как представляется. Мало того, она уже даже намылилась делать партийно-комсомольскую карьеру, для чего в 18 лет она уже вступила в партию. Представляете?! Разгуливала по ГУМу после этого как большой человек, хотя была очень маленького роста. Можно не сомневаться, что с такою-то хваткой она добилась бы в ГУМе больших карьерных высот… если бы не раннее замужество…
С замужеством же дело обстояло так: расскажем и про это коротко. Какие-то родственники Дунаевой решили познакомить её с иногородним студентом-математиком Московского Университета, которого они как-то там и через кого-то знали. Они-то и стали уговаривать-наставлять девчонку совместно с её родителями пойти на встречу, познакомиться и подружиться с мальчиком - с перспективою выйти замуж, если всё у них удачно сложится. «Выпускники МГУ, Ирочка, - увещевали они её дружно, - на дороге не валяются. Это - штучный товар, который идёт нарасхват. Потому что за такими парнями будущее. Это тебе не наши местные дебилы и алкаши, сыночки маменькины и папенькины, от которых толку нету. А в Университете хлопцы целеустремлённые учатся и самостоятельные: знают, зачем живут и чего хотят. Так что не будешь дурой и норов свой побережёшь - счастье без-платное выиграешь, будешь жить как у Христа за пазухой потом всю жизнь. Тут главное, чтобы ты ему понравилась и приглянулась, пойми, от него всё будет зависеть - не от тебя. Баба - существо слабое и подневольное… И ещё знай, держи в голове в качестве бонуса, что он через год Университет заканчивает, и ему московская прописка будет позарез нужна. Навряд ли захочет он к себе в Мухосранск возвращаться…»
Ушла Ирка кочевряжиться не стала - пошла на встречу со старшекурсником МГУ. Стать женой будущего выпускника мехмата было ей лестно и выгодно, чего говорить. А им оказался один из трёх товарищей Котовича, что проживал с Колей в одной комнате несколько лет.
Но что-то там у них не пошло почти сразу же: Дунаева маленькая была и худенькая, невзрачная на вид, хотя и шустрая и до мужиков охочая. И было ей тогда всего-то 16 лет: она ещё в школе училась и, вероятно, была ещё девочкой целомудренной. В либеральной и через чур свободной Москве таких было тяжело найти даже и в те пуританские годы… Но… не пошло: сердцу не прикажешь. И парень передал её из рук в руки другому парню - товарищу по комнате: «Бери, мол, пользуйся, не жалко. Может, у тебя с ней получится чего. В награду получишь прописку в Новогиреево и родственников из низов, из бывших лимитчиков…»
Но и у того, второго, не получилось. А потом и у третьего. Да и не могло у них ничего получиться - у таких законченных дрочунов, руки из штанов не вынимавших, которые до живых и здоровых баб дотронуться осмелились лет в 30-ть, наверное. А может так и остались мальчиками на всю жизнь, сами себя удовлетворяющими и любящими. Я, хорошо помня их, такому исходу не удивлюсь ни грамма.
И остался Коля Котович, четвёртый и последний по счёту претендент на сердце и московскую прописку Иры, самый из всех невзрачный и отвратный кандидат - маленький, косоглазый, гундосый. Дунаевой он не понравился категорически, ни ей, ни её родителям, когда она однажды в гости его привела на чай. И она быстро бы с ним рассталась, порвала отношения. Да только упрямый как сто чертей Коля оказался не тот человек, от которого можно было так просто избавиться и забыть про него. На поверку он оказался настоящий клещ, или удав, могущий годами стеречь и опутывать свою жертву. К тому же, прописка московская и работа в столице были желанным призом для него, почти олимпийской наградой. Патологически самолюбивый маньяк (это уже потом выяснилось), он никак не хотел, даже под страхом смерти в провинциальную Белоруссию из Москвы возвращаться, смешить там родственников, соседей и бывших школьных друзей…
5
Весь пятый курс он с дьявольским упорством обхаживал Ирку, звонил ей чуть ли ни каждый день, назначал свидания, встречи. Подобное происходило и в аспирантуре несколько лет. Их отношения, как мне по секрету рассказывал Ботвич, воочию это всё наблюдавший, напоминали морские приливы и отливы в точности. Приливы - это когда Дунаева, видевшая и понимавшая, что Котович - её единственный реальный кандидат в мужья, других нет и, вероятно, не будет, подпускала его к себе, встречаться с ним начинала, сюсюкаться и слюнявиться. А отливы - это когда видевшие их вместе подружки за головы хватались и начинали откровенно над Иркою насмехаться, говорить ей прямо в глаза: «Ира! Дорогая! На кой ляд тебе нужен этот урод, это страшилище?! Нет мужика - и ладно! Найдёшь ещё! Но и этот пигмей - не мужик! Извини за правду! Пародия какая-то, посмешище! С таким Квазимодо рядом-то находиться тошно и муторно, не то что куда-то ходить, в постель ложиться тем более!...» И тогда расстроенная Ирка бросала Кольку, по неделям не подходила к телефону, ввергая его в депрессию, в панику, в испуг. Колька-то понимал, дураком не был, что Дунаева - это его единственный шанс остаться в Москве. Другого шанса нет и не будет… Поэтому он поднимался с кровати нервно, шёл к телефону широким шагом - и начинал названивать к Ирочке, добиваться встречи, ласки, любви. Была ли она у него самого? - Бог весть: в душу к нему, тихушнику, не заглянешь. Вот желанную московскую прописку он по-настоящему любил и хотел: про это можно сказать определённо и точно...
6
Когда моих товарищей-аспирантов во главе с Ботвичем перевели в Главное здание жить на втором году обучения, и мы регулярно стали устраивать там по вечерам пьянки-гулянки, после которых шли, весёленькие и куражные, на дискотеку, - Котович повадился Ирку в нашу компанию привозить, на что она охотно соглашалась. Очень ей мы все нравились, как представляется, - молодые, красивые, физически здоровые и высокие, её пигмею-Колюшке не чета. Она бы с превеликим удовольствием под любого из нас легла и замуж выскочила, не раздумывая. Что она откровенно и демонстрировала всякий раз во время танцев, поочерёдно вешаясь на каждого и одаривая нас жаркими и глубокими поцелуями.
Я один раз на себе ощутил вкус её сочных и сладких губ, как и прелесть языка шаловливого, доставшего меня аж до дёсен. И так я, помнится, возбудился от этого её откровенного поцелуя, что уже готов был похотливую Ирку в умывальник тащить и там с ней совокупляться прямо на раковине… Но тут к нам подлетел коршуном Коля Котович, неотступно находившийся рядом и следивший за нами во все глаза, грозно глазами косивший. Он подскочил и силком оторвал от меня одуревшую от счастья невесту, сам повёл на танец её, в руках крепко стиснув. А ей, как сейчас помню, так тоскливо стало от этого варварского насилия и диктата, больно даже физически и морально, что не позволили довершить нахлынувшее возбуждение, поставить в нём сладкую и жирную точку. Побледневшая и осунувшаяся, она начала танцевать с Котовичем после этого, но потом опять разругалась с ним в пух и прах из-за какой-то мелочи - и умчалась домой, чумовая, неудовлетворённая и расстроенная предельно, злая даже. Поехала, как я понял, самостоятельно возбужденье гасить при помощи мастурбации. И опять неделю целую с ним не встречалась, не разговаривала по телефону. Решала, видимо, в очередной раз: надо ли ей дальше всю эту утомительную канитель-тягомотину продолжать, удастся ли ей построить семью на такой изначально негодной основе.
Зачем патологический ревнивец и уродец-Коля её к нам раз за разом таскал? - Бог весть. Что он хотел доказать этим, какие перед собой ставил цели? - не знаю, не могу даже предположить. Знаю только одно: Коля заметно проигрывал всем нам своей физической немощью и этим сильно отталкивал Дунаеву от себя, которая долго потом самовнушение практиковала, как представляется, уговаривала саму себя не рубить с плеча и не посылать куда подальше недоноска-Котовича. Внушала себе вечерами, бедняжка, что Коля, дескать, хороший и любящий, что не дурнее всех. Ну, а то что невзрачный на вид - не беда. Ко всему в итоге привыкнуть можно - и к уродству тоже. Главное, чтоб человек был хороший и чтобы тебя любил. А всё остальное - от лукавого. Жизнь - она устаканит и перемелет всё. С годами стерпится-слюбится…
7
Осенью 1982-го года, приехав в Главное здание в очередной раз, я узнал от друзей-аспирантов поразившую меня новость: Котовича отчисляют из аспирантуры. Для меня это стало грому и молнии сродни в хорошую, ясную погоду. Это было тем более странно и непонятно, удивительно даже, это никак не укладывалось в голове хотя бы потому уже, что научным руководителем Коли в студенческие и аспирантские годы был доцент Александр Юрьевич Ольшанский - скромнейший и добрейшей души человек, которого я очень хорошо знал и помнил. Преподаватель с кафедры высшей алгебры (Котович именно там учился), который бережно и терпеливо всегда относился к студентам, не третировал их, мелочами и придирками не досаждал. И вдруг - такой с его стороны взбрык и суровая кара для аспиранта на третьем году обучения! Видать, сильно Коля его допёк своей тупостью и расп…здяйством, что он решился на подобное…
Как бы то ни было, но это отчисление сыграло в судьбе Николая определённую позитивную роль. Загнанный в угол скорой потерей жилья в Москве, из-за чего ему надо было бы возвращаться в родную Белоруссию оплёванным неудачником, Котович, не долго думая, поехал к Дунаевой в Новогиреево и всё ей там рассказал. Ей и её родителям. Что так, мол, и так: отчисляют меня из аспирантуры (реальную причину он, скорее всего, не назвал, придумал какую-нибудь душещипательную историю вместо этого). И мне, мол, поэтому надобно возвращаться домой, если ты, Ирочка, дорогая и любимая, не выйдешь за меня замуж и меня к себе в примаки не возьмёшь. Вопрос именно так ставился. Так что давай решай, мол: нужен ли я тебе, согласна ли ты связать свою судьбу со мной, меня собой осчастливить? Ответ надобно дать быстро: тянуть дальше времени нет.
Дунаева всё поняла правильно и быстро: девушка ушлая была, напомню читателям в очередной раз, два на два умножать умела. Вечером, когда пришли с работы родители, она им весь разговор с Николаем передала, слово в слово. И обратилась с вопросом под конец: что ей дальше делать?
Родители тоже
