пожалел, что решил ограбить мэтра Эраста Проказова. Пригодятся ещё, великодушно подумал он, пусть живёт папаша.
Эраст Проказов начертил на столе цифру. Инстинкт режиссёра он ещё не потерял: роль тупого громилы прекрасно оттенит изысканность и утонченность Жоржа Поленова, думал он.
– Что в месяц?.. – нарочно брезгливо спросил Сеня Бабакару, хотя даже в месяц такая сумма была более-менее серьёзной.
– В день… за смену… – недоуменно посмотрел на него Эраст Проказов и тяжело, как гиппопотам, замолчал, ожидая, что и Сеня Бабакару откажется.
В другое бы время он обязательно бы сострил, мол, как получится, или что-нибудь в этом же роде, но сейчас ему было не до шуток. Шутки застревали в горле, как рыбные кости.
– В день?! – воскликнул пораженный Сеня Бабакару и посмотрел в потолок, словно обращаясь за справедливостью к Богу.
И понял, что хамить, грабить, а тем более убивать наивного Эраста Проказова крайне глупо, с него надо пылинки сдувать и держать, как артефакт, под стеклом. Вот я дурак! – опешил Сеня Бабакару и покрылся холодной испариной, потому что чуть не убил старикашку тяжёлым, как булыжник, кулаком.
– Что в день?.. – навострил уши Гога Ноз, боясь ослышаться.
– Не твоё дело! – как девушку, загородил мэтра кино и экрана Сеня Бабакару. – Я согласен… – зашептал он в ухо мэтру. – Когда приступать?..
– Да хоть завтра, – великодушно хмыкнул Эраст Проказов, – если выживу… – вспомнил он жуткого Грека Вольфа, и подумал, падая духом ниже земли, что жизнь кончилась неожиданно и бездарно. «Я ещё не готов!» – хотел воскликнуть он, но не воскликнул, боясь сглазить.
– Да я за вас теперь!.. – рванул на груди рубаху Сеня Бабакару, по барной стойке, как живые, запрыгали пуговицы.
И лицо у Сеня Бабакару стало искренним и чистым, как у ангела Гавриила.
– Вот это правильно, – похвалил его Эраст Проказов, искоса оценивая его трицепсы и бычью шею, мало надеясь, что они, конечно, защитят его от бомбы арабского киллера, но всё-таки…
А вдруг?.. – подумал он, вдруг… если что… – уповая, что Сеня Бабакару не сообразит своими куриными мозгами, на что его подписывают.
– А аванс будет?.. – тихо, чтобы не услышал настырный Гога Ноз, спросил Сеня Бабакару.
– На… – Эраст Проказов с барского плеча втихаря сунул ему «рулончик» «бакинских».
Ради своей жизни он готов был потратить весь бюджет кинокомедии, на главную роль в котором полагал Жоржа Поленова.
– Батя-я… – расчувствовался Сеня Бабакару и полез обниматься.
Всё это Мирон Прибавкин, конечно же, не видел и не слышал, ему вдруг показалось, что где-то рядом какой-то отец ругает какую-то дочь и грубо повторяет: «Акт осеменения! Акт осеменения!» Самое интересное, что ни Пашка Крахоборов, ни кто другой никак не реагировали. Странно, подумал Мирон Прибавкин, и с раздражением слёз со стула, чтобы направиться на голос, что звучал с противоположной стороны стойки, где была дверь. Толкнул её, готовый на всякий случай к неожиданностям. Однако за ней, кроме этого отца и его понурившейся дочери, сидели всего лишь какие-то странные люди, похожие на манекены в чёрном, а на столе лежали медицинские инструменты и главное – огромный-преогромный шприц. И отец снова безапелляционно сказал, не обращая внимания на Мирона Прибавкина: «Акт осеменения!» Мать моя женщина! Мирон Прибавкин, как честный гражданин с неиспорченной психикой, готов был уже вмешаться, чтобы предупредить преступление, но кто-то его тыкнул в плечо. Мирон оглянулся. Оказывается, толкнул его Пашка, который, оказывается, пошёл следом, а телевизор за спиной бармена вещал голосом с закидонами:
– Акт осмеяния! Это акт осмеяния, господа!
И Мирон Прибавкин понял, что видел глупый, но короткий сон. Потом на экран ворвалась какая-то рыжая-прерыжая девица и заорала, что есть мочи, словно её поджаривали на сковородке:
– Экстренное сообщение! Экстренное сообщение! С вами Эльвира Гагаркина! Маэстро жив!!! Маэстро с нами!!!
Мирон Прибавкин ничего не понял, он ещё жил чувствами от того, что увидел во сне, однако мгновенно протрезвел.
Показывали вечерние новости. Девица с рыжими волосами колдуньи верещала, как на дыбе:
– Маэстро обнаружен! Он никуда не делся! Он прятался от нашего безбашенного общества, устав от настырного внимания дикой толпы!
И они тотчас увидели картинку с километровой очередью и, конечно же, крайне обольстительные длинные-предлинные женские ножки со всех ракурсом.
– Я буду мстить обществу за погубленную карьеру! – заявил вдруг с экрана Жорж Поленов, ещё не бинарное существо, но и не барбер , одетый в голубой изысканный халатик явно женского покроя, губки были подкрашены, а узкие нанайские глазки – подведены чёрным-пречёрным, как у спирита, и Мирон Прибавкин с трудом узнал в нём младшего братца.
– Кому именно? – провокационно вопросила и даже подмигнула тележурналистка Эльвира Гагаркина, яростно встряхнув рыжей-прерыжей копной волос.
– Мэтру Эрасту Проказову!!! – выпалил, брызгая слюной в камеру, Жорж Поленов.
И Эраст Проказов, который как раз тихо-мирно, сидя за стойкой бара, пил свой дорогущий виски, упал без чувств на заплёванный пол. Когда на него, за неимением лучшего, плеснули пивом, он очнулся, растолкал всех и глядя в экран телевизора, закричал благим матом громче всех иерихонских труб вместе взятых: «Жора-а-а! Я заплачу миллион за смену! Вернись, я всё прощу!»
И гордый Жорж Поленов ответил в унисон, словно услышал мэтр кино и экрана Эраст Проказов:
– Пусть он мне хоть миллион заплатит, всё равно откажусь!
Глядя на толпу поклонниц, Павел Крахоборов впервые пожалел, что занялся частным сыском, а не подался в актёры: ни тебе ни бзика, ни креза. Игра бы сейчас Ленина или бандитов, подумал он, и горя не знал бы.
– Я знаю, где это, ара джан! – восторженно закричал Гога Ноз, который, оказывается, тоже спал и тоже видел сон, который, однако, были не так значителен, как у Мирона Прибавкина, и потому его не стоит приводить в этом тексте.
– По коням, екибастуз! Мать моя женщина! – скомандовал Мирон Прибавкин, подумав, что Гога Ноз всё-таки умный парень, не чета братцу-тугодуму, Павлу Крахоборову.
И вся компания точно так же дружно, как и прежде, пополнившись ко всему прочему маэстром Эрастом Проказовым, не забыв про чаевые для бармена, вывалилась из бара, и в лихорадочной поспешности погрузилась теперь уже в бывалую и уже порочную «люську» Мирона Прибавкина. И они понеслись в Лаврушинский переулок, что недалеко от Третьяковской галереи.
Надо ли говорить, что перед ними вырастали и мгновенно пропадали за спиной огромные, высоченные здания, мосты и реки – и с той, и другой стороны, и город жил своей обыденной, привычной жизнью дремлющего сталкера, которому вставать с рассветом, чтобы брести неизвестно куда и неизвестно зачем, но явно за хабаром.
«Будьте извращенцами! – кричала огненная реклама, – и вам воздастся!»
Адрес, названный Гогой Нозом, оказался ещё как верным, потому что не доезжая Воскресенской церкви, они увидели толпу исключительно женского пола, которая завивалась, аки змея в подворотнях.
– Так, кто последний?! – спросил Мирон Прибавкин, выскакивая из «люськи» и старательно сохраняя трезвую походку.
– А тебе зачем?.. – спросил кто-то ехидным женским голосом.
– Как-а-к?.. А разве здесь не биткойны дают? – насмешливо, как показалось ему, спросил Мирон Прибавкин, стараясь встать так, чтобы были видны его прокурорские погоны.
– Здесь маникюр делают, дяденька! – со смехом ответил всё то же голос.
И он увидел его обладательницу с хитрой лисьей мордочкой. Вокруг все засмеялись, и посыпались язвительные шутки насчёт мундира и пуговиц Мирона Прибавкина до тех пор, пока на горизонте событий не возникла троица бандитов во главе с братцем Павлом Крахоборовым, и с воинственно семенящим позади мэтром кино и экрана Эрастом Проказовым собственной персоной.
– Ну всё! Накрылся наш Жоржик медным тазиком, – уныло резюмировал лисья мордочка. – Сейчас начнётся рэкет!
– Где Жорж Поленов? – спросил своим великолепным штробасом оперного певца весьма пьяный, но всё же твёрдо стоящий на ногах Павел Крахоборов, и показал пятитысячную купюру.
– Та-а-м! – кто-то в баскетбольном прыжке вырвал у него «пятёрку», и хвост очереди мгновенно распался.
Они побежали рысью вдоль бесконечной змееноподобной очереди до самой «Ногтевой студии, салона бровей, ресниц и неземной красоты», как значилось на распутной, беспрестанно моргающей и переливающейся всеми цветами радуги брехламы. И на крыльце этой самой студии их остановили:
– Стой! Кто идёт?! – выставил палку секьюрити.
– Да я тебя!.. – воинственно начал своим великолепным штробасом Павел Крахоборов.
Но Мирон Прибавкин перебил его:
– Работает прокуратура! Прошу освободить место преступления!
И с удостоверением вишневого цвета в руках проследовал мимо онемевшей охраны и моментально притихших телерепортёров, потому как дело пахнуло керосином и не только при виде прокурорского, а при виде огромного и чрезвычайно массивного, как слон, Павла Крахоборова в сопровождении меньшего калибром, но звероподобного Сени Бабакару, и уж совсем нестрашного грузина Гоги Ноза, который маскировался под армянина. За всеми ними ловко, поводя плечиками, протискивался мэтр кино и экрана Эраст Проказов, который и должен был разрешить интригу дня.
– Я с ними… я с ними… – безуспешно вопрошал он, но ему никто не верил, и обрывали фалды.
Жорж Поленов, сидя в изящном высоком стуле, подпиливал ноготки чрезвычайно юной особе, которая манерами, одеждой, а главное, божественно гладким лицом, напоминала крайне мелко стриженную Екатерину Волкову лимонадных времён, с жгуче-чёрными бровями и глубокими, как омут, синими-пресиними глазами. Эраста Проказова страшно поразила та сексапильная ухватка, с которой Жорж Поленов поддерживал изящный пальчик Екатерины Волковой – без следа страданий прежде всего как актёра на безупречно отстранённым, как у Джеймса Бонда, лице. Должно быть, Жорж Поленов играл новую, непонятную роль, общения с большими массами женщин. И Эраст Проказов понял, что Жорж Поленов величайший из талантов, каких он видел на свете – так он был естественен и располагал к себе, как будто самый что ни наесть великий Казанова всех времён и народов. И женщины, судя по длине очереди и душевному трепету, падали в его ладони, как лепестки роз. У Эраста Проказова тотчас родился целый фабула – начало распрекраснейшего фильма, о котором он мог только мечтать: некий прохиндей, страшной похожий на Жоржа Поленова, злоупотребляя своим сексуальным превосходством над бедными-пребедными женщинами, пользовал ими, чтобы возвыситься в этом порочном мире, ну и так далее с подобным же безнравственным сюжетом, что титулуется как безбожный подлец! А фильм называется, «Прощай, самец!» И Эраст Проказов рефлекторно посуровел и даже сжал от негодования свои и без того тонкие губы иезуита, но тотчас пал от слабых, но множественных женских тычков в спину и пополз промеж разных женских ножек в сторону Жоржа Поленова. А юные женщины невольно расступались, с изумлением глядя на знаменитого мэтра кино и экрана. Эраст Проказов полз и выкрикивал, как мантру: «Жо-о-рж… вернись! Жо-о-рж… я был неправ! Жо-о-рж… прости меня,
