люби и саночки возить!
– Так может быть… э-э-э… мы его сразу?.. – уточнил Илья Шаланцев, с камерным стуком положив на стол наручники.
У Мирона Прибавкина остановилось дыхание.
– Куда вы торопитесь, мой друг? – с укором спросил Коняев. – Вы дело-то не дочитали, – тыкнул пальцем с непонятным значением.
– Минуточку… – задохнулся от нетерпения Илья Шаланцев и снова погрузился носом в папку. – Как?.. – изумился он через мгновение. Здесь говорится, что ваша тёща… – он дико посмотрел на Мирона Прибавкина, – которая ссудила вам…
– Не ссудила… а подарила! – веско уточнил Коняев, давая понять, что юрист, каковым считал себя следователь отдела профилактики коррупции в городской прокуратуре, Илья Велимирович Шаланцев, просто обязан оперировать точно выверенными формулировками.
– Подарила… деньги на машину… – упавшим голосом поправился Илья Шаланцев, – и-и-и… усопла?..
У Мирона Прибавкина возобновилось дыхание по двум причинам: новость была экстраординарной, хотя экс-жена Зинка не поставила его в известность. Он ведать не ведывал, что творится у неё в новой семье. Значит, горячо любимая экс-тёща, незабвенная Марфина Дормидонтовна, радостно вздрогнул он, безвременно скончалась?.. Надеюсь, от коровьего вируса, злорадно подумал он и вспомнил случай, когда она на пару с женой Зинкой гоняли его после очередного загула, и он спасся только тем, что успел шмыгнуть в ванную и отсиживался там до утра понедельника, так что желающим пришлось ходить по надобности к соседям в туалет.
На самом деле, никаких денег, конечно же, она ему не дарила и дарить не могла даже по научению жены Зинки, потому как ненавидела его точно так же, как и жена Зинка. С какой стали она будет мне что-то дарить?! – рассудил Мирон Прибавкин, с облегчением глядя на наивных начальников. Да у тёщи зимой снега не выпросишь! Но неожиданно Марфина Дормидонтовна сделалась его спасительницей, правда, покойной. Так даже лучше, подумал он, не замечая опасности, которая пришла совершенно с другой стороны.
– Однако бывшая жена… – Илья Шаланцев ухватился за вторую соломинку, – в любой момент может изменить показания, – заглянул он в самую душу Мирона Прибавкина, – тогда можно возобновить следствие по новым обстоятельствам...
Это гениальное открытие стоило ему просветления в левом ухе и чарующих звуков: «и чёрный кабинет, и ждёт в стволе патрон…»
– А я о чём?! – коварно засмеялся Коняев и незаметно перевёл дух: Илья Шаланцев целенаправленно вползал в расставленную ловушку.
Но Мирон Прибавкин ничего подобного не заметил и возненавидел Коняева даже больше, чем Илью Шаланцева.
– Браво! – закричал Илья Шаланцев, потрясая левым ухом, – если ваша жена откажется от своих слов, мы вас посадим! – радостно оскалился он на Мирона Прибавкина. – Я лично займусь этим делом! – объявил он и ретиво сунул папку в служебный портфель, чтобы её не отнял грозный Коняев.
И Мирон Прибавкин отстранённо подумал: я был так счастлив… я был так счастлив… горечи, конечно, хватало… не без этого… но я был счастлив с ней... – вспомнил он своё отрочество и свою жену Зинку, когда она его ещё любила по младости и глупости лет, и жизнь ему показалась длинной-длинной, полной мелких ухабов и мелких ям, но это была радостная жизнь беспечной юности, а теперь?.. А теперь он не знал, что впереди. Будущее было неопределённым, с решеткой в конце туннеля. Дожился… – сообразил Мирон Прибавкин, полный ужаса и дурных предчувствий типа тюремной баланды и жёстких нар.
Илья Шаланцев гордо отбыл в свою городскую прокуратуру, а Коняев сказал:
– Делай, что хочешь… хоть на голове ходи, но… свою бывшую – постучал по столу, – ублажай до последней синюшности, чтобы она, не дай бог, не поменяла показания. Свободен!
– Есть! – развернулся через левое плечо Мирон Прибавкин сделал три шага за дверь кабинета и, потрясённый собственной же дерзостью, поплёлся в свою служебную конуру, радуясь, что всё ещё не в кандалах и не в кандибобере, и сослуживцы уступали ему дорогу, ибо Мирон Прибавкин двигался, как слепой Паниковский на Крещатике, не сворачивая и не уступая дороги, не хватало только палочки и чёрных очков для правдоподобия.
В кабинете он с глухим, утробным стоном принял на душу стопарик холодной водки и подумал, отстранённо глядя в потолок: может, я зря бросил Зинку? Может, надо было терпеть всю жизнь? – спросил он себя, рефлекторно включая компьютер, и в сводке по управлению, опять же чтобы отвлечься от мрачных мыслей, прочитал, что появилась новая форма мошенничества, жулики де стали брать деньги за то, что человек становился «невидимкой». От этой шокирующей новости Мирон Прибавкин тут же пришёл в себя и воскликнул: «Эврика! Екибастуз обломанный! Вот оно!!!» Его осенило, как обухом по голове: вот же куда пропал Самсон Воропаев!!! Фу-у-у… Как просто! Он тут же в нетерпении позвонил Павлу Крахоборову.
– Ничего не понял! – пробурчал заспанным голосом Павел Крахоборов, хотя Мирон Прибавкин, захлебываясь от восторга, объяснил ему целых три раза, куда делся Самсон Воропаев.
И чувствовалось, что братец занят чем-то крайне расслабляющим. Должно быть, со своей Акулина Ильинична, с ехидцей сообразил Мирон Прибавкин.
– Так, включай мозги! – велел он. – Слушай меня внимательно, сегодня же провентилируешь вопрос, кто из братвы стал заниматься подделкой документов или завёл связи в паспортном столе.
– Ну?.. – тяжело, как дизель, соображал Павел Крахоборов. – И плачу, и рыдаю…
– Чтобы исчезнуть, нужны документы, – раскрыл ему карты Мирон Прибавкин. – Понял?..
– А-а-а… в этом смысле?.. – снова тупо переспросил Павел Крахоборов. И слышно было, как он в задумчивости скребёт лысину или подбородок. – А ты что будешь делать?..
Мирон Прибавкин заподозрил, что его старший братец, Павел Крахоборов, тайный антиваксер, потому как соображал туго, а его кюар код – фальшивый, купленный за «пятёрку» на станции «Белорусская».
– А я пока занимаюсь другими вопросами Галины Сорокопудской, – соврал Мирон Прибавкин.
– Знаю я эти вопросы, – штробасом засмеялся Павел Крахоборов так, что у Мирона Прибавкина в ухе зазвенел комар. – Небось новые шашни завёл?
– Пошел к черты! – беззлобно ответил Мирон Прибавкин и бросил трубку.
Он боялся и не хотел думать о её величестве Королеве, Галине Сорокопудской. Мысль, что она приедет и спустит его в унитаз, страшно угнетала его.
***
Жена Зинка воспользовалась услугами бракоразводного центра «Феникс» и развелась с Мирона Прибавкиным по схеме «расторжение брака без встречи со второй половиной». Откуда у неё только деньги? – удивился Мирон Прибавкин и в отчаянии махнул рукой. Теперь с детьми он мог видеться только два раза в месяц, а алименты должен был платить каждого седьмого числа исключительно через банк.
А вечером ему позвонила экс-жена Зинка и с обыклым раздражением в голосе назначила свидание:
– И не вздумай профилонить… – предупредила она со всем экстремизмом, на который была способна, – а то хуже будет! – пригрозила небесными карами.
Мирон Прибавкин наконец понял, что ничего романтического между ними не осталось, всё тлен и сырость. Миновали весёлые денёчки, подумал он пессимистично, и сразу после работы предстал пред её светлыми, как моль, очами.
– Папа! – со слезами на глазах бросился сын-задрот и припал щекой к его животу с блестящими пуговицами.
– Папа! – пожаловалась Лиза-старшая, прыгая вокруг и не зная, как подступиться к небритому Мирону Прибавкину. – Мама нас обижает…
Оказывается, что мама не давала им играть на компьютерах и что из-за этого они никак не могут пройти третий уровень на «Мортал Комбат».
– Ну что же ты?.. – с укором посмотрел на жену Мирон Прибавкин, похлопывая сына по тощей спину.
– Папа, забери нас к себе! – попросил сын-задрот, заглядывая в глаза Мирону Прибавкину. – Мы хорошие!..
– Да, папа, мы тебя очень просим! – добавила Лиза-старшая и наконец чмокнула его в колкую щёчку.
– Так, дети! – сурово оборвала их экс-жена Зинка. – Что за разговоры! Никто вас не заберёт! Нет таких законов! А ты смотри мне!.. – пригрозила она Мирону Прибавкину.
– А я что?.. – сиротливо покаялся он, невольно предавая своих чад, ибо всё ещё боялся экс-жены Зинки с её вострыми коготками.
– Дети, марш в постель! – приказала экс-жена Зинка. – Поздно уже!
– Мам… а ты нам папу скоро вернёшь?.. – законючил сын Толик-задрот, – а то нам Каримов не нравится.
– Мам… – поддакнула сын Лиза-старшая, – папа нас больше любит! Он добрый…
– Так! Брысь по постелям! – сорвалась на крик экс-жена Зинка и налилась кровью, как ядовитый комар. – Вот, что бывает, когда детей задёшево подкупаешь! – попрекнула она Мирона Прибавкина и даже замахнулась кошачьей лапкой, выпучив ориентальные глазки. – Так бы вот и почистила тебе ряшку! – постращала она, превращая ногти в когти.
Но Мирон Прибавкин остудил её пыл:
– А никто и не подкупает, – миролюбиво отозвался он, инстинктивно призывая её к братанию. – Чего случилось-то?..
Оказывается, Каримов лишился работы и собрался увезти семейство в Казахстан. Мирон Прибавкин решил, что экс-жена морально ослабла и потеряла нюх.
– Ты что спятила?.. – удивился он, и нос его, обычно утячьей формы, приобрёл вид орлиного клюва. – Как?.. Зачем?.. Коз пасти?.. – с презрением поморщился он.
В студенческой бытности он строил там коровники и клал дороги. Вокруг была одна степь да ковыль, а ещё ветер гонял «перекати-поле». Утром пьяный пастух с подвязанными под лошадёнкой ногами, чтобы не упасть раньше времени, отправлялся в степь с овечьим стадом, вечером возвращался, завалившись на шею лошади, такой же в дымину пьяный. Иногда перед клубом казахи дрались, иногда мирились. Вот и все развлечения.
– А чтобы не видеть твоей поганой морды! – заявила ему экс-жена Зинка и снова навострила коготки, целясь ему в честные-пречестные нанайские глазки.
Мирон Прибавкин понял, что ошибся в момент слабости: прошлого не вернёшь, пробовать бесполезно, экс-жена Зинка его не любит!
– Ну езжай на здоровье, а детей оставь здесь? – рискнул он предложил ей выход.
Он подумал, что Галина Сорокопудская возражать не станет, что она добрая, умная и сердечная, примет детей как своих.
– И ты будет при них баб водить? – с обидой в голосе спросила экс-жена Зинка и уставила руки в боки, как Чердынская Богоматерь.
Мирон Прибавкин удивился.
– Каких баб?! Каких баб?! – закричал он в ужасе, чтобы передать всю глупостность её тирады. – На фиг они мне сдались?!
Когда ума не хватает, на первый план выходит подозрительность, бушевал Мирон Прибавкин. Он вдруг понял, что, да, действительно, бабы – это не главное, а что главное, он ещё не понял, не дожил, не дорос. Что-то большое, странное и очень притягательное, гораздо притягательнее женщин, денег и должностей маячило впереди, как будто бы понятное, ясное и родное, но он никак не мог ухватить его за фалды, чтобы пристроиться в такт.
– Чего, вернуться хочешь?.. – язвительно спросила экс-жена Зинка, и глаза у неё на мгновение стали насмешливыми, совсем такими, какими он их помнил в лучшие дни своей юности, на которые западал, как мотылёк на свечку, и по молодости лет думал, что перевоспитает свою избранницу. Не перевоспитал, не удалось, не судьба!
Он хотел возразить в том
