нет…
– Тогда я, с вашего разрешения, поеду на своей машине.
И Мирон Прибавкин гордо покинул кабинет Льва Анциги, оставив, как и планировал, на память бутылку фанерного виски некой фирмы «Хрония» аж за двести пятьдесят целковых, которые никак не тянули даже на мелкое мздоимство.
***
– Что ты делал всё это время? – брезгливо спросил Коняев и возвёл на Мирона Прибавкина страшно дикий взгляд, от которого иные бежали, теряя дыхание, аж до самой Камчатки.
Эцих с гвоздями! – испугался Мирон Прибавкин.
– Как что?.. – что есть мочи выпучил он свои честные-пречестные, узкие-преузкие нанайские глазки, из которых вот-вот должны брызнуть слёзы преданности родной прокуратуре, ненаглядной Фемиде и лично государственному советнику юстиции третьего класса Коняеву по кличке гремящий Бычара. – За два дня отыскал актёра… – заговорил он, задыхаясь, как рыба на берегу, – суперзвезду экрана… этого самого… как его?.. – Мирон Прибавкин сделал вид, что со всей безнадёжностью порылся в памяти, – Поленова! – окончательно удивил он их и чуть не бухнулся на колени, чтобы не казнили, а лишь пожурили за нерадивость. А какую? Он сам не знал. В общем, чтобы только пожурили.
– Да! – неожиданно восхитился Коняев, назидательно посмотрев на Илью Шаланцева, мол, видал, и мы не лыком шиты! – Мне уже звонил замминистра! – сообщил он ему так, словно Мирона Прибавкина не было в кабинете. – Там тоже… – доверительно потыкал в потолок, – сериалы смотрят!
И все подумали, что сериалы смотрят не только прокурорские и полицейские, но и повыше, стократ выше и даже ещё выше и ещё гораздо-гораздо выше и выше, и здесь нельзя было перегнуть палку, решить, что именно ты самый ушлый из ушлых, а знать меру своей жердочке и понимать кандибобер момента.
И Коняев оборотился к Мирону Прибавкину так, словно он случайно забрёл в его кабинет.
– Так что крути, капитан, дырочку для звёздочки! – учительно велел ему. – Буду ходатайствовать!
– Есть! – Мирон Прибавкин передумал падать на колен и выпятил грудь.
Он тотчас представил себя младшим советником юстиции с одной большой, почти генеральской звездой. Унылый, даже аскетический, кабинет начальника отдела розыска вдруг показался ему самым райским местечком во всём управлении. Напьюсь, решил он. Сегодня же, до беспамятства! И представил, как побежит в маркет и выберет дорогущий виски, аж за сто пятьдесят тысяч целковых, не чета фанерной «Хронии», а настоящий, пиндосовский, палку конской колбасы, о которой давно мечтал, и тонну зелени в придачу, а ещё – «бородинского», посыпанного тмином, и банку чёрной-пречёрной икры, потому как у Галина Сорокопудская, её величество Королевы, этой самой икрой так и не насытился.
Илья Шаланцев, напротив, позеленел от злости, как дореволюционный самовар-дуля, но не потерял надежды прищучить хитроумного Мирона Прибавкина. У него самого было всего-навсего три несчастненькие и очень маленькие жалкие звёздочки; единственное, на что он мог рассчитывал – на четвертую, тоже маленькую, плюгавенькую, но это было лучше, чем ничего, поэтому он нарочно привёз Мирона Прибавкина не к себе в управление, где за головотяпство и слабую доказательную базу с него, с Ильи Шаланцева, по кличке Сатана, спустили бы семь шкур, а по наущению Григория Злоказова – прямиком пред грозными очами начальника отдела розыска Коняева по кличке гремящий Бычара, мол, он Мирона Прибавкина ненавидит, склонен к скоропалительным решениям, только и ждёт не дождётся повода, чтобы турнуть Мирона Прибавкина коленкой под зад. «А Мирон Прибавкин возьми да с перепугу и оговорит себя, тут ты его и расколешь!» Деваться Илье Шаланцеву было некуда, или пан или пропал: гадский Григорий Злоказов его обманул, сообщив о пятидесяти кусках взятки, и получается, что Коняев остался единственным его шансом не быть пониженным в звании – так были плохи его дела: за целый квартал не поймал ни одного лихоманца, и план у него горел синим пламенем этанола.
– Да ты присаживайся, присаживайся… – разрешил Коняев.
И Мирон Прибавкин присел на краюшек стула, чтобы все понимали: повинную голову меч не сечёт, и если что, вскочить, как глубоко проштрафившийся школьник, и вымолить прощение.
Бедняга, между дело посочувствовал Коняев, глядя на него, совсем затуркали. Глаза его впику Илье Шаланцеву стали по-дружески тёплыми. У него у самого было три жены: одна – официальная, но старая, поношенная, с которой он по молодости мыкался по общагам, и две молодухи из всё той же пенитенциарной системы. Одна в Казани из окружной прокуратуры, другая – в Питере, в главном управлении МВД метрополитеном. И всех он образцово-показательно содержал и ублажал, и все были довольны и воспитывали от него деток: Ваню и Таню, и ещё двое намечалось, так что Коняев за давностью лет звероподобность почти утратил, смягчился к людям и почти что любил их всех братской любовью, но не показывал вида, ибо знал, что стоит попустить, как все разом сядут на шею, свесят ножки и начнут погонять, как рысака.
– Молодец! – с барского плеча похвалил он Мирона Прибавкина и одобрительно покивал, как китайский болванчик.
Это делало его похожим на артиста Дюжева, что из телесериала «Бригада», но лет на тридцать подержаннее.
– Так-х-х-х… не корысти ради, а для общественного блага… – скромно заметил Мирон Прибавкин и от гордости за самого себя покраснел, его неладный утячий нос при этом вытянулся на треть и стал ещё площе и красноречивее, как у подсадного селезня.
Даром, что Мирон Прибавкин был умён, так он ещё накануне, задним числом, состряпал дельце о младшем братце и даже долгими уговорами вырвал-таки у невестки Марцеллины Кафтановой заявление о пропаже знаменитого мужа-актёра, благо он был теперь у неё под боком и никуда сбегать не собирался.
Илья Шаланцев сделался серо-буро-малиновым. Он понял, что висит на волоске, ещё мгновение и они начнут лобызать в десна. А этого допустить было нельзя! И звёздочки лишишься, и головы, страдал Илья Шаланцев, и ему стало тошно жить, а не то, что смотреть на взаимоотношения начальника Коняев и его подчинённого Мирона Прибавкина.
– Ну и?.. – опустил он их на грешную землю и тяжело воззрился на Коняева, как буйвол на соху.
– Ах… да… – вспомнил Коняев и в свою очередь тоже тяжело посмотрел на Мирона Прибавкина. – Ты понимаешь, в чем дело?.. – задушевно спросил он.
Уши у него, как у чёрта, при этом раз – и поехали вверх, аж до затылка, (и Мирон Прибавкин икнул от испуга), но затем, к счастью, вернулись на место.
– Нет… – как на исповеди, признался Мирон Прибавкин, заморгав невинно, как первозданный агнец, мол, я без греха, чист, как весеннее небо.
У Ильи Шаланцева иезуитски блеснул ухмылка: на этот раз не отвертишься и светит тебе дальняя дорога сосны качать.
– Да наш следователь… – многозначительно заговорил Коняев о Мироне Прибавкине в третьем лице, однако словно оправдывая его, – приобрёл личную машину, но до сих пор не отчитался. Это плохо… Но так… бывает… работы много… – поморщился он, словно от «омикрона». – К делу это не относится! – И отодвинул в сторону папку с делом Мирона Прибавкина о взятке, чтобы отправить его в пыльный архив и поставить на разговоре огромную, жирную точку с восклицательным знаком.
– Как же не относится?! – вырвалось у Ильи Шаланцева. – Как же! – ещё пуще возмутился он, блеснув нехорошо бегающими глазками, горящими в глубоких, мрачных глазницах сатаны. – Во-первых, дело можно всегда возобновить! Во-вторых, – веско напомнил он, – как минимум дисциплинарная комиссия может ходатайствовать о строгом выговоре в личное дело и следственных действиях!
Однако он представил, как тщетно будет оправдываться в городской прокуратуре, чтобы оказаться пониженным на звание, и ему стало плохо; он понял, что Мирона Прибавкина надо во что бы то ни стало додавить здесь, где начальство потрусливее, иначе кирдык по всей голове и недержание звёздочек.
Мать моя женщина! – в свою очередь думал Мирон Прибавкин. Это же крышка! «Люську» отберут, и на ней будет кататься чесоточный Григорий Злоказов, зловредитель и провокатор. А несравненная Галина Сорокопудская пропадёт из моё жизни, как осенний жёлтый лист.
– А у нас всё по закону, – неожиданно заявил Коняев и достал из сейфа толстую папку, на которой значилось. «Дело по приобретению Мироном Прибавкиным автомобиля марки «Патриот»». – Безусловно, Илья Велимирович, мы обеспечим вам полное оперативное сопровождение, – заверил Коняев, брезгливо подталкивая к нему папку двумя пальцами.
– Машина – предмет роскоши! – радостно оскалился Илья Шаланцев и схватил папку, как спасительную соломинку.
На лице у него появилась надпись: «Сейчас я вас всех выведу на чистую воду!» Открыл и стал жадно читать, яростно перелистывая страницы. Тягостная минута была отсчитана часами, висящими в простенке меж окон. Мирону Прибавкину очень сильно захотелось почесать утячий нос, но он сдержался.
– Да здесь половина уголовного кодекса! – непроизвольно вскочил Илья Шаланцев, и глаза его засияли праведным светом Иуды из Кариота.
Он победоносно посмотрел сверху вниз на Мирона Прибавкина и, подбоченясь, по-царски сел на место.
– Вот именно! – выпучил страшно дикие глаза Коняев, – мы за ним давно следим, – укорил он Мирона Прибавкина и погрозил ему пальцем, как полнейшему обормоту, который только и делает, что подставляет начальство и мечтает лишить его маленьких житейских радостей в Казани и в Питере.
Екибастуз обломанный! – в свою очередь подумал Мирона Прибавкина, и едва не сполз со стула на пол.
Он понял, что Камчатки ему точно не избежать. О «люське-то» я совсем забыл, понурился он, как попугай в тесной клетке, а о Галине Сорокопудской, предмете его вдохновения, даже не вспомнил.
Коняев же намерено и дальновидно завёл этот разговор, чтобы убить двух зайцев. Первого, чтобы показать, что они здесь тоже не пальцем деланы, бдят и надзирают и что любимчиков нет даже среди своих, а второго зайца, – чтобы привлечь хитрого и въедливого Илью Шаланцева из городской прокуратуры на шаткий путь замыливания доказательной базы даже в столь явном деле, как нетрудовые доходы старшего следователя Мирона Прибавкина, и, тонко маневрируя, не только развалить это в самое дело на глазах у изумлённой городской прокуратуры, но и чтобы потом не говорили, что у них в районной круговая порука, что, конечно же, было не так, но Коняев на всякий случай перестраховался, основываясь на тяжком опыте государевой службы. А что при этом испытывал Мирон Прибавкин, его абсолютно не волновало. Мирон Прибавкин был расходным материалом в бесконечной борьбе внутри уголовно-правовой системы противовесов и сдерживаний. Всё-таки Коняев был хитрым аппаратчиком.
– Больше деньги – большие проблемы, – иезуитски тонко заметил Илья Шаланцев, – мне всё ясно, сто семьдесят пятая! – торжествуя засмеялся он и расслабился, откинувшись на спинку стула, сатанинские его глаза при этом почти подобрели.
Мирон Прибавкин заскрипел зубами: «Мать моя женщина!» И загадал: «Ни за что не буду под забором ночевать!»
– Да, сто семьдесят пятая, отягощенная сговором, – мудро согласился Коняев и посмотрел на Мирона Прибавкина: – А как ты хотел? Любишь кататься,
