одновременно подсек третьего под колени. И тот распластался на спине. А я уселся ему на грудь, прижав его руки к дорожному полотну коленями.
— Мужик, — захрипел он, — ты не понимаешь, что происходит! Мы – люди, которые защищают свою страну. А это вонючая шваль, шлюха, которую надо было кончать! Хочешь, спроси у полиции.
Я понимаю, он был бы страшно доволен, вызови я полицию. Тогда бы он точно остался жив. Но я решил, что доведу дело до конца своими силами.
— Ты забыл цыганские танцы в ресторане! — Постарался я вернуть его в не столь далекое прошлое. — Вспомнил, скотина?
Я прочитал, как в его вечно пьяном мозгу, всплыла картинка того вечера.
— Мужик, подумай хорошо! Таких сучек в этом проклятом городишке десятки, если не сотни! И каждая за бабло тебе даст! У меня в кармане почти полкило золота. Оно твое. Отпусти меня. Я уйду, и наши пути никогда не пересекутся!
Это точно, подумал я. Теперь уже никогда. И, быстро отпрянув, выстрелил ему в глаз. Мне не хотелось отмывать кровь этого поганца со своей одежды.
Я действовал, как автомат, чего никогда прежде со мной не случалось. Тщательно протер платком пистолет и вложил его в руку стрелявшего в своего дружка мертвого бандита. Это для полиции.
Мои следы не должны усугублять их расследование. Без них все становится на свои места: трое дружков, опечатки которых где-то там наверняка имеются, повздорили по поводу дележа и поубивали друг друга.
Как сумел выстрелить человек с пробитым виском? Очень просто. Он выстрелил за пару секунд до того, как ему проломили череп. А чем проломили? Да пистолетом, который держал в руках застреленный. Я посчитал, что такая версия должна вполне устроить невзыскательных полицейских, которые всегда готовы дорисовать недостающие детали и закрыть очевидное дело.
Потом я опустился на колени перед Эос. И поцеловал ее мертвые глаза, которые никогда уже больше не откроются утром навстречу мне. И в губы, которые никогда уже не прошепчут: опять ты проснулся первым? Как тебе это удается, хитрец, все время опережать меня?
Я достал из кармана убитого мной подлеца сверток. Развернул его. В нем действительно было с полкилограмма золотых обручальных колец, перстней, золотой корпусов часов, серёг и брошей.
Скольких же этот «хороший человек» успел укокошить и обобрать? И скольких еще угробил бы, если бы я его не остановил? Похоже, мне стала понятна причина убийства Эос. Вряд ли это была месть за отказ потанцевать.
У нее в ушах были слишком большие золотые серьги с брильянтами, а на руке очень массивное кольцо. Ничего личного! Только золота ради! Чтобы добавить его в сверток! А разве почти все преступления совершаются в конечном итоге не ради него?
Я положил сверток в карман. Нужно деструктурировать это страшное приобретение. И раздать тем, кто нуждается. Но это позже.
А теперь я позвонил в полицию из автомата и сообщил место, где слышал звуки перестрелки и чьи-то стоны. Но имени не назвал. К несчастью, я даже не могу забрать тело Эос, чтобы похоронить. Поскольку требуется соответствующее свидетельство. И ее мать не поймет, если тело будет погребено в тайне.
Итак, все положенное сделано. Меня как-то сразу отпустило. Я вернулся в себя. Я шел по лесу, размазывая слезы. И прослонялся не знаю сколько времени. Мне было тяжело возвращаться в дом, в который больше не войдет Эос.
Но я пересилил себя, и ключ открыл дверь, которая заскрипела, словно выражая мне соболезнование. Звонить о розыске, буду ближе к ночи. Я лег в постель, ставшую такой жесткой и непомерно огромной, и уставился в потолок. А потом закрыл глаза и увидел стихи. Я тут же поднялся, чтобы записать их. Как последний дар Эос.
Как было пусто! Ну так что ж –
Я жаждал дива.
Я знал и верил: ты придёшь –
Ты приходила.
Мне так хотелось в кабалу
Твоих объятий!
А у кровати, на полу,
Лежало платье.
Прильнуть и сразу ощутить
Всей кровью, кожей:
Порвать связавшую нас нить
Никто не сможет.
И я сжимал, как в грабеже,
Плеча лекала.
А ночь, намаявшись, уже
В рассвет стекала
Не передать – в любых словах
Всегда сутулость, –
Как я боялся целовать,
Чтоб не проснулась,
Не разбудить и тишиной,
Глухой и вязкой…
Всё было так давным-давно,
Как в старой сказке…
Но вновь пью терпкое вино –
Свиданья признак:
Сегодня гостью жду в свой дом –
Твой добрый призрак.
Я к этой встрече уж готов
Без теней чёрных.
Тебе в подарок – ворох слов
Неизречённых.
Ко мне ты склонишься опять,
Родной и томной,
Чтоб, как молитву прошептать:
— Живи и помни!
Творец! Почему ты так жесток? Почему ты позволяешь им убивать нас, а нас за это караешь? Почему, если мы нарушим твое условие, ты лишаешь нас бессмертной Души?
И пусть я ее потерял! Но если бы меня вернули в прошлое, повторил бы все сначала. Прости, но мне непонятно, что ты приобрел с моих потерь? Нет, не о своей душе жалею я! Разве смогу жить в таком подлом мире? Я знаю, что так же думали многие до меня. И не хотели возрождаться для новой жизни. А я сделаю все, чтобы меня распылили как можно быстрее.
Всю ночь мне снилась Эос. Она была совершенно живой, теплой и печальной. А к утру сказала:
— Вот и все, любимый! Мне пора! Тот, кто боится смерти, тот умер еще при жизни!
СОЛИТОН 16
КТО ХОЗЯИН ЗЕМЛИ!
(Из дневника Вас – Ива)
Когда задумываюсь над этим, мне становится нехорошо. Но душа моя после того, что я пережил с момента убийства Эос, начала черстветь и плесневеть. И когда я впервые попал на место, свежих боев, представшее передо мной всколыхнуло мою душу до самого дна.
Мы брели по пустыне, испещренной отметинами войны. Еще недавно тут стояли города и села. Сегодня о них напоминают только остатки остовов сооружений. Земля выглядит издали пятнистой.
Наша одежда вся сплошные пятна трёх цветов. Пятна местности и одежды хорошо сливаются воедино и прячут нас от глаз врага. Поэтому она и называется маскировочной. Поэтому и разглядеть нас можно только вблизи.
У обеих сторон пятна на одежде на вид почти одинаковы. Разнится только покрой. По нему-то и можно судить, кто принадлежит к какой стороне. Да еще по языку. Они пользуются суржиком, неким суррогатом праязыка, на котором говорил когда –то весь единый народ, разбавленным венгерскими и польскими словами.
Мы его хорошо знаем. И это понятно. Ведь мы же ведем тут диверсионно-разведывательную деятельность. А, значит, ничем не должны отличаться от них. По внешним признакам, по крайней мере.
Нас всего шестеро. Четверо из нас это Запад, Восток, Юг и Север. Север — это я. Наша задача оценить количество находящейся тут техники и скопления сил с разных, более-менее доступных точек координат. Сверить свои наблюдения. И, определить центр нанесения удара. Двое из нас – передатчики информации и запасные. На случай, если кого из четверки убьют.
У нас редко бывают легенды на случай неожиданного обнаружения. И я не помню случая, когда форма и суржик помогли бы нам разминуться. Если уж нас засекли, это обычно, по-хорошему разойтись не удается.
Когда нарвешься на патруль или отдельных солдат — язык и форма чаще всего не прокатывают. Потому что мы не знаем номера частей, в которых должны вроде бы состоять.
И даже не можем прикинуться, что мы из части тех, на кого напоролись. Они в лицо помнят многих. Остается одно: немедленно уничтожить их. Но иногда им первыми удается достать нас.
Места, по которым прошлись снаряды войны, напоминают лицо человека переболевшего оспой. Они тоже выглядят оспинами на облике земли. И, кажется, будто сама природа покинула эти места.
Птицы долго еще не залетают на выщербленную мертвую территорию. Животные и зверьё стараются огибать её стороной. Живые, конечно, поубирали трупы погибших людей, упрятав обезображенные тела под землю.
И только черные вороны, каркая, важно расхаживают тут и там, отыскивая на выжженной земле по запаху незамеченные людьми кусочки плоти, еще недавно бывшей живой. В пищу.
Зато обрывки одежды, черепки посуды и куски мебели попадаются на каждом шагу на перепаханной снарядами земле. И ещё тут масса мелких осколков стекла.
Их настолько много, что, кажется, будто вся земля покрыта ими. И как кресты над могилами заброшенного кладбища, стоят обгорелые останки домов, где некогда кипела жизнь.
Они еще больше подчёркивают запустение этих мест. Их сторонятся не только люди, но и сама природа. Потом когда закончится война, люди окончательно законопатят её следы, воздвигнут новые дома, посадят другие деревья и приложат все силы, чтобы вычеркнуть из памяти все картины разыгравшейся трагедии, причиной которой они же и послужили.
Не просто вымести мусор из темного угла. Еще сложнее избавить от мусора душу. Особенно, когда ее нет. Потому что, по-моему, не стоит говорить о том, что тебя заставили, принудили, насильно отвели на передовую, где сунули в руки ружье и велели убивать. Что ты против воли рискуешь жизнью, А то и вовсе сложишь голову.
Если ты не представляешь со всей ясностью, во имя чего ты поставил на кон свою жизнь, если знаешь, что тебе тут не место, то тебе тут действительно делать нечего!
Это все равно, как насильно заставить быть фашистом! Или заставить исполнять обязанности палача! Если ты не законченная тварь, не станешь делать этого. Мотивы о спасении собственной шкуры в расчет приниматься не должны. И разговоры о деньгах – тоже!
Сопротивляйся, уходи! Получил автомат — расстреляйтех, кто принудил тебя, якобы, к защите неизвестно какой родины. Родина есть только у тех, кто сражается за дело Света и тех, кто бьется против Тьмы независимо от того, какие маски она надевает и в какие имена рядится. Но и это не делает войну ни справедливой, ни привлекательной,
Нищие Родины лишены. У богатых ее не бывает! Так можно было бы рассуждать логически. И тогда, не исключено, что не было бы и войн. Но люди в своей беспечности, глупости и малодушии думают иначе. А нередко идут на передовую, чтобы их не убили в тылу. Как дезертиров. Так на переднем крае, не сразу же!
Каждый человек, который считает себя нормальным, надеется на какой-нибудь счастливый «авось», который позволит ему выжить в этом аду. И даже вернуться домой в целости и сохранности. Ему, этому нормальному человеку, всегда хочется верить, что именно его смерть и уродство обойдут стороной. И что это вполне возможно именно здесь, на передовой.
Герои о смерти не думают. Они думают о врагах, которые засели по другую сторону фронта, и которых надо уничтожить. Даже если цена этому собственная жизнь! Они не стремятся выжить и заботятся о жизни лишь настолько, насколько она нужна Родине. Только не нужно думать, что я считаю себя героем. Я — отчаявшийся.
Вчера убили Нар Макса. Мы уже сделали всю работу. Передали по сотовому координаты расположения танковой группы противника – я все никак не могу называть их врагами – и осталось только уйти так же незаметно, как мы здесь и появились.
Но неожиданно вынырнул их патруль. Виноват, конечно, я, только я! Мне положено было сосредоточиться на возможности такого появления.
Ведь только я из всех пятерых могу считывать мысли людей, которые находятся поблизости. Мои соратники прозвали меня Талисманом. Считая, что я наделен удивительным нюхом на опасность. Но о моих истинных возможностях
Рекомендую размещать частями.
Улыбаюсь.