почти вертикально перед самой стеной зарослей.
- Я попросила его постараться убедить Мишу.
- Э... зря ты это попросила, как такай клыкастый парень может убеждать?
Когда Миша выбежал из здания к саяфянам, Кефрь с раздражающе подобострастной ухмылкой вытащил из-за пазухи книгу и протянул ему.
- Елки, - Миша растерянно оглянулся, - опять забыл оставить, - он торопливо взял книгу из рук и, ввалившись в лимузин, запустил мотор. Оскалившись для приличия саяфянам, он помахал им рукой и тронулся.
Машина кренилась как на волнах, но упорно ползла по колее, вырывая колеса из глубоких луж с громким чавканьем, завывая мотором и громко хлопая.
На душе было неспокойно и Миша, выруливая среди колдобин, мычал мрачный мотивчик. Всякий раз, когда ему в голову лезла эта мелодия, вскоре в чем-то отчаянно не везло, даже когда вдруг осознавал себя поющим и досадливо замолкал, было уже неотвратимо поздно. На этот раз Миша не замолк, а запел во все горло.
Томик Воннегута ерзал по сидению, норовя упасть и Миша, приостановившись, сунул ее себе в штаны за пояс.
Перед трассой он чуть не застрял. Машина съезжала на бок, силясь выползти из слякоти на возвышение твердой дороги. Переднее колесо, наконец, зацепилось за шершавое покрытие и вытащило весь экипаж. Миша с отвращением отметил, что наколдовать отдельный привод на каждое колесо, конечно, проще, чем пожелать хорошие дороги везде, где они могут понадобиться. Он газанул и облегченно покатил по ровной автостраде в сторону города. Навстречу попадались саяфяне в лимузинах, удивленно тянули шлемы чтобы разглядеть Мишу и тот, довольно ухмыляясь, махал им рукой. Ему не нужно было переучиваться: здесь ездили по правому ряду.
Впереди поднимались громады зданий, как и в первый раз удивляя своими размерами и нерациональностью. Казалось, стоит вздрогнуть земле и все это неотвратимо посыплется, завалит дорогу и лес кучей блестящих обломков.
Впереди справа чуть слышно и знакомо застрекотало. Со стороны леса выплыл самолетик и, полетев вдоль дороги, вдруг опустился прямо на Мишину полосу движения. От нехороших предчувствий сжалось все внутри, Миша, сбавляя газ, напряженно всматривался, готовый резко вывернуть в сторону. Перед самолетиком стоял Яршг весь в черном эффектном прикиде и яростно сверкал кровавыми пуговицами глаз на плюшевой клыкастой морде.
Миша до последнего делал вид, что не собирается сворачивать, но тут Яршг поднял руку и помахал каким-то белым листочком. Миша, не успев ничего сообразить, затормозил. Яршг подошел, неприятно резким движением протянул записку и снова молча встал перед машиной. Миша прочитал и досадливо поморщился. Он медленно и демонстративно порвал бумажку над головой, пустив обрывки вокруг себя, с самой галантной улыбкой поклонился и развел руками.
Яршг стоял и, не мигая, поливал его ненавистью. Тогда Миша осторожно тронулся, приблизился вплотную, еще немного и подмял бы инопланетянина под высокий бампер. Затормозив, он со злостью выбрался из машины, оглушительно грохнув незакрывающейся дверцей.
Яршг, не сморгнув, принялся изображать что-то лапами в воздухе. В душе у Миши тоскливо заныло от неожиданной задержки. Приближался вечер и все в Храме могло измениться. Но особенно допекала ужасная внешность Яршга. Невольное раздражение и протест брали верх, уже бойцовская расчетливость теснила трезвый разум и Миша, пока сдерживая себя и желая кончить по-хорошему, настойчиво потянул за рукав Яpшгa, предлагая отойти в сторону. Но тот заупрямился, вдруг вырвал руку и молниеносным ударом влепил ему кулаком в живот, как раз на вдохе. Если бы не книга в штанах, то Миша бы не скоро встал, несмотря на свой накаченный пресс. Удар оказался неожиданно большой силы.
Дальше все произошло автоматически: Миша ложно выбросил ногу и, в то время как Яршг протянул руки навстречу, защищая свою мужественность, коротко влепил кулаком по морде. Яршг взметнул руки к разбитым губам и тут же получил удар в живот, от которого согнулся пополам. В следующее же мгновение он рухнул на дорогу, подкошенный ребром ладони под затылок.
Миша, совершенно потеряв голову, оттащил тело и очень легкий самолетик на обочину, лихорадочно озираясь, вскочил в машину и рванул с места.
Он никак не мог успокоиться и опомнился только когда заехал в город. Его никто не преследовал.
- Ч-черт! - зло прошипел он, на ходу вытащил из штанов прогнутую ударом книгу и присвистнул от вида вмятины. Потом он попытался сосредоточиться и в растерянности остановился. Несомненно, в прошлый раз улица имела другой вид. Не было этого странного фасеточного сооружения, перегораживающего путь, в тысячах зеркальных плоскостях которого отражалось багровеющее на закате светило, да и сама дорога явно стала уже.
Множество обыкновенных жителей с головами без шлемов в нестерпимо пестрых одеждах поворачивались к остановившейся машине. Любопытные простоватые лица, покрытые бурыми пятнами. Эти люди казались жирафьим племенем по недоразумению живущим в сверхъестественном, пропитанном космической Силой городе.
Строения громоздились в варварском беспорядке, и только дорога обозначалась черной полосой, упирающейся в круглую стену чего-то огромного. Других машин не было, никто не подходил чтобы помочь, и Миша медленно поехал вперед, надеясь обнаружить какой-нибудь объезд.
До стены оставалось метров пятьдесят, когда здание вдруг всколыхнулось и всей своей громадой воспарило над дорогой, реагируя, может быть, на Мишино приближение. Это не вызвало никакого замешательства среди прохожих. Такое здесь, видимо, было привычным делом. Какая-то саяфянка рядом лупцевала карапуза, перепачканного фиолетовой пастой, а тот мерзко повизгивал и вяло отбивался. Вообще в городе стоял умеренный, но густой шум жизни, было удивительно чисто и все пребывало в давно заведенном порядке.
Миша, беспокойно задирая голову, заехал под здание, ритмично переливающееся большими неясными тенями, и попал в знакомую часть города. Если ехать вдоль длинного колбасообразного монстра, вздувающего свои сияющие бока на целый километр, а потом свернуть направо, то должны стать видны призрачные, постоянно меняющиеся очертания Храма.
Какой-то длинный зверь метнулся наперерез, растерялся посреди дороги и, шарахнувшись туда же куда вильнул лимузин. Колесо характерно подбросило, заскрипели ветхие тормоза, Миша чертыхнулся и, перегнувшись через кузов, посмотрел вниз. Там расползалась белая как молоко лужа. Он хотел было ехать дальше, но из массы прохожих отделилась тоненькая фигурка и с громким ревом подбежала к машине. Миша не мог понять мальчик это или девочка. Вперевалку подоспела тучная женщина, зло дернула ребенка за руку и, подавшись всем корпусом к Миша, о чем-то резко заговорила, тыча пальцем под колеса. Миша сокрушенно пожал плечами.
Тут появился саяфянин в шлеме, размеренным жестом, полным власти, навел порядок, оживил тварь и, отослав женщину с ребенком, решительно ввалился в лимузин, оттеснив Мишу своим огромным телом на другой конец сидения. Машина фыркнула и тронулась в прежнем направлении.
Миша живо вспомнил КПЗ, где ему в горячей молодости довелось переночевать, пойманного с самодельными взрывпакетами на марганцовке и магнии, обреченно посмотрел на своего конвоира и попытался представить себе свою возможную судьбу. От этого ему стало грустно, но он смирился потому, что машина повернула в нужную сторону и, возможно, ему еще удастся сбежать.
Огромным цветком, медленно переливающимся лепестками пламени или какого-то интерферирующего поля, предстал Храм, заслоняя мягким маревом все, находящееся позади него. Лепестки, в тягучем, грандиозном ритме вздымались к небу и, коснувшись бесконечной вышины, опадали широкими волнами.
Мотор заглох, когда до подножия цветка оставалась сотня метров. Саяфянин поднатужился, токоприемники раскалились до малинового свечения, но мотор вращался вхолостую. Тогда саяфянин наколдовал горючего: пахнуло характерным жирным запахом. Это тоже не помогло.
Миша вдруг рванулся и, перелетев через дверцу, коснулся ногами дороги, но тут же был пойман на лету за шиворот. Затрещала футболка. Страшная сила втащила его обратно как щенка, и он выкатил глаза, придушенный воротником.
Откашлявшись, Миша повернулся к саяфянину. Тот добродушно и внимательно посмотрел на него безбровыми глазами, распахнул свою дверцу и, выйдя сам, выволок Мишу на свою сторону. Придерживая его за руку, саяфянин зашагал в сторону Храма.
Они подошли к подножию.
Саяфянин свободной рукой очертил перед собой круг. Высокая сиреневая волна поглотила их и, опав через мгновение к ногам, открыла другой мир. В прошлый раз все было не так. Был зал с галереями входов и выходов, снующие саяфяне и суровые шлемоносцы, застывшие как статуи повсюду. Здесь же вокруг клубился неинформативный серый туман или так казалось потому, что взгляду решительно не за что было зацепиться. От этого напрягалось все внутри и безнадежно терялось равновесие. Но Миша почему-то не падал.
Он остался один и, пожалуй, только острое чувство, что сейчас начнет происходить нечто невероятное с ним, возможно мучительная деструкция, не давало потерять мысли в безмолвии и непроглядной серости. Страха не было как бывает, когда уже не остается никакой надежды и от собственной воли уже ничего не зависит. Томление неопределенности продолжалось не долго. Неодолимая сила сковала, зафиксировала неподвижно тело, и Миша почувствовал, что внутри у него появилось что-то чужое, наполняющее собой.
Сознание потускнело, последняя мысль трансформировалась в болезненный бред, настойчиво возвращающий память к прежним событиям. Видения озарялись пережитым и снова гасли. Они то теснились толпой, наплывая одно на другое, то замирали неуловимыми искрами. Это изматывало до предела. Хотелось покоя, пусть даже смерти, лишь бы все кончилось. Только где-то на краю сознания оставалось почти бессильное недоумение: неужели все вот так кончится? С этим все кануло в забытье.
Потом он очнулся или, вернее, то, чем он стал. Медленно восстанавливались силы. Мимолетными кошмарами изредка пробегали цепочки старых сновидений, воспринимаемых как чужие и далекие. Безумные алогизмы складывались и распадались. И вот, всколыхнувшись, окончательно проснулось сознание, пока не способное сориентироваться в окружающем.
Потом все вдруг ясно вспомнилось. Он напрягся потому, что его предупредили, не словами, а пониманием: "Приготовься к связи". Предупредили так, как если бы он сам подумал об этом. Когда это началось, Миша во многом потерял самого себя, точнее стало трудно отделять свой опыт от появившейся возможности использовать чужой опыт. С удивлением и восторгом свободы он обнаружил как необъятны стали ассоциации: стоило подумать о чем-то как в ответ возникали яркие цепочки явно не его переживаний. Он вспоминал такое, что случалось не с ним и где-то далеко, в ситуациях, совершенно для него не привычных. Ему доставляло наслаждение перебирать этот багаж чужого опыта, в которым он вдруг смог копаться как в собственном, сопоставлять с земной жизнью, видеть перспективы, совершенно неожиданные и ошеломляющие новизной и
