литературном салоне Александры Россет, пеняет, что Пушкин не бывает там. В ответ на стихотворение Вяземского, воспевающее красоту А. О. Россет, мигом следует пушкинское:
Она мила – скажу меж нами –
Придворных витязей гроза,
И можно с южными звездами
Сравнить, особенно стихами,
Её черкесские глаза,
Она владеет ими смело,
Они горят огня живей;
Но, сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей!
Все вокруг только и говорят о желании поэта жениться на Аннет. А сама она пишет в дневнике: «Вижу, что мне пора замуж: я много стою родителям, да и немного надоела им. Пора, пора мне со двора, хотя и это будет ужасно. Оставив дом, где была счастлива столько времени, я войду в ужасное достоинство жены! Кто может узнать судьбу свою; кто скажет, выходя замуж: “Я уверена, что буду счастлива”. Обязанность жены так велика: она требует столько самоотречения, нежности, столько снисходительности и столько слёз и горя! Как часто придётся мне вздыхать из-за того, кто пред престолом Всевышнего получит мою клятву повиновения и любви? Как часто, увлекаемый пылкими страстями молодости, будет он забывать свои обязанности? Как часто будет любить других, а не меня?»
Дочь президента Петербургской Академии художеств Аннет Оленина «головы никогда не теряла», как сама признавалась, и всесторонне оценивала кандидатов в женихи. Свою первую после долгого перерыва встречу с Александром Пушкиным она позже описывала так: «Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых, или, лучше сказать, стеклянных, глазах его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрёпанные волосы, ногти, как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава, природного и принуждённого, и неограниченное самолюбие – вот и все достоинства, телесные и душевные, которые свет придавал поэту».
Пушкин же постоянно думает о ней, называет её «ангел кроткий, безмятежный», строит далёкие планы. В общем – дело к свадьбе. Но рады ей не все… Он забыл, что Аннет слушает свою тётушку, Варвару Дмитриевну Полторацкую, даже больше, чем родителей. И он напрочь забыл, как обсмеял Варвару прилюдно десять лет назад.
Как Пушкин сказал тогда? «Пусть носки вяжет»? «Завлечёт тебя поэт и не пустит из тенет»? Я спасу тебя, Аннет! И Варвара Дмитриевна взялась за дело. Настала пора отомстить поэту. И вот уже она плетёт свои сети, выжидает момента, чтобы расстроить почти обговоренное дело.
Пушкин в курсе. Он просто беснуется. «Мне бы только с родными сладить, а с девчонкой уж я слажу сам», – неосторожно бросает он. И эту фразу тут же передают Варваре Дмитриевне, а та – Олениной. Аннет в ярости (много позже именно за эту фразу она обзовет Пушкина «вертопрахом»). Больше в дом его не зовут, записки возвращают нераспечатанными.
А через пару месяцев в доме Олениных появился Николай Киселёв, родной брат тётушки. Всё получилось, как задумала Варвара Дмитриевна. Молодые понравились друг другу, и вот их уже оставляют одних, и на весну уже назначена свадьба.
Но – свадьба не состоялась. 29-го марта Киселёву пришлось срочно выехать за границу по делам службы. Аннет пишет в дневнике: «Николай Дмитриевич Киселёв теперь пойдет в люди. Его брат в большом фаворе. Да и он сам умён. Жаль только, что у него нет честных правил насчёт женщин».
Судя по этим строкам, любви в её сердце больше нет. Да и у Александра Пушкина, оставшегося с «Олениными рогами», всё тоже в прошедшем времени. Как переменчиво сердце поэта! Как быстро летят дни! Пушкин любит уже другую – он «огончарован» Натали.
И Варваре Дмитриевне больше дела нет до поэта Пушкина. Она ему отомстила, и теперь занималась собой: ждала ребёнка. Первые два младенца умерли сразу после родов, и Полторацкие очень надеялась, что трагедия не повторится. В сентябре родился мальчик, назвали Владимиром. Всего у них будет три сына и дочь.
Владимир Полторацкий, боевой генерал
Владимир Алексеевич Полторацкий десяти лет от роду был отдан в Пажеский корпус. Сыграло и богатство родителей, и связи родного дяди, генерала от инфантерии и уже министра Павла Дмитриевича Киселёва.
Долгие годы учёбы, и вот торжественный выпуск. Красивый мундир, сабля, высокий кивер – восемнадцатилетний красавец никак не думал, что всего лишь через пять дней он пойдёт во главе цепи навстречу пулям. В том боевом крещение он сумел побороть страх. И сказал себе: «Я видел близко смерть, я больше ничего в жизни не боюсь».
За храбрость Владимир произведен досрочно в подпоручики. А позже, в других боях на Кавказе и в Туркестане, умело командовал и получал чины и ордена. Вскоре он уже майор, кавалер орденов св. Анны и св. Георгия, награждён золотым оружием. Вот как написано в одной из многочисленных его наградных реляций: «При штурме укрепленного вражеского лагеря, под сильнейшим картечным огнём неприятеля, во главе своей роты, первый ворвался на батарею и, переколов прислугу, овладел орудием».
Ему было всего двадцать шесть, когда он получил последний орден в войне с турками. Тогда в бою при Чолоки под ним была убита лошадь. Раненый навылет пулей в ногу, Владимир Полторацкий первым ворвался на неприятельскую батарею и захватил два орудия, а затем повёл свою роту на другую батарею. Был ранен пулей в живот, но не остановился до тех пор, пока третьей пулей не был ранен в левую руку. Потерявшего сознание командира солдаты отнесли на перевязочный пункт. Из его роты в живых осталось в том бою чуть больше десяти человек.
Передовые турецкие силы, не решившись дать бой, бросили крепость Озургеты с большими запасами продовольствия и складами, бежали за реку Чолоки. 15-го июня русские войска заняли крепость, а назавтра продолжили наступление. 34-тысячный турецкий корпус под началом Селима-паши успел хорошо подготовиться к сражению. По фронту стояли пушки, правый фланг был защищён практически неприступным оврагом, левый – лесом.
Русские войска переправились через реку Чолоки двумя колоннами. За пехотой следовала конница. Русские батареи выехали вперёд вместе с пехотой на картечный выстрел и открыли огонь по противнику. Батальоны ударили в штыки. Они опрокинули турков и ворвались в лагерь. Селим-паша, пытаясь выправить ситуацию, бросил в бой все резервы. Русские встретили их картечным огнем и батальонными залпами. А затем казаки с двух сторон атаковали вражеский лагерь, смяли его и ещё два часа преследовали противника. Сражение было жестоким и стремительным. Турецкий корпус потерял более трёх тысяч человек убитыми и ранеными, всю артиллерию с зарядными ящиками, 36 знамен и значков, вьючный транспорт из 500 мулов. Была захвачена и казна Селима-паши, сам он бежал с верными телохранителями. Русский отряд потерял около полутора тысяч человек.
Вскоре после этого, в 1855 году, он женился на Софии Дмитриевне Левшиной и хотел было вернуться на Кавказ, но жена категорически выступила против. Владимир Алексеевич остался жить в Санкт-Петербурге, чуть позже вышел в отставку и шесть лет потом был предводителем дворянства Новоторжского уезда в Тверской губернии.
После гибели близ Торжка брата Алексея, отставного штабс-капитана лейб-гвардии Преображенского полка, Владимир вновь поступил на военную службу, принимал участие в десятках боевых действий, был награждён двум орденами. Через пять лет, вернувшись из Туркестанского похода, служил в Крыму, как командир Чугуевского уланского полка участвовал в Турецкой кампании 1877–1878 годов, геройски проявил себя в Дунайской армии.
Весь в орденах и ранах, боевой генерал-майор не мог больше служить и ввиду крайнего расстройства здоровья снова вышел в отставку. Несмотря на полученные раны, Владимир Алексеевич до последнего своего дня вёл дневник. Писать его он начал в Пажеском корпусе. Когда был закончен двадцать седьмой том, генерал Полторацкий скончался. Ему было шестьдесят лет. Проводить брата в последний путь приехал 45-летний Пётр Алексеевич Полторацкий, последний сын Варвары Дмитриевны, уже ставший камергером и только что назначенный Казанским губернатором.
Алексей Полторацкий, погибший на дуэли
Второй сын Варвары Дмитриевны, Алексей Алексеевич Полторацкий, родился в 1832 году. Он дослужился до штабс-капитана лейб-гвардии Преображенского полка. Выйдя в отставку, поселился в своем родовом имении Чудины в Новоторжском уезде.
В Торжке в ту пору стоял 2-й лейб-гвардии Павлодарский гусарский полк. Отставной штабс-капитан водил дружбу с офицерами полка, принимал участие в их вечеринках. Как пишут местные историки В. Сысоев и А. Ульянов, во время одной из таких вечеринок, которая проходила 24 июня 1868 года у командира полка, Полторацкий в разговоре с титулярным советником в звании камер-юнкера Николаем Дмитриевым-Мамоновым «возвысил голос». И незамедлительно получил в ответ:
– Что ты кричишь? Я не люблю, когда кричат, и сам не имею привычки возвышать голос!
Казалось бы, можно было не обратить на это внимание, ведь Полторацкий и Дмитриев-Мамонов находились в дружеских отношениях. Тем более что брат Алексея, предводитель местного дворянства Владимир Алексеевич Полторацкий, недавно построил на собранные средства уездное училище, почётным смотрителем которого стал Николай Дмитриев-Мамонов.
Бывало, что дуэли возникали и по меньшему поводу. Так, в своё время в Кишиневе двоюродный брат Алексея Алексеевича Полторацкого Михаил вызвал на дуэль офицера Генерального штаба Валерия Кека. В секунданты Полторацкий пригласил жившего в южной ссылке Александра Пушкина. Тот начал договариваться об условиях дуэли с секундантом Кека местным помещиком по фамилии Прункуло, заспорил с ним об условиях поединка и тут же сам вызвал его на дуэль.
Их едва удалось растащить. Потом все дуэлянты замирились, и Кек подарил каждому по походной посудине. Красивые серебряные чарки вставлялись друг в друга, Пушкину досталась самая большая (полуштоф), Кеку – самая маленькая («мерзавчик»). Так жребий выпал, всё по-честному. Выпили рому и обнялись…
У Пушкина было много дуэлей, больше тридцати. К счастью, не все состоялись. Такое впечатление, что поэт всю жизнь готовился к своей последней дуэли: тренировал железной палкой руку, стрелял мух на потолке. Во время поединков Пушкин ни разу не пролил кровь противника (кроме 27 января 1837 года) и никогда не стрелял первым. Он не был злым, но вдруг, даже без видимых причин, становился задиристым, вел себя вызывающе. Мог бросить перчатку в лицо за неуважительное высказывание о его стихах. Зная его нрав, все ближние старались уберечь поэта. Фёдор Толстой, по прозвищу Американец, спасая вызванного на дуэль друга, пошёл к его противнику, тут же вызвал его на поединок и – убил.
Хочется ещё добавить, что согласно кодексу чести дуэльные пистолеты специально покупались новыми и никогда не пристреливались. Это равняло даже опытного стрелка с тем, кто впервые держит оружие и способен лишь направить его в сторону противника. Пушкин в свой последний день купил пистолеты в магазине, но почему-то согласился, что Дантес будет пользоваться своими,
