Стрелочник

одну и ту же реку…
Г-м… Любопытно… А может быть и не стоит ничего делать?.. Может быть просто присесть вот на эту нагретую июньским солнцем причаль-ную тумбу и смотреть на реку… Как там у индейцев: ждать, когда мимо проплывёт труп твоего врага… Б-р-р!.. Не очень-то приятное зрелище, на мой вкус… Нет в тебе, Автор, настоящего воинского начала!.. А ведь когда-то ты назывался  Воин Света... Был Воин… Да весь вышел…
Свобода, полная свобода… А что она для тебя?.. Что? Стыдно при-знаться?.. Нет, пожалуй… Перед собой уж что скрывать? А стесняться Чи-тателя – пустое…
А вот и слово найдено!.. Пустота. Абсолютная свобода для меня – пу-стота. И именно её я боюсь больше всего на свете. Почему?.. Да потому что я – сосуд. Пустой сосуд. Я живу по настоящему только тогда, когда я наполнен.
Я – самопишущая чернильная ручка (была у меня такая в начальных классах). Чтобы эта ручка писала, её надо заправить: поршеньком втя-нуть чернила в цилиндрик. Заправил и пиши себе на здоровье, пока чер-нила не закончатся. А как закончатся, следует опять заправить. Или не заправлять. Если писать не хочется. Или нечего писать. Или вообще – если чувствуешь, что не надо ничего писать. Писать этой ручкой. Потому что не нравится, как она пишет. Прямо скажем – если она хреново пишет. Подтекает, пальцы в чернилах, на бумаге кляксы… В общем, хрень какая-то из-под этого пера выходит…
Во!.. Слово нашёл – не «ручка», а «перо». Нет, в моей ручке тоже было перо – металлическое. И хотя его не нужно уже было макать в черниль-ницу, так как это делали предыдущие поколения школьников, но суть-то его была та же. Оно могло (при навыке) писать каллиграфически, а могло брызгать чернилами, царапать бумагу, ломаться в конце концов… Может быть не так часто, как гусиные перья, которыми писал Александр Сергее-вич, но всё-таки…
Да чего уж… Давайте прямо. Я – всего лишь перо в Его руках. Я – ки-сточка, которым пишет Он свои картины. Я – струна, из которой Он из-влекает звуки… Звуки Музыки… Звуки Гармонии…
Так что блеф – это всё  о свободе воли, об абсолютной свободе… Те, кто говорит, что писатель – демиург, ошибаются!.. Демиург – Он. А я всего лишь инструмент в Его руках… И этим счастлив!.. Счастлив тем, что меня взяли в тёплые, исполненные силой, добром и искусством Руки… Счаст-лив тем, что наполнили меня всем этим… Счастлив тем, что дали воз-можность быть причастным Его труду… А вы говорите – мальчик!..
Мальчик сделает всё то, что должно сделать… Всему своё время, все-му свой  час… И поверьте, что никто тогда не сможет сказать: «А был ли мальчик?..»
Был мальчик, был!.. Он и сейчас есть. Сейчас он с другом в пустом гулком подвале пытается найти выход (или вход?), пытается понять – «что дальше?», «что делать?» и, главное  – «зачем я здесь?»… И я знаю, что он найдёт ответы на все эти вопросы. И верю, что, в конечном итоге, вый-дет из лабиринта победителем!..
Почему из лабиринта?.. А представьте себе прямую дорогу без до-рожных знаков. Вообще без знаков. Получается?.. Не очень, правда?.. Раз-ве, что на очень короткий отрезок пути. А потому что прямые пути – это иллюзия в принципе!.. Почему?.. Да не важно. Это – данность. Так распо-рядился Он… Для чего?.. Да верно для того, чтобы нам не было скучно!..
Впрочем, иногда можно (и даже нужно!) и поскучать… Вот как сейчас – присев на тёплую причальную тумбу…
Она многое помнит – эта чугунная тумба!.. И не мудрено: ей без мало-го полторы сотни лет… Она помнит время, когда этой чудесной набереж-ной и в помине не было!.. Здесь, где сейчас привычно царит бульварная суета, когда-то кипела настоящая работа!..
…Сверху по выложенным булыжником мостовым к Реке спускались бесчисленные подводы… Скрипели портовые лебёдки… Грузились барки и разгружались пузатые чёрнотрубые пароходы… В воздухе звенели го-лоса ватаг амбалов… На «чугунке», проложенной там, где ныне пролегает центральная аллея набережной, пыхтели приземистые маневровые па-ровозы… Воздух был насыщен запахами рыбы и специй, зерна и металла, угля и пота…
Помню ли я это?.. Нет, я это знаю… А вот он, присевший рядом со мной на соседнюю тумбу, помнит…
…Он и сейчас ещё не стар… Мужчина в полном расцвете сил… Только-только на пороге зрелости!.. А тогда он был… Ну, не то, что пацан… Да что там!.. Босота портовая!.. Пока мал был – босота базарная, подрос – стал бо-сота портовая… Да и не к лицу уж стало парню («косая сажень в плечах») промышлять среди базарных торговок – где воровством, а где и попро-шайничеством… Да и руки, налившиеся молодой силой, просили настоя-щей мужской работы… Вот и спустился с Базара в Порт – делов-то пять минут…
Это сейчас он такой весь из себя – роскошный!.. Светлые легкие брю-ки, пижонские белые мокасины, яркая «гавайская» рубашка… А тогда – по лету – рассекал босиком и едва ль не в дерюжке…
…Он помнит, а я вижу…
…Солнце уже на излёте, но до заката ещё далеко – летний день дол-гий… Артельный, потерявший за день голос, машет рукой – шабашим… Последний тюк с товаром скинут с широкого плеча на подводу… Прищу-ренный взгляд на солнце из-под чуба, и можно смахнуть горячий пот со лба…
Присев на дощатый помост причала, можно окунуть в речную воду натруженные за день ступни… В кармане изодранной робы горсть души-стого турецкого табака и мятый лоскут обёрточной бумаги… И вот уже смолит цигарка в подрагивающих от усталости пальцах…
…И хорошо!.. В малахите воды прямо под ногами мерное течение ко-лышет речную траву… И яхта белая бежит, кренясь под ветром… Навстречу ей вдоль пристани «чухает» замызганный трудяга-буксир… Баркас тянет сеть к камышу на левобережье… И верно, есть улов – кружат над сетью чайки…
И век сидел бы так… Хоть надо бы вставать: к вечерне колокол зовёт в собор… Но… лень!.. А колокольный звон на «горе» сменяется трубными звуками духового оркестра…
…Уж и товарищи на пиво приглашают: мол есть на закусь и шамайка, и рыбец, и раки… Но он лишь отмахивается молча: мол, идите… сам ещё не знает куда его «нелёгкая» под вечер бросит… Соблазнов в городе боль-шом хватает…
…Левый берег – он южный… И где-то там… за зелеными рощами, жёлтыми степями… далеко-далеко лазурное море… Именно к нему несёт свои малахитовые воды изгибами и петлями Река…
…На западе солнце ещё не опустилось, а на востоке сквозь синь уже белым серпиком намечается луна… И вот-вот станут «проклёвываться» звёздочки!.. Ещё немного времени, и станут зажигаться фонари на Буль-варе и Садовой… «Чистая публика» будет прогуливаться… Барышни опять же… А долго ли ему при его талантах превратиться из портового босяка в городского щёголя?.. Такого же, как сейчас… Разве что чуть по-моложе и одетого иначе, понятно – по той ещё моде…
Но сейчас, пожалуй, его не девушки заботят…
- Поговорим?..
- Отчего ж не поговорить с хорошим человеком…
Он удивлённо вздымает бровь:
- Это я-то «хороший»?..
- Конечно хороший!.. Да оглянись вокруг!.. Посмотри на этих людей  здесь, на набережной… Разве они не счастливы?.. По крайней мере – «здесь и сейчас»…
Он действительно оглядывается вокруг с каким-то непонятным вы-ражением лица… Пожимает плечами…
- Я не старался для этого специально… Я всегда делал всё только для себя… Наверно, так просто получилось…
- Не важно. Ты ведь старался, ты делал, ты трудился… А если тебе хо-рошо, значит, хорошо и тем, кто рядом с тобой… Близким твоим.
Он вновь удивлённо вздымает крутую бровь:
- …Близким?.. Никогда не думал об этом, – и помедлив, поправляется с кивком в сторону фланирующей по набережной публики. – Не думал так… об этих…
- А что, есть кто-либо тебе ближе, чем эти люди?..
Он молчит, вновь глядя на Реку. Усмехается:
- Ты странный человек… Сказочник!.. Эк ты всё переворачиваешь с ног на голову…
- Разве?.. Подумай сам: если тебе плохо – плохо и им, этим людям. Ес-ли тебе хорошо, хорошо и им. Разве не так?..
Подумав, он неуверенно кивает:
- Пожалуй, так… Но обратная связь не абсолютна. Что мне, к примеру, скажем… до того бедолаги? – Кивок в сторону забулдыги, вольно раз-лёгшегося на парковой скамье. – Да и до прочих… «ан масс» мне нет боль-шого дела…
- …Но ведь среди них есть и те, которые тебе… не безразличны… Не так ли?..
Он вновь усмехается:
- Ты о мальчишках, конечно?..
- Да. В данном случае, о них. Ты ведь присмотришь за ними?..
- О, тут ты можешь быть уверен. Я не очень-то склонен к сантимен-там. Но эти пацаны мне нравятся… В конце концов, и они ведь любят ме-ня… Причём вполне бескорыстно. А это, согласись, многого стоит.
- Соглашусь… Мальчики азартны… Каждый, по-своему, конечно… Я беспокоюсь, как бы наши… «партнёры»… Ты ведь понимаешь о ком я?..
Утвердительный кивок в ответ:
- Да, разумеется. И я понимаю о чём ты. «Партнёры», как ты гово-ришь, несомненно, будут пытаться всячески воздействовать на пацанов. Каждый со своей стороны, исходя из своих интересов, конечно… Но, насколько я понимаю, действовать они могут только… опосредованно. Прямые вмешательства в ход игры запрещены устоявшимися правилами, не так ли?..
- Именно так. Но оба «партнёра» достаточно могущественны, чтобы явственно себя проявлять и формировать события «на игровом поле»… Есть, правда, надежда, что по традиции, они больше времени и внимания будут уделять конфронтации друг с другом … Блокировке взаимных хо-дов. Так что, главное, чтобы мальчики сами не наделали ошибок.
- Да. Я пригляжу за ними. По мере моих возможностей… И исходя из своих насущных интересов, разумеется…
- Кто б сомневался!.. Я очень надеюсь, что ты хорошо понимаешь, в чём заключаются эти твои интересы…
Он медленно разворачивается, не вставая с тумбы, и устремляет на меня прищуренный взгляд:
- А ты бы не хамил, сказочник… Не учи отца детей делать. Я хоть и не-обидчивый, но… Тебе здесь ещё жить.
Я развожу руками:
- И в мыслях не было!.. Со всем уважением… Прости, если что не так!..
- Ну, то-то, демиург…
- Ну так по рукам?..
- Лады. По рукам.

34. Верю – не верю
(Июнь 1970-го)

…Галя смотрит на меня, как… В общем, легко читается: «Ага, ага… рассказывай мне тут, сказочник!.. Просто тебе повод нужен был, чтобы со мной встретиться, вот ты и…».
…Наконец, я заканчиваю свой рассказ и умолкаю…
- …Всё?..
Подтверждающе киваю…
- Не верю.
- Но…
Галя перебивает меня:
- Пока не верю.
- …То есть?..
- Поверю тогда, когда сама всё увижу… Собственными глазами.
- …Ну и что ты хочешь увидеть?..
- Пещеру для начала. И что она сюда – на Зелёную выходит… А вдруг вы что напутали?.. И я в этой истории вообще не при чём.
- …Как это не при чём? – завожусь я. – А фото твоё как там на столе оказалось?..
- А это мне у тебя спросить надо: как наше лагерное фото там очути-лось… Ты ж говоришь оно твоё?..
- …Ну, вроде моё…
- Ну и как оно попало к этому хмырю?..
- … Которому?.. – уточняю я.
Галя делает гримаску:
- Не тупи. Какая разница?.. Кстати... – озабочивается она, – а где моё фото?..
Она вскакивает с дивана и начинает рыться в ящиках секретера.
…Мы в доме у Гали, в её комнате… Она пригласила меня, и сейчас мы одни…Сколько раз я представлял себе этот момент… Мечтал… И вот… Но как-то не до романтики… У Гали настрой сейчас точно не романтический…
- …Ага!.. Вот! – Она торжествующе выкладывает на журнальный сто-лик знакомое фото. – Нашла. А ты своё посеял…
- Да ничего я не посеял!.. – оправдываюсь я. – Может его выкрали…
- Выкрали?..