Стрелочник

В голове проносится мысль: «В который уже раз…».
…Галя с отвращением смотрит на похабные граффити на стенах… Ан-дрей глядит на стрелки…
- Нет. Заново не прорисовывали…
…Галя смотрит на стрелки с недоверием… Дверь в подвал также при-крыта….На ручке двери весит навесной замок… Щелчок выключателя звонко отдается под сводами… Галя с удивлением глядит на пятиконеч-ную краснокирпичную звезду над жестяной лампой…
- Всё как вы рассказывали, – почему-то шепчет Галя.
Я раскрываю свою сумку:
- Одевайся.
- Отвернитесь…
…Переобуваться Галя не стала… А когда мы вплотную подошли к границе света и тьмы под правой аркой, попросила извлечь из чехла «шпагу»… Андрей взял себе вторую, а я – Андрюхин туристический топо-рик…
Выдаю последние ЦУ.
- Двигаемся в следующем порядке: я – первый, ты – вторая, Андрей – в арьергарде… Интервал – полтора метра… Начинаем и заканчиваем движение только по моей команде… Старайтесь не шуметь. Переговари-ваться только в крайнем случае и шёпотом…
Возражений не последовало.
- Ну, с Богом…
…Подсвечивая себе фонариками двинулись в путь…
…Красно-кирпичный свод правой арки незаметно перешёл в галерею, выложенную плинфой… Плинфа, в свою очередь, сменилась на серо-каменную кладку...
…По ощущениям уже метров через сто галерея, идущая под неболь-шим уклоном, уткнулась в каменную полость…
…А вот и капище… Над камнем-жертвенником нависла статуя темной бронзы… Падший ангел…

39. Город и его люди

… Если исходить из понятия «статус», Город, как сущность, был неимоверно ниже как Светлого, так и Тёмного. Формально они были су-ществами иного  –  высшего порядка. Каждый по-своему, разумеется. А вот по «техническим возможностям», Город их обоих превосходил. И в этом не было ничего необычного: Город функционировал только на своей территории, а дома, как известно, и стены помогают. А уж этих самых стен у него было… Как у дурака фантиков. И, конечно же, в каждой из этих стен у него были «уши». А если честно, то и «глаза» тоже. А если совсем честно, «в техническом плане» Город представлял собой огромный слож-нейший многокомпонентный организм.
Если очень упрощённо: постоянное функционирование этого орга-низма порождало особую ауру, которая, собственно, и была «Духом Горо-да». Персонификация Города осуществлялась в антропоморфном виде. (Ну а что вы хотели?.. Не в виде же… таракана. Всё-таки Город – это оби-талище людей (хотя тараканов в нем неизмеримо больше). Да и вообще – с кем поведёшься…) Энергетических возможностей для подобной «мета-морфозы» более чем хватало. Как технически это осуществлялось Город сам не очень-то понимал. И это неудивительно. Вот вы, например, пони-маете, как именно вы функционируете?.. На основании каких химических, физических и энергетических процессов действуют ваши нервы, мышцы, мозги? Ну и прочая «требуха»?.. Я так полагаю, что не очень. Скорее всего «до фени» вам вся эта ваша «механика». Действует и слава Богу. А если начнёт барахлить – к специалистам обратитесь. (Хотя, по правде, наши врачи – специалисты «ещё те». И дай вам всем Бог здоровья, чтобы как можно реже обращаться к их услугам!)
Вот и Город не очень-то задумывался обо всей этой своей механике. Когда ему нужно было – воплощался в человека, когда не нужно было – функционировал в виде никогда не засыпающего мегаполиса со слож-нейшей ментально-энергетической аурой. (Возможно, были у него и ещё какие-нибудь «ипостаси». Нам сие неведомо. Да и надо ли?.. Сказано же: «от многия знания…».) Нейтрино, наверное, тоже не задумывается как оно существует в виде материальной частицы и волны одновременно. А чем мы, собственно, лучше нейтрино?..
Возможно, для Города это было первоначально своего рода игрой в эдакого «Гарун аль-Рашида», а потом… Помните Дракона в пьесе Швар-ца?.. Нет, Город не был Драконом… Но в любом случае, в человеческом об-личье он чувствовал себя достаточно комфортно…
Он не был философом и не задумывался о смысле своего существова-ния: рефлексия ему была чужда. Он просто жил и всё. Он любил жить. Но ещё больше любил он «хорошо» жить. И он старался жить «хорошо». Ну а кто этого не любит?.. Другое дело не у всякого это получается…
Построившие его люди, а затем и люди, живущие в нём, воспринима-лись им как… Ну как, к примеру, организм воспринимает собственную кровь, движущуюся по венам и артериям?.. Как-то так. Это даже не было для него симбиозом. Да, люди обслуживали его инфраструктуру, а его инфраструктура обслуживала людей… Но он помнил, что это были его люди…
Сменялись поколения… Шли на слом старые здания и возводились новые… Постоянно осуществлялся приток новых людей извне… Этих «но-вых», Город не то, чтобы не любил, а…
В отношении к «пришлым» Город был более лоялен, чем, скажем, Се-верная Столица. Та, как известно, благоприятственна к своим, гостепри-имна к гостям, но терпеть не может «понаехавших» (как, собственно, и просто «Столица»)… Город же принимал всех, но… не все принимали его.
К Городу невозможно было нейтрально относиться. Его либо ис-кренне и безоглядно любили, либо также искренне ненавидели!.. Город же, в общем-то лишённый особых сантиментов, соответственно отвечал либо лояльностью, либо… пренебрежением. Но это пренебрежение для пришлых так и не ставших «своими», было похуже откровенной ненави-сти… По крайне мере, так они ощущали…
Городу были симпатичны люди инициативные и деятельные. С ними он быстро находил общий язык. Такие быстро получали от него карт-бланш для начинаний и поддержку. Город был готов помогать тем, кто сам что-то делает и к чему-то стремится. Такие становились «своими» уже в первом поколении. Дети же, начиная со второго поколения, ан масс бы-ли уже «свои»… А пришлые, которые так и остались «пришлыми», поки-дали Город… Город не любил и не уважал слабых… Да и за что их ува-жать?..
Идеи «либерте, эгалите, фратерните» понимались Городом весьма своеобразно. И уж, во всяком случае, не в ключе «западных демократий». Свобода интерпретировалась им как «свобода от всего». То бишь – воля по-русски. Равенство – как равенство возможностей. Это уже в «амери-канском духе». А братство им воспринималось только как «боевое». (Ска-зывалась юность, проведённая в Драгунской слободе.) А уж «панибрат-ства» он на дух не переносил. О себе он был очень высокого мнения…
Вообще, он считал себя «человеком широких взглядов». Так, напри-мер, в своё время, он мог дать «честное купеческое слово» и выполнить его. А мог, ненароком (по настроению) «щипануть лопатник» у зазевав-шегося «коллеги»… А что б не зевал!.. Мог щедро отвалить десятки тысяч золотом на устройство «сиротских домов», а мог те же деньги кинуть под ноги пляшущим канкан «актёркам» в кафе-шантан. И ко всему этому он ещё как-то умудрялся быть рачительным хозяином!..
Со временем к нему пришло понимание, что деньги (в любом их эк-виваленте) – это всего лишь средство. «Средство обмена» и не более. А настоящее его богатство – это люди. Его, Города, люди.
И если до ВОВ он относился к этим людям не то, что безразлично, а, скажем так,  спокойно, то война изменила всё.
К сожалению, следует признать, что война – великий учитель. (То, что она ещё и «двигатель прогресса», мы, пожалуй, оставим за рамками нашего повествования.) И наука, которую она «преподаёт» познаётся че-рез боль.
Прежде всего, в ходе двух взятий, двух периодов оккупаций и двух освобождений и их долговременных последствий Город по-настоящему научился испытывать боль. Боль физическую и боль моральную. Боль ран и боль утрат. Боль разлук и боль унижений…
Ему стали знакомы чувства. Чувство досады и чувство недоумения. Чувство страха и чувство бессилия. Чувство разочарования и чувство обиды. Это поначалу. А затем на смену эти чувствам пришли другие. Чув-ство ужаса и чувство отвращения. Чувство гнева и чувство ярости. Чув-ство мести и чувство победы…
И ещё позднее он понял, что чувство боли долговечнее всех прочих чувств. Потому что они со временем ослабевали и проходили. А вот боль осталась надолго.
Три четверти зданий, сооружений и коммуникаций Города было разрушено. И это было больно. Но эта боль была ничем по сравнению с болью от потери людей. Город ясно понимал, что рано или поздно руины и развалины будут расчищены. На месте старых домов будут возведены новые. И сам Город станет красивее и моложе. Но это не вернёт людей, погибших в ходе этой проклятой войны. Мужчин, не вернувшихся с фрон-та… Стариков, женщин и детей, замученных и расстрелянных в ходе обеих оккупаций…
Инстинктивно, в целях собственного душевного самосохранения, Го-род пытался рационализовать эти потери: мол, что люди… одни помер-ли, другие народятся… Но получалось это плохо. Потому что эти потери не являлись естественной человеческой убылью, обычно с лихвой ком-пенсируемой рождаемостью. Это было другое.
Да, время лечит. После Победы рождаемость ожидаемо прыгнула вверх, взбаламученная войною страна вплеснула в кровь Города свежую струю «пришлых»… И Город принял её… Не с благодарностью, а по необ-ходимости, но принял… Реальная боль постепенно перерождалась в фан-томную, но болью быть не перестала… И эта боль Города подпитывалась физическими болями десятков тысяч раненых и калек, и болями утрат сотен тысяч родственников тех, кто не пережил эту войну…
Да, Город был ещё молод и силён и пережил трудный период восста-новления: не без усилий, но пережил. В конце концов во время войны бы-ло труднее… И люди, которых он принял, чтобы заменить тех – ушедших, тоже постепенно превращались в его людей… Но фантомные боли долго ещё не утихали… Городу было мучительно жаль тех безусых пацанов, ко-торых он знал сызмальства, которых воспитывал на своих улицах, кото-рых вместе с их матерями и девушками провожал на фронт… И не вер-нувшихся с него…
Ему было мучительно жаль цвет его, Города, интеллигенции и без-винных детей, безропотно лёгших под пулемётными очередями в выко-панные загодя рвы на дне оврага за его чертой…
Эти люди и эти дети так много могли дать ему – Городу… Стать его гордостью… Но их убила война.
… И ещё одному чувству научился Город – ненависти… Он научился ненавидеть врагов… Он научился ненавидеть предателей…
… Город был изначально интернационален. Да он и не мог быть иным… Город, возникший некогда на южном пограничье многонацио-нальной Империи, на перекрёстке древних торговых путей, населённый изгоями и беглецами, стихийными анархистами и бунтарями по натуре, принимавший всех, кто ищет новой, бурлящей, весёлой жизни… прини-мавший не по религии или национальности, а по духу предприимчивости и авантюризма, риска и свободолюбия…
Казак, хохол, москаль, армянин, еврей, грек, поляк, горец… Да какая разница?!.. Был бы человек толковый… И Бог в помощь!.. И Город в по-мощь…
А вот не рисковым и не предприимчивым в Городе было… неуютно. Не приживались они в нём. В независимости от национальности.
Город любил и приветствовал смешение кровей… «Плодитесь и раз-множайтесь!» Городу нравился этот завет. От себя он добавлял: «И насе-ляйте меня!» Любил он это дело…
Город помнил, как после изнуряющих оборонительных боёв на его проспекты и улицы вступили враги, терзавшие бомбёжками и артобстре-лами его