вскочил и пошел на мою прежнюю. При этом спросив: «Хуль, ты пасешь»? Точность цитаты гарантирую. Я подождал, пошел смотреть действительно ли он, не в силах был добежать до туалета. Оказалось нет. Тот все равно спешил, хотя уже и не так сильно, скорее это была нервозность, от незнакомца, который с видом спрашивающего о курении интересуется, а не героин ли по вене. При этом задает вопросы, будто напился и знакомится. Как звать? Когда диплом? С геры стоит? От чего прет больше от ханки или героина? А сколько они живут в среднем?
Тот пятилетний рассказал, что передоз - это не так уж и плохо, потому что можно еще пожить, когда откачали. От этого радостно. Это должно быть сказано иначе. Случился передоз, мог погибнуть, но выжил и испытал от этого радость. Но когда я уточнил, то ответ был таким же. Тогда я уточнил еще раз, перефразировав его слова иначе. Случился передоз, от которого можно погибнуть, и это будет нормально или даже хорошо, но выжил, что тоже радует, раз пока есть, кому радоваться, то почему бы и нет. Он опять отрицательно закачал головой. Передоз - это не плохо, потому что, когда откачали можно еще пожить. Он не говорит о смерти, ее просто нет, настолько это безразлично, что не имеет значения. Я понял одну странную вещь. После его слов появилось какое-то воображаемое видение, попытка представить, как смотрит на приближающийся бетон прыгнувший с небоскреба.
Мне приходилось бывать на высоте, я легко представил ее и даже ощутил холодок, а точнее ощущение падения в пустоту, но длившееся лишь мгновение, гораздо дольше и сильнее это чувствуется во сне. Я помню ужас, который испытывал, от воспоминания о неловком движении, заставившем меня миллисекунду висеть в тридцати метрах от тротуара. Этот ужас приходил внезапно, когда я перед сном, ворочался, пытался уснуть и ни о чем не думал. Вспоминались события дня, какие-то прошлые годы, но вдруг всплывало это мгновение. Оно было четче и ярче, других, после него хотелось повернуться на другой бок и выругать себя за то, что не привязался. Самое странное, что в тот момент, когда это произошло, было менее страшно и, даже не успел понять, что случилось, какой-то силой удалось вернуться на поверхность крыши. Зато позже вечером это дошло, всплыв в памяти опять, но на этот раз с чувством замирания внутри. Когда человек подлетает к асфальту, то он испытывает…опять невесомость, в животе.
После рассказа пятилетника падение было падением человека в голограмму, которую он пройдет насквозь, потому что это не асфальт, а картинка, дальше попадет в телепортер, который перенесет его в позицию перед прыжком. Глаза абсолютно безразлично глядящие на серую приближающуюся стену, как пилот за стеклом самолетной кабины, не моргнув, влетает в облако. Отчего так может быть? Либо абсолютное безразличие, либо незнание, либо неверие в существование. Жажда смерти будет читаться в глазах, невозмутимыми они не останутся. Ведь она для него существует. Любой предмет вызывает какую-то глазную реакцию, на что-то, если нацелены, именно на него. Но прыжок - это придуманный пример. Смерти не существует, причем вообще, но знание этого ничем не помогает от ее страха.
Детям нужны мама, папа, мир. Карликам допинг, аксессуары, включающие квадрат, может бабу. Причем невероятно, как может быть так, что ненавидишь допинг, но не отдашь все равно, а уж сам не выкинешь, дальше места для надежной заначки на случай если заскучаешь на пенсии. Потому что любишь настолько, что это превосходит даже ненависть. Веришь нет, но мне не надо ничего из прежних увлечений. Я, конечно, начну что-то делать, но это хобби меня не будет тянуть, как раньше. Работа станет чем-то важным, особенно пока неизвестна, поэтому будет чувство, что едешь куда-то, пока непонятно, что вообще делаешь, но постепенно работа превратиться в ожидание. Причем любая. Хоть работаешь в безостановочном движении, и ведь все равно ждешь. Это чувство сначала похоже на постоянную депрессию и грусть, затем потихоньку все меняется, словно смотришь на мир не в более светлых, а в половинчатых очках, где все выглядит так, а с другой стороны, если взглянуть сверху, чуть поменяв ракурс, то посветлее. Как бывает дальше, я не знаю. В половинчатых очках тоже не уверен.
Мне стало понятно многое, когда я стал разделять все события, поэтому вот тебя из всех могу назвать уродом в большей степени. При этом, ты остаешься отличным человеком. Поэтому я считаю отличным человеком и тебя. Но не такого с кем мы бродили той ночью, когда все так отвратительно закончилось. А такого, каким тебя видит твой братец. Это разные люди. Это вообще специфический момент, из-за искажения преувеличением. Человек в разные моменты времени, при разных условиях испытывает противоположные чувства к одному и тому же. Самое частое проявление другое, при этом, испытывая одно чувство, которое может варьироваться в небольших пределах, при разных условиях.
Я видел много таких. Ты узнал меня? Меня, того прежнего, кого решил избегать, чтобы не слышать правду о себя? Да, да! Я обращаюсь к тебе. Вы ведь самые близкие с детства, люди, почти братья. Но почему же, когда мы с тобой пошли за героином, ты уговаривал меня забуторить ему пустых колес? Ну, конечно! Решил оградить брата от беды? Тогда ступай на свое место. И не надо говорит мне, как все было тогда, сначала немного, затем половина, когда почти пришли, то он ничего не заметит. Я сам знаю, как было все. Потому что я направил твой отсчет обратно от не принести ничего до поровну как скинулись. Ты не признаешь этого, не потому что неудобно. Если бы не признавал, себе из-за позора, то ты был бы лжецом, таким же, как наркоманы. Ты не признаешь этого по другой причине - ты просто этого не знаешь. Ты выбрал свое место, упав как кошка, всегда на лапы, но это не важно. Ты упомянут тут вскользь, как одна из возможных альтернатив. Можно выбрать любую и указать ее. И не думай, что упав на все лапы ты стал каким-то особенным. Я не могу тебя судить, поскольку не умел и не умею вставать на все лапы, подгоняя обстоятельства под себя, так, чтобы верить в это и не чувствовать, что я стал двумя людьми. Но мне удавалось упасть и выйти сухим из воды, это тоже что-то, хотя тут не бывает, без везения, а теперь я умею только, держаться на плаву, не тонуть за счет того что я есть. И мне это нравится. Потому что я не такое гавно, как ты. Мне иногда бывает страшно, что скоро тонуть больше не будет нужно, потому что нечему и не в чем, а иногда я хочу этого. Поэтому продолжаю держаться, не стараясь плавать. Потому что придется плыть, совершать усилия, а потом все равно оказаться соседями в расположенных рядом могилах.
Простой вопрос а если бы ты пошел с ним, то у тебя возникла бы мысль о крысятничестве? В том то и дело, что нет. Причем этом не потому что нельзя, так как он рядом, а ты бы не захотел сам. Даже мысли об этом не возникло. Но со мной ты другой, чем с ним. Одно имя и тело создают иллюзию единства, но это иллюзия. Ее невозможно заметить самому, пока другие не подскажут, тогда становится понятно, где лежат различия. Уже можно оценивать со стороны самого себя, но не на много больше, скорее как признание этого.
Причем обо мне это ничего не говорит, это были твои слова. Мы были равны, но я порядочнее, так как детство провел, читая книги по литературе и прочей подобной ерунде, прочитав ее всю до седьмого класса, а ты курил. Это ничего не доказывает, это в принципе неплохо звучит, чтобы хвастаться перед собой, но я просто бездарно потратил кучу времени. Научившись читать, начав с «Гаргантюа» Рабле и мифов Греции,я ровным счетом ничего не понял. Что они делали в желудке великана, почему вообще сами великаны и что это за бредовая книга? Перечитывать ее я не собираюсь, потому что я ее уже читал. Но помню только сцену, как куча гномов с керосиновой лампой полезли к гиганту внутрь, через рот, потому что где-то там застряла живая корова. Все. Читал от корки до корки. Вот и жопа. Лучше бы в футбол гонял.
За последние годы школы пришлось, почти все читать опять. Но какого хера я в одиннадцать лет не понял блоковскую «Незнакомку»? Если там о женщинах, то наверное уже в эти годы было какое-то влечение, только я выражал его в иной форме. В виде недоумения, почему одинаковые октябрята, с маленькой, кудрявенькой головой на звездочке, прикрепленной к форме, дергают за косы девчонок с белыми бантами. Я тоже получил свою звездочку, но потом уронил ее в унитаз, при этом заветы, заветами, но в общественный горшок лезть руками я не решился. Дома еще подумал бы над устройством из согнутой проволоки или еще чего-нибудь. Я рыдал, было жалко, ведь его так торжественно вручали, причем вручали старшие ребята с алой полоской на шее, которую предстояло носить и мне. Среди всех этих, постоянно видимых символов, какими то туманными недостижимыми персонами были комсомольцы. Кто это вообще такие? Однажды я увидел живых комсомольцев, когда, приоткрыв дверь кабинета, услышав фразы и шепот о комсомольцах, которые сидят, там увидел самых старших старшеклассников, второгодников что ли. Но уже чуть ли не дядь и теть. Рыдания по поводу значка были прекращены к вечеру. Когда кто-то из родителей сходил к соседке и принес значок, который валялся у нее в шкатулке для ниток и иголок. Мне сказали, что плакать из-за ерунды не нужно и что эту штучку можно купить в любом магазине «Школьник». Тогда я просто успокоился, но подумал, а чего я вообще переживал из-за пуговицы, которую можно купить везде. Ценную или имеющую значение вещь не купишь, а за утерю еще заплатишь, или отчитаешься. Поэтому и не роняют сотрудники свои удостоверения в унитаз, не вытирают ноги о репродукции картин, а вешают их в музее. Нет их в «Школьнике». Стоп! Это ошибка. «Школьник» это велосипед, а магазин назывался «Юность».
Потом происходили странные не понятные вещи в непонятное время, потому что непонятно когда это вообще было, может и до предыдущих событий. Я ничего не помню, что было конкретно, лишь небольшие обрывки воспоминаний, врезавшиеся в память. Соседняя булочная, в которой теперь магазин самообслуживания, я стою в очереди, обычная очередь один за другим, но меня смущает ее необычная длина. Визуально я помню людей, стоящих до конца дома, вдоль его стены, как будто кошка, улеглась клубком и этим хвостом из людей обернула себя. Но по слухам, ходившим в очереди, я слышал, что хвост не один, а «твою мать, человек сто еще впереди». Попутно появились странные парни, которые ходили не в школьной форме, а одетыми как попало. Самое удивительное, что когда почти все перестали носить школьную форму и стали носить повседневные вещи, эти парни все равно были одеты как попало. Не знаю почему, потому что не помню деталей одежды, но они выделялись среди других.
Я становился свидетелем непонятных сцен, когда кого-то из последних ребят, носивших в школе форму и красный галстук, сильно толкали в плечо, тянулись руками к полоске, обертывающей шею. Тот отклонялся, ставя заслон твердого, квадратного портфеля из кожзаменителя между собой и противником. В конце концов, все оканчивалось пыльным пинком, парень в галстуке, не сумев стереть полностью, след пыльной ступни со своей спины, удалялся прочь по аллее, идущей от школы. Его портфель
