нахлебника и тунеядца до логического конца. Чопил он леток вагранки на раз, с первого же подхода, не то как бомжомамку и с пятого раза не сподобился. Даже стало казаться, что всё наконец пошло путём и фото передовика Норкина скоро появится на заводской доске почёта. Ан нет. Довольно скоро наскучило ему ставить одни и те же бесконечные огненные затычки в одну и ту же истекающую лавой дырку. Никакого тебе жизненного разнообразия или, скажем, впечатлений! И тогда великий полуподвальный затыкальщик решился и сказал сам себе: «Э-э, дурна курятина рабочий класс! Головы к небу поднять некогда! Ну его на фиг! Лучше вернусь на мусорку, звёзды считать». И сразу же прозвучал ему новый свисток! Аут! И судья показал на центр.
Так что вновь залёг лихой боец Норкин в прежней норке, не справившись с атакой на приличную жизнь, на всё той же свалке у Сандро. По ночам привычно стал высматривать из укрытия падучие звёзды. Это чтобы себе в изголовье поставить или новое желанье загадать, гоночный велосипед что ли, но только чтобы теперь без всяких глупостей.
Потом Норкин заново почувствовал вкус к иным реальям бытия, встрепенулся и с дружком Мухортовым завербовался контрактником на родимый знойный юг, в дорожно-строительный батальон для желающих как бы повкалывать, а на самом деле дико оторваться. Бродяги в любой момент были готовы сорваться куда подальше, едва только почувствуют, что чоп им вставляют на самом деле уж очень не по размеру. В преследующем их пекле только такие гаврики как правило и годятся. В искусстве ускользания от жизни и последующей приживаемости в любых условиях бывшие пациенты Саввы Городецкого со временем поднаторели как никогда, даже самим удивительно становилось.
Так и потом. Не успев осесть, сходу пристроились торговать марафетом среди местных и приезжих. Правда, вскоре опять же выяснилось, что таких прощелыг тут и без того хватает. Поэтому долго новые комбинаторы явно не протянут, если, конечно, опять не перелетят какой-нибудь глухой полночью на следующую хату жизни, побогаче. Но лучше повыше, потому как безопасней. Подобно дельтаплану из их любимой присказки. Они по-прежнему не унывали, особенно в уро-генитальной сфере. Изредка, конечно, выпивали, от нечего делать, иногда что-то делали от нечего выпить. Со временем порозовевшему Норкину явно уже не на один раз оставалось сбегать до ветру. Во всяком случае, стал бахвалиться, что его змей в штанах давно присмирел, перестал дурку гонять, а Ваньку валять, глазки строить и отлынивать от исполнения повседневных обязанностей, вроде как бы взялся за ум. Крепчал себе бомжара, невзирая на всякие приключения спереду и сзаду, а также роящиеся всеразличные чопы, по-прежнему метящие заткнуть ему последний выхлоп. На лету их сшибал, почти играючи, не то как ранее бывало. Словно бы и ему что-то перепало от недавних сверхчеловеческих экспериментов над ним. Какая-нибудь последняя и потому самая решающая капелька из боженькиных трусов.
Затем на марафете приятелей всё же закоротило невпродых. Клиенты и вездесущие менты вдруг подхватились, окружили и принялись сдавливать, главное, что абсолютно предательски. Пришлось всё сбросить и буквально в последний момент, налегке вновь сбежать за горизонт. Переоценили себя комбинаторы, почуявшие было свежую струю, но хоть чуйка не подвела, сработала как никогда и на том спасибо бывшему хозяину Савве. Напоследок вставил такой чип, без которого в жизни никуда. Ребятишек и в самом деле давно никто и никуда не уносил ни в когтях, ни в клюве. Ни даже дубинкой по голове и далее в воронке. Всегда стали успевать вовремя сорваться.
Бывшие курсанты кластерского питомника теперь неутомимо бодрились и долго-долго не сдавались предначертанной судьбе, которая всё равно по следу шла за ними, как сумасшедший с бритвою в руке. Однако, как бы самоуверенно и напористо вчерашние кадеты Городецкого ни продолжали сражаться, искать, прогрызать всё новые и новые лазейки в по-прежнему не поддающейся сволочной жизни, а уже ясно становилось, чём всё закончится. Да тем же, чем и у всех. Даже самые гордые, сильные и наиболее упрямые двуногие без перьев всё равно так обычно и делают, бьются, колошматятся, но упорно рвутся вперёд до последнего, пока пружина не лопнет. Тогда только смиряются и каются, когда поздно, когда ничего не нужно, когда тот сумасшедший догнал, а бритва оказалась тупая.
Жорик-Толик-Колик, нарвавшись в полуподвале на очередной облом в своём коротком, но таком бурном пребывании на сильно интересной планете, спасительно недолго при этом думали, чтобы не описюнеть до совсем уж полного непотребства и окончательно не попасть к кузькиной маме Клаве на сковородку. Взяли, да и рванули на вахту в Салехард. А что осталось делать?! Прежняя цель бытия тряхнула отработанными причиндалами, да и скрылась с глаз долой. А на Северах как будто новая замануха засияла пленящей перспективой. Плитку лепить и бетон укладывать. С ума сойти, до чего же радужной эта красотка показалась сразу! Сбежавшие оттуда и потому отчасти выжившие старожилы часто и взахлёб рассказывали, что там даже квалификацию не особо спрашивают. Мол, условия там - почти как в пыточной спецлаборатории, площадью не сказать во сколько Франций. На заполярных морозах якобы и такие кузьки за третий сорт сходят – в смысле и так сойдут. Разумеется, если не совсем будут описюневать. Тогда, конечно, придётся зарвавшихся бройлеров досрочно в суп отправлять, чтобы сами от себя больше не мучились. Или опять на свалку – бывших-то бомжиков не бывает. Но сравнить свалку там и свалку тут, а?! Разница ощутима, никто не возразит. Поэтому в суп конечно всегда лучше. Хоть какая-то польза людям.
Жизненные цели все до одной непременно близкородственны, эти собачата всегда одной крови. У них единая аллель, а на неё всего одна, но зато великая кузькина мамка. Хотя замечательных батянек с разнообразной наследственностью отовсюду и постоянно натекает вагон и малая тележка, тем не менее, неизменно побеждает только та мамочка кузечка, от которой всё-всё на свете. Какова она, таковы и свет вокруг и дети. Понятное дело, нейтрализует кого и как угодно. Не удивительно, что всё то же и всё так же пошло у стойких солдатиков бомжюле, однако на этот раз с неким вечерним отсветом в сизом окошке. И с как бы тоскливым завыванием за ним, да поскрёбыванием со скулежом. С последним, гаснущим упованием на то, что, может быть, в оконцовке вновь отмеренного им эпизода менты не так больно драться будут. У последних из подопытных кадетов спецприёмника при спецлаборатории, так и не ставших великими Кластерами, только такая надежда и оставалась, про ментов. Заместо опять увернувшейся и уцелевшей цели, оказывается, великой и заманчивой только на расстоянии, а вблизи, так и глаза не глядели бы на эту прыткую и бессердечную шалаву.
Много раз ученый-переученый Толик неожиданно показал способности к самосовершенствованию. В условиях вечной мерзлоты ни в чём таком кузькиной маме Клаве уже не объяснялся и даже не признавался. Добровольное признание – и вправду верная тюрьма. Только теперь он это понял во весь рост. Поэтому крепко остерегался прежних грабель, на самом деле расставленных повсюду. Однако, задубев от лютых морозов, порою всё-таки вновь принимался, как поговаривал, спонтанно и «дико писюнеть» во все стороны, на этот раз без упоминания имени такой-то, всем хорошо известной матери. И не так задроченно, как бывало в спецприёмнике спецлаборатории. Иногда вместе с Норкиным принимались вспоминать о былом, о реявшем над ними далёком хищном дельтаплане и своей спасительной задумчивости в его ночных когтях. Ещё до того, как он сбросил их на несущуюся зигзагами цель, но опять промахнулся. Вроде как ностальгировали и одновременно вздрагивали.
Неказистый, но стремительно выросший и благополучно пропавший мальчонка с убойным гипнотическим взглядом, льняными волосиками и глазами цвета неба, недоросль якобы магелланский, казачок недозасланный, а на самом деле простой суверенный биоклоник, при помощи спецслужб сбил хорошую шабашку на летних каникулах. Спецвундеркинд купил себе «Фолькс-тигуан» и спокойно прошёл сразу в восьмой класс школы для особо одарённых с искусствоведческо-штатским уклоном. Намерение проявил твёрдое: уже через месяц закончить её экстерном и с отличием. Через год – глядишь, и университет сдастся какой-нибудь подходященький. После окончания оного предполагалось стать наконец самым настоящим, сверх-человеческим искусствоведом нового тысячелетия. Почти суверенным Кластером. Но только теперь с большой буквы и, разумеется, по-прежнему в штатском.
В то же время юный будущий Кластер всё ещё и не оставлял детскую мечту затмить учёного ведьмака Кашпировского. Мечтал посрамить само лежбище дьявола - НТВ с его недремлющим сатанистским оком из лупатой буквы «Ы». В режиме «нон-стоп» оно десятилетиями продолжает завораживать, заговаривать, забалтывать страну придуманной и накликанной гадостью и мерзостью людского бытия. И ведь не зря же, и ведь кому-то это всё-таки нужно?!
Юный Кластер, в принципе, по самому большому счёту и в самой дальней перспективе, хотел того же, но только со знаком плюс, таким большим-пребольшим. Однако добиваться этого всё же политкорректно, по-доброму и с человеческим лицом, словно бы с предельным соучастием, эмпатией и прочим состраданием. По меньшей мере, не с таким хамским тоном и видом, не с таким гнусным магелланским акцентом как на том же НТВ. А ещё более профессионально, технологически безупречно. Со временем, натренировавшись на доцентах, кандидатах искусствоведения, наконец, и всех отечественных профессоров с академиками заморочить. Приуготовить к неизбежному.
Следователь Шахов-Осклизкин плотно курировал поведение и успеваемость сверхчеловеческого подростка, на счастье или на беду как-то ему повстречавшегося под забором у Сколково. Признанный корифей сыска полагал, что с возрастом юное дарование всё-таки остепенится, перестанет шалить, таскать человечков по ночам для задушевных бесед под звёздным небом, сделает в Комитете карьеру и прекратит пугать людей своими необычайными технологическими данными. Но и соблазнять никого больше не станет, во всяком случае, в открытую. А займётся настоящей оперативной, розыскной или даже следственной работой. Наконец селекционной, по исправлению и самое главное - гораздо более надёжному контролированию человеческой природы. Поэтому-то Шахов и надеялся вскоре заполучить себе такого напарника, о котором трудно было бы помечтать даже Верховному, уже уставшему подозревать всех и вся вокруг себя.
Тем более что дела и вправду предстояли весьма значительные, если не сказать больше. Имелись и такие сведения, правда, неизвестно у кого. По заданию своего Комитета Шахов будто бы принялся разрабатывать новую многоходовку по дальнейшему спасению упорно загибающегося мира - продолжение закончившейся. По схеме вновь разрабатываемой операции бывший его Чебуратор якобы должен был выдать себя за всё-таки удавшегося НЛП-Кластера (просто как бы не из тех кандидатов вышедшего, но главное-то - технологический результат,
