сквозь полароидные очки агент Фредди увидел отошедший в сторону прежний мир в совсем ином, отстранённом спектре - слабым, ничтожным, абсолютно неподъёмным, то есть, сдувшимся, подлинным. Проверить освобождение от него можно было только сейчас, не сходя с места. Пока действие волшебного отлива не закончилось, требовалось любой ценой закрепить успех. И развить его дальше, вглубь или даже в ширину.
Агент Фред, он же бывший букашка-доцент по имени Фёдор Серёгин попробовал приподняться над землёй. Получилось. Причём, легко-то как! Ещё легче, чем тогда, в первый раз. Будто всегда так делал поутру, спустив ноги с кровати. Полной-преполной грудью он вдохнул и расправил лёгкие, прямо как ангел крылья. Потом ещё выше поднялся. Ещё вдох - до хруста в лёгких прошёл их до самой последней альвеолы, развернув их по фронту и в глубину. Отлично. Серёгин уже неспешно передвигался на довольно приличном расстоянии от поверхности земли. А теперь неплохо бы подплыть по воздуху вон к той скамеечке. Да-а… здравствуй, дерево об нос! Что ж, дорогой доцент, с возвращением тебя в родную гавань! Потом Фредди по-быстрому сгонял под ближнее облачко, попробовал на вкус капельки собирающегося кислотного дождика, сплюнул и, отфыркиваясь, шмыганул обратно, пока никто не видел. Ай да, Никчемушник, ай да сукин сын! Если долго мучиться, что-нибудь получится!
Серёгин почувствовал, как всё его прежнее психическое неустройство, даже хроническое недомогание всего себя изнутри, теперь разом испарилось, куда-то с концами провалилось, словно его и не было никогда.
На радостях он сделал ещё несколько вихревых замысловатых кругов над городом, потом по спирали с ускорением поднялся ещё выше, пока не превратился в точку. Странное дело, в буквальном смысле витая среди облаков, он почувствовал удивительную знакомость своего нахождения в этих ипостасях. Словно своеобразное дежавю засвербило и вошло в полнокровные права. Будто бы он неоднократно уже бывал тут, как у себя дома рассекал налево и направо, вверх и вниз, словно шмель на цветущем лугу. Видимо всё это и есть воплощение сна моего создателя обо мне, моей единственной будущности, подумал, дрожа от распирающего его невероятного счастья бывший бомжик, а также какой-то там бывший писатель и режиссёр. Особенно его впечатлили картины также как будто не один раз виденные: вереницы крошечных мерцающих людей, там, где-то далеко внизу, словно потешные таракашки упорно бредущие непонятно куда и зачем.
Фредди теперь точно знал, что эти припомненные полёты, похожие на фантастический сон, хотя и явно не его личные, а хоть бы и заёмные или украденные, но он их уже никогда и никому от себя не отпустит и не отдаст. Потому что совершенно чётко раскушал это классное дело до самой его изюминки. Даже если вдруг примчится хозяин этих видеорядов и заявит: отдай, это моё! А доцент ему тогда запальчиво в ответ: а докажи?! Что упало, то пропало! Поймай теперь, если сможешь! Лови! И-э-эх! И Фред опять взвился как можно выше, распугав клин каких-то непонятных перелётных птиц. С длинными таким шеями, гуси-лебеди наверно или журавли. И чего они тут делают в моих владениях, кто разрешил?!
Эге-ге! Если дело и дальше так пойдёт, с этими полётами, то может скоро удастся слетать и к своим на побывку. Домой. Отчитаться за командировочные. На Большое Магелланово Облако. Это не очень далеко, прошептал ему уверенно крепнущий внутренний голос. Я покажу. Там, сразу же за созвездием Гончих кузек. И направо. Там все наши и роятся.
- Эх-х! Прости-прощай, жена дорогая! Тут такое дело… - Шепнул Серёгин, снова взлетая. – Но к ужину постараюсь вернуться. Всё тогда и расскажу по порядку. Возможно и ты тогда присоединишься к нам. Замолвлю словечко. Уж хорошую-то девочку должны взять. А иначе кто им там такие блины печь будет?!
Однако что-то беспокоящее всё равно не уходило из сознания новоиспечённого полубога. Наверно всё-таки это были не журавли с гусями, что пронеслись мимо. Серёгин остановился, прислушиваясь, внимательнее всмотрелся в исчезающие подозрительные объекты, уже затягиваемые кромкой облаков. Не вспугнутый ли то ментовской клин досрочно взлетел и потянулся к югу, постепенно затихая деловитым взлаем?! А он его в суматохе первых взлётов за журавлиный принял. Может быть всё отложить, срочно догнать, пристроиться в хвост, да и нажать на все гашетки за все дела их скорбные?! «За шум безбрежных камышей, За слёзы маленьких бомжей, За нашу Родину – огонь! Ого-онь!».
Нет-нет. Слишком много более важных концов ещё оставалось тут, возле кассы земной да неостывшей. Не доделав таких дел, конечно же, было бы совсем не по-людски смываться, не раздав дорогим соплеменникам хотя бы основных долгов. Так что гашетки временно придётся отложить. Нехай плывёт тот клин покамест дальше на юга, из-под небес по-птичьи окликая, всех тех, кого оставил на земле. Вернутся летучие псы по любому, там же не на ком им будет ездить, да и колотить себя далеко не каждый даст. Главное и необратимое в судьбе доцента всё равно состоялось и это решало практически всё. Волшебный отлив первородного балласта, похоже, сработал полностью, навсегда освободив Фреда от всех тяжестей уходящего за спину смурного и токсичного бытия. В чём и заключался самый главный, поистине счастливый итог всё-таки осуществленного прорыва ввысь и вперёд. Теперь он был в состоянии кого угодно послать на любое количество букв, всё обрести, забрать, долги всем обидчикам раздать и ничего за это в ответку не получить! Ни срока, ни по морде. Сотни и тысячи поколений землян в гробах перевернутся от зависти. Все некрополи мира вспучатся от немых вскриков замученных и оскорблённых бездн: «И мы так же хотим!».
Лиха беда начало. Другие дела земные, разумеется, также неотложные и не менее скорбные, срочно и массово очнулись и тоже принялись стучаться в мозгу, оттягивая назад, к земле. Галдя как цыгане, они окружали бывшего доцента, настырно теребили за рукава, упрашивали, тормошили, тащили назад, просто умоляли заняться сначала ими, а подлые менты уж как-нибудь подождут своей неизбежной участи. Хотя бы погадать, что ли, остающимся землянам на посошок, да рассказать на прощание, что с ними, оставшимися бедолагами, на самом деле теперь будет?! Поэтому Серёгин, прежде чем погнаться за удирающими ментами, да и нажать на все-все гашетки, решил по-быстрому подбить остающиеся бабки, расставить всё и всех по своим местам, раздать остающимся сёстрам по серьгам. А всё остальное временно из головы отставить.
Пока что требовалось, как говаривал Мартиныч, (интересно, мимолётно спросил сам себя Серёгин, кто таков, откуда я его помню и вообще знаю?!) не столько преуспеть самому, сколько поспешить рассчитаться с неправедно преуспевшими. То есть, с теми, кого он оставлял в прошлой жизни и кто ему задолжал настолько по-крупному, как даже тем дурным полицаям и не снилось. Здесь, на этой Земле и прямо сейчас, именно не отходя от кассы, требовалось взять да и произвести полный взаиморасчёт со всеми тварями, имён которых он никогда не забудет, хоть это и совсем не по-евангельски. И только потом подумать, скажем, об ужине после всего насущном. Следовало непременно воздать должное всем подлецам без исключения, каждой твари по харе, каждому, не скупясь, в точности по заслугам отмерить. На самом деле оставались злодеи, по сравнению с которыми суровый райотдел полиции казался клеткою с волнистыми попугайчиками, только что упорхнувшими на юга. Воздаяние непременно должно произойти, в самой полной мере, это и будет истинно по-евангельски. Иначе прошедший круг бытия никогда не замкнётся и обязательно возобновит себя в прежнем уродстве, как он это и проделывал уже не одну тысячу лет. Отсутствие должного и скорого возмездия всем грешникам и предателям – вот что всего убивало человечество.
В Серёгине словно бы проснулся дотошный инквизитор. Формальные вопросы множились в нём, мягко говоря, с неистовой силой. В первую очередь требовалось выяснить причины старательного заметания кем-то малейших следов и обрубания всех нитей развития едва минувших событий. Вопросов же к истинной их подоплёке и судьбе основных действующих лиц оставалось ещё больше. Грести, не разгрести!
Прежде всего – кто такой на самом деле и куда делся тот откровенно злобный гений, который задумал и провёл всю эту экспериментальную бодягу по переделке самой божьей жизни на Земле? Ему-то как раз и причитается больше всех. Вот кого надо в первую очередь за ушко да на солнышко выволочь! Короче, где Савва?! А может быть он есть реинкарнат разбойника Вараввы, которого распяли одновременно и рядом с Христом?! Они же ведь и умерли одновременно. Разве такое может быть случайно?! Тогда в чём смысл, не страшновато ли даже задуматься?!
Кто таков также и двигавшийся по следу основного злодея таинственный комитетский следователь Шахов, кого он в действительности из себя представляет?! Вправду ли он и есть «друг рабочих и бомжей, назови его скорей» - сыщик Осклизкин или просто его аутентичный разбойничий слепок?! Почему столь смутная двойная, а то и тройная личность так и не довела следствие до поимки и ареста главного организатора и основного исполнителя неимоверно смутных дел, даже дала ему вчистую уйти?! Отчего Шахов с некоторых пор не проявлял особого личного воодушевления при планировании и ведении дальнейших следственных мероприятий?! Отчего он сам иногда вёл крамольные речи не хуже отъявленных фигурантов по расследуемому им же самим делу?! Учинил ли в конце концов царёв стольник конкретную измену на свово венценосного работодателя-батюшку и в чём состояла её стратегическая цель?!
То есть, главная закавыка теперь выглядела так: а не оказался ли любимый государев стольник Александр Шахов вторым перемётным князем Андреем Курбским, коварно подрывающим основы существующего строя?! Не умыкнул ли он несметную царёву казну и не готовится ли возглавить новый поход заоблачных ляхов на Кремль?! Действительно ли он втайне уже сочувствовал ереси нейро-лингвистических стригольников?! В одном этом кубле вопросов столько неразрешимых проблем бегом набирается, что от них немудрено любой крыше поехать и не остановиться!
Исключительно в силу указанных возможностей злокачественного развития ситуации, про всё касающееся Шахова-Осклизкина Фредди так и не сообразил пока ничего. Только поэтому окончательный расчёт с бывшим приятелем также временно отставил в сторону.
Возникали, конечно, и другие принципиальные темы по существу как будто завершённых или только приканчиваемых событий. В каких реальных отношениях, скажем, состоял всё тот же комитетский следователь с другими подозреваемыми по делу?! Сколько в действительности существовало сыновей у одного из них - великого и загадочного профессора Авксентьева по неслучайному прозвищу «мудрый Авк»?! Что конкретно произошло с его младшим сыном?! Где он теперь, кто таков на самом деле, над чем корпит в настоящее время?! Почему профессорская скорбь по его вероятной утрате оказалась демонстративно бурной, замысловато-непредсказуемой, но так и оставшейся непонятой?! Кто тогда на самом деле вёл непрерывный и потайной, да ещё и
