темная небесная пелена накрыла молодую женщину с головой, отчего дышать было совсем невозможно. Осенние холод и сырость заполняли ее легкие, кажется, она чувствовала запах плесени вокруг. Но он длился совсем недолго, ровно до того момента как на лицо ее упала первая снежинка. Она коснулась аккурат кончика ее слегка вздернутого носа, приятно уколов его, но не думая таять. На самом деле снежинка растаяла практически сразу после этого своего соприкосновения с еще живым, но полностью беспомощным телом. А следом за ней упала еще одна снежинка, потом еще и еще…
Надя не смогла даже инстинктивно закрыть глаз, настолько ее тело не слушалось ее, поэтому только наблюдала за блеском тихо падавших не нее снежинок. Их было совсем много, неестественно много для начала осени. Постепенно они сформировали огромную фигуру, самого настоящего ангела в белых одеждах и с крыльями за спиной, вместо лица которого сиял холодный спокойный свет. Он появился перед ней, завис в небе, далеко или близко, она не могла определить это расстояние, которое, в любом случае, ангел преодолевал за мгновенье. Надя рассматривала его, ни разу не моргнув широко распахнутыми глазами (именно этот взгляд мог вскружить голову любому другому мужчине, не одному лишь Игорю, который наверняка теперь волновался, вновь и вновь набирая номер ее мобильного телефона), и не могла отвести взгляд в сторону. Ведь там была темная пелена, холодная и сырая, из-за которой ей было трудно дышать.
И тот же холодный свет на месте лица ангела согревал и унимал ее дрожь. Ангел будто вошел внутрь ее, слился с ней в единое целое, расслабил, остудил до какой-то уютной комнатной температуры невообразимую боль, которой она не чувствовала. Под воздействием холодного приятного света Надя смогла, наконец, закрыть на секунду глаза. Но даже в этот момент сияние никуда не делось. Будто веки ее стали вдруг прозрачными и утратили всякие защитные свойства.
-Мама, - неслышно даже для самой себя попыталась выдохнуть она, - Мама…
И мама появилась перед ней. Мама, которая пропала десять лет назад, бесследно исчезла, выйдя утром из дома на работу. И хоть тела ее не нашли, это было большое горе для Нади, большое горе для ее отца, большое горе для всех родственников. Она отчаялась верить в то, что однажды ее мама когда-нибудь вернется, и эта боль прочно засела в ее сердце стальной иглой.
Но вот сейчас мама была рядом с ней, внутри нее. Надя видела, как мама опустила свои руки ей прямо в грудь, разливая внутри необыкновенную легкость, будто вывернула ее наизнанку, чтобы она могла свободно дышать под этим мрачным нескончаемым одеялом вверху.
Тогда же Надя почувствовала и вдохнула сладкие цветочные ароматы, окружившие ее в одно мгновенье с появлением мамы. Она поняла, что лежит на мягком цветочном покрывале, которого просто не могло быть физически в такую погоду, когда лето кончилось. Но ей было здорово утопать в своем ароматном ложе, куда ее перетащил тот человек на своем автомобиле, отбросивший ее как кеглю. Конечно, она была сама виновата, выскочив на дорогу в неположенном месте, рассчитывая проскочить перед мчавшемся автомобилем и надеясь на адекватность человека за рулем его.
Сейчас все это было совсем не важно, совсем далеко от нее, где-то в другой жизни. Она дышала под контролем мамы, вернувшейся к ней, пришедшей к ней на помощь через целый десяток лет мучительного отсутствия. И в какой-то момент мама подняла ее над землей, над ее цветочным ложем, и сладкие ароматы устремились вслед за ней в темную бесконечность навстречу зависшему над ней ангелу.
-Ты зачем пошла там? – негромким голосом журил ее Игорь уже в больнице, сжимая здоровую, но с ушибами руку жены, - Пять метров до «зебры», трудно было дойти, да?
Он был напуган тем, что случилось с его молодой женой, и года не прошло после свадьбы.
-Прости, пожалуйста, - сказала Надя, понимая его чувства как свои собственные, - Я надеялась, он притормозит.
-Знаешь сколько уродов на дорогах? А ему все равно не отвертеться.
-Как я сюда попала? – спросила Надя, попытавшись чуть сжать пальцы мужа, - Я почти ничего не помню. Помню только как он оттащил меня с дороги в кусты.
-Ехали какие-то ребята, остановились, чтобы поссать. Если бы не твой стон, хрен бы кто догадался.
-Я маму увидела, - призналась Надя с легкой улыбкой, - Она была со мной, держала меня в сознании. Мне кажется, я чувствую ее сейчас внутри.
На глаза ее навернулись слезы. Надя очень боялась их. Только не сейчас.
-Она все равно найдется, - попытался успокоить ее Игорь, - Она помогла тебе… Не плачь, моя милая. Все будет хорошо.
Игорю хотелось обнять ее, прижать к себе крепко-крепко, чувствовать ее дрожь, чувствовать ее трепет, чувствовать ее беззащитность перед жестокостью и несправедливостью мира. Что-то переломилось внутри нее в день исчезновения матери, что-то нещадно клонило ее к земле. Игорь чувствовал ее безысходность, казалось, лучше ее самой.
-На том месте, где тебя нашли, расцвели цветы, - в свою очередь поделился Игорь, - Необычно и классно.
Люди огородили это место камнями, устроив своеобразную клумбу из самых разных цветов, среди, которых Надя, к своему удовольствию, обнаружила любимые пионы. Рядом с самодельной клумбой был вкопан столб с табличкой с просьбой не поганить место, едва не ставшее местом смерти человека. И Надя испытала знакомый холод, накрывший цветы невидимым покрывалом. Цветы являлись некоей отметиной не случившейся ее смерти. Не ангел парил над ней в тот ужасный вечер. Она вдруг поняла, что видела смерть, ожидавшую своего часа, но так и не сделавшую свое дело. Лишь эти цветы, как след ее пребывания, остались в этом ужасном месте. Их аромат не иссякал даже под толщей снега, они не погибали даже при сильном морозе.
Если смерть и хотела забрать молодую Надю с собой, мама не позволила ей сделать это. Слишком нежна и трепетна была жертва негодяя на автомобиле, чтобы так рано умереть. Она не заслуживала участи умирать в муках. И все, что оставалось смерти, наблюдавшей за тем, как мать старалась спасти своего ребенка, помочь ей. Была ли мама действительно рядом с дочерью? Здравый смысл уверял Надю, что не могла. И тот же здравый смысл подтверждал ее уверенность в том, что смерть оставила свой физический след в виде этих цветов, абсолютно не боявшихся ни снега ни холода. Тот же здравый смысл пытался понять, откуда на теле Нади остались небольшие шрамы там, где находились ее легкие, которые мама вывернула наружу, заставив ее свободно дышать.
Что-то действительно произошло с ней уже после того как она осталась совершенно беспомощной с множеством переломов, ушибов, и ссадин. Что-то не давало ей умереть, что-то требовало от нее жизни. Жизни во что бы то ни стало. Ради Игоря. Ради мамы, надежда на появление которой заставляла ее сердце болеть каждый день. Ради детей, которых они с Игорем планировали. Она не хотела быть сильной, что означало бы ее черствость и закостенелость. Она чувствовала, что в ней было что-то после того, что с ней произошло. Что-то определенно поселилось внутри ее, где-то под самым сердцем, чтобы пустить свои корни. Она должна была жить, должна была любить и быть любимой, должна была сохранить все чувства, которыми наделила ее природа. И мама. Никакой силы, никакой черствости, никакой закостенелости, никакого твердого щита и естественных чувств по команде.
Потому она забрала с того места самый большой из любимых ею пионов, что проросли под ее покалеченным телом не так давно. Интуитивно она чувствовала, что должна была это сделать…
…без окончания…
Глава 28. Он на болотах затаился
Местные прозвали его Яшкой, стараясь обходить эти места стороной. Однако, тропу к его дому знал каждый. Знали настолько, что могли безошибочно ступить на каждую кочку без страха сгинуть в трясине даже в ночи. Идти предстояло долго, риск провалиться в болото преследовал до самого его дома. Впрочем, домом эти развалины сложно было назвать. Покрытые плесенью гнилые стены, провалившаяся внутрь крыша, совсем крошечное отверстие окна возле дверного проема почерневшей полусырой дверью, невозможно было поверить, что кто-то может жить здесь. И, тем не менее, это было логовом Яшки, окруженным топью со всех сторон.
Внутри логова было еще мрачнее, еще жутче, чем он думал. Никакой мебели, вместо досок пола все та же сырая земля, проросшая травой. Запах плесени доводил до рвоты, разъедал сознание, заставлял дышать через раз, отнимал все силы, отчего ноги сгибались в коленях сами собой. Умереть в таком месте было легче легкого. Не верилось, что сюда приходили за помощью. Нет, не местные. Местные наоборот, отговаривали гостей, пытались отправить их домой всеми возможными методами. Да и сам Яшка не очень-то и хотел видеть в своем «доме» посторонних. Уж слишком высока была цена за его возможности: ходили слухи даже о воскрешениях Яшкой мертвых.
Старый ли, молодой – никто из местных ни разу не видел Яшку в лицо. А те, которые однажды приходили в это гиблое место, хранили упорное молчание. Оно и неудивительно, если на твоих руках человеческая жизнь. И неважно, что она способна спасти твою собственную, быть может, и жизнь самого близкого тебе человека.
-Где ты? – негромко сказал Тимофей, оглядываясь в темноте развалин, и достав из-за пояса пистолет, повторил уже громче, - Где ты, сукин сын?
Он винил в смерти дочери не больную жену Верку, притащившую десятилетнюю Маришку сюда на погибель, но эту тварь, требовавшую жизнь ребенка взамен исцеления его жены. Не имеет значения, как Тимофей узнал об этом, он и сам с трудом понимал, каким образом оказался у своей цели. Наверное, все-таки, есть справедливость в этом мире, какие-то силы, которым так же не все равно.
Но вот в темноте перед ним возник человек в грязном рубище, с длинной и такой же грязной бородой и длинными грязными космами волос. Было ощущение, что Яшка только что выбрался из трясины, окружавшей его логово. И из-за болотной грязи Тимофей не мог определить возраст его, и от увиденного он даже оцепенел, а рука с оружием сама собой опустилась. Отвращение и страх окружали Яшку невероятно плотным кольцом, а теперь набросились и на его гостя. Где-то на черном грязном лице Яшки открылись глаза, мелкие, взгляд которых больно пронзал насквозь, настолько острым и холодным он был. В ту же секунду Тимофей почувствовал твердую хватку тяжелых мокрых пальцев яшкиных неимоверно длинных рук, выползших откуда-то снизу и обхвативших его ноги с целью не дать гостю уйти.
-Почему же не стреляешь? – каким-то хриплым и клокочущим голосом задал вопрос Яшка, сам не двигаясь с места.
И этот голос сбросил все оцепенение, поразившее Тимофея изнутри, отрезвил его сознание, освежил воспоминания о дочери и жене, у которой точно что-то замкнуло в голове однажды.
-Ты убил мою дочь, - не с первого раза сказал Тимофей и вновь поднял оружие, целясь в голову бородатого нечто в человечьем обличье, - Заставил мою жену утопить ее в этой чертовой трясине ради ее собственного исцеления.
-Одна жизнь всегда стоит другой жизни, - непоколебимо ответил Яшка, - Она знала.
-Она не понимала, что делала, - Тимофей повысил набиравший прежнюю силу голос, - Она была больна. Но твое исцеление сделало ей хуже. Хуже нам
