напоминают реальный мир, готовый принять меня настоящего, я могу проникнуть в самую сердцевину наблюдаемой мною боли. Ярость, жгучее пламя, закаленная сталь – раскаленная и ледяная, твердый острый клинок, пронзающий прямо в сердце. Бесчисленное множество таких клинков наполняет все еще реальный, но постепенно отдаляющийся от меня мир вокруг. Даже в общении с Олегом я чувствую себя на пороге в ту, недосягаемую для них реальность. Я вижу самый живой интерес Олега, пронзенного болью с ног до головы, когда рассказываю ему о чем не должен говорить никому, о чем не должен писать сейчас на этих страницах…
…(Пример 1)…
…Я вижу женщин в своих снах. Самых разных, но всегда невозможных в существовании в убивающем меня мире. Я это знаю. Ни одна из них не родится здесь. Я вижу и испытываю на себе их силу, природную и неподдельную, а потому недоступную для искажения. Мне она знакома. Один в один повторяющая то, что внутри меня, то, что предназначено лишь мне, но то, о чем я говорю с Олегом, не рискуя показать самому себе. Эта сила с рождения преобладала во мне, направляла все мое мышление на утонченность и мягкость, заставляя страшиться грубых громоздких форм и выражений. Забавно, что подобная сила все это время хранилась в грубом громоздком моем теле, идеально подходящем под множество острых клинков, пронизывающих воздух вокруг.
Всякий раз оказываясь в той действительности, я чувствую себя одной из тех женщин. Я вижу свое подлинное женское тело, но вижу как-то не физически. Физически нет ни рук, ни ног, только окружающий мир. Однако, я женщина. Будто все нутро мое, (душа, обретшая плоть) вывернуто наизнанку. И оттого я чувствую нечто вроде прилива сил, нечто вроде ликования и упоения, кружащее рядом, но не касающееся меня, хотя и принадлежащее мне. Бесплотный, но во плоти, я полон жизни. Полон настолько, что могу чувствовать ее угасание в тех, кто ласкает меня, кто готов защитить и сберечь. В одних лишь их объятьях я испытываю сладостный трепет, совершенно неземную дрожь, колыхающую все мое тонкое и мягкое естество.
И в тот же миг я вижу себя глазами мужчины, сжавшего в своих руках хрупкое и нежное девичье тело. Я вижу каждую черточку ее лица, каждый изгиб, каждую морщинку гладкой кожи, наслаждаюсь уже только ее материальностью, которую чувствую в своих руках. Все тело мое горит от нескончаемых физических мук, которых не должно быть в этих объятьях. Никакого холодного стального блеска в моем дыхании, никакого безжалостного огня. Но он есть, он до невозможности жгуч, и от него невозможно избавиться. Лишь улыбка ее, искренняя и добрая, заставляет забыть о пронизывающей боли. Женщина в моих руках будто забирает ее в эти бесконечные моменты наслаждения…
…(Пример 2)…
…Каждый свой сон я проживаю жизни всех этих женщин, каждый свой сон я чувствую их утонченность и чистоту в помыслах и деяниях. Каждый свой сон я принимаю боль внутри каждого своего мужчины. Она всегда одинакова, несмотря на время и обстоятельства, происходящие со мной там. И каждый мой сон наполнен самыми светлыми, самыми высокими и непознанными чувствами любви и верности, веры и надежды, на которые способно женское естество. И каждый раз просыпаясь, я ненавижу свое изможденное тело, которому давно нет места в реальном мире, и оно понимает это…
…(Пример 3)…
…Я знаю, что это не просто мои сны, отображающие мое состояние – моральное и физическое. Я как будто вижу другие свои жизни, и прошлые, и настоящие, и будущие. И женское начало доминирует в каждой из них, запертое в мужской оболочке, кажущейся прочной с виду, но быстро изнашивающейся в условиях острого стального блеска и обжигающего огня боли. Будто мое уставшее и потерявшее всякую защиту тело открывает скрытую в глубине сознания информацию. Постепенно возвращает его в какие-то прежние условия Бытия. Расслабляет.
Но почему же даже там, за пределами этого мира, все тот же острый стальной блеск, режущий и обжигающий жгучим огнем? Может показаться, что я понемногу схожу с ума, один в этом остром режущем мире. Вот и Олег говорит, что я слишком себя накручиваю, что я слишком эмоционален, что загоняюсь по поводу и без повода, что забиваю голову всякой дребеденью. Он советует мне даже сменить обстановку, и вообще жениться. А ведь я чувствую его, наверное, еще острее, чем он сам. Думаю, он знает о том, что мое время близится к завершению. Думаю, он чувствует силу земли, все больше овладевающую мной, открывающую мне правду.
И дело вовсе не в том, хочу ли я уйти, быть самим собой и не бояться того, что я вновь не смогу, и в очередной раз все повторится. Хотя, конечно, хочу, в надежде, что будет иначе. Все смертно, у всего есть срок годности. Нравится ли такой порядок, либо же для кого-то он не является нормой (и тогда это не вполне нормальные люди), я должен только мириться с ним. Несмотря на все понимание девичьей утонченности внутри моего грубого громоздкого тела, я никогда никого не винил за свою натуру, непригодную к суровым условиям в этом мире. За проявление человеческих чувств, за искренность переживаний, за стеснительность перед, казалось бы, чем-то естественным, за собственную слабохарактерность, наконец. Все идет как идет…
…(Пример 4)…
…На днях общался с одной мадам. По правде сказать, возникло сильное желание втащить ей так, чтобы мало не показалось. Сомневаюсь, правда, что до таких созданий что-то доходит. Мадам только по половым признакам. Что-то из серии «без минета жизни нету». Нафиг отношения, нафиг семья, нафиг утонченные чувства. Мужеподобное существо с матерным, просмоленным табаком, и проспиртованным языком. И, кажется, я не видел никакой боли с ее режущим стальным блеском и жгучим огнем…
конец
Глава 32. Ра
Сначала чуть-чуть расскажу о нем. Его имя – Тополек Геннадий Леонидович. На момент моего с ним первого общения (по работе) ему оставалось чуть больше месяца до пятидесятилетнего юбилея, хотя внешне он выглядел гораздо моложе своего возраста. Когда Гешу призывали в армию, военком еще удивлялся, мол, как это малолетке повестка пришла. С первых же минут он дал мне понять, что молодость была коньком не только лишь его тела, но и духа. Общительный, открытый, готовый с охотой выслушать каждого своего оппонента - казалось, в тот момент ИП Тополька Геннадия Леонидовича и не было вовсе, а был только Геша. Будто ничто не могло его как-то обидеть, а уж тем паче разозлить. Невысокий, кудрявый, чуть хромый на левую ногу, с абсолютно гладким лицом, на котором никогда не было щетины, Геша около пяти лет владел двумя ресторанами в нашем городе. И один из них как-то раз стал местом криминальных разборок, после которых Топольку отвалили нехилую денежную компенсацию за моральный и физический вред.
Однако, сам Геша, до того памятного для меня дня, в связях с криминалом замечен не был. Наоборот, у него были друзья из городских властей. Конечно, ему приходилось давать «на лапу» всяким проверяющим даже несмотря на связи (а как иначе?). Но, естественно, все это были мелкие расходы, и Гешины заведения продолжали пользоваться положительной репутацией.
Лично я общался с ним два раза в неделю, когда привозил мясо, во вторник в один ресторан, в пятницу - в другой. И всякий раз мне приходилось приезжать в главный офис за печатями, проставляемыми в документах Гешей лично. Он всегда был на месте, в своем крошечном рабочем кабинете на втором этаже, и всегда корпел над какими-то бумагами, заполонявшими стол. Геша старался соблюдать правила элементарной вежливости с каждым своим поставщиком, и в кабинете его сохранялась эта приятная уютная атмосфера, которую я чувствовал каждой клеточкой своего тела. Она не допускала даже повышения голоса выше установленных Топольком норм.
Чуть позднее выяснилось, что мы с ним почти соседи. Частный дом, в котором он жил, располагался всего через пяток домов от нашей многоэтажки. Уже после моего увольнения и перехода на другую работу, мы с Гешей несколько раз приветствовали друг друга с утра. У него была белая иномарка, в которой Тополек возил вполне ничего так, на мой вкус, жену.
Ну так вот, в тот день мы с Геннадием Леонидовичем Топольком внезапно пересеклись в торговом центре. Я, конечно, не был удивлен тем, что увидел белую иномарку со знакомыми номерами, про себя даже хотел поздороваться с Гешой за руку. Но неприятно напрягся, заметив двоих молодчиков, куривших возле его автомобиля. Оба высокие и плечистые, ничем не выделявшиеся из толпы, они не должны были вызвать подозрений. И несведущим людям могло показаться, что это они подъехали к торговому центру на этой белой машине.
Однако, в какой-то момент, когда до них оставалось метров пять, один из ребят обошел автомобиль, а затем они оба на миг наклонились. В следующую секунду раздались негромкие хлопки, а вслед за ними шипение, выходившего из порезанной резины воздуха. После чего молодчики попытались почти бегом ретироваться, засовывая руки в карманы штанов с целью спрятать ножи или что-то в этом роде, чем можно проткнуть колеса автомобиля.
Но так уж получилось, что Геша вышел на улицу (с объемным пакетом с продуктами) в тот же момент когда я поравнялся с его машиной. Я успел лишь тыкнуть пальцем в сторону удалявшихся ребят. Они отошли не так далеко, несмотря на скорый шаг. Геша только голову повернул в указанном мною направлении, потом бросил быстрый взгляд на пробитые колеса своего автомобиля. Через миг пакет с продуктами в его руках оказался на земле.
-А ну стой! – окликнул он каким-то тяжелым, резко изменившемся голосом, который отразился в моей голове неприятными ощущениями, - Вспышка! Вспышка, я сказал!
Ретировавшиеся ребята обернулись на миг, готовясь к скорейшему бегству. Только у них ничего не получилось. Потому что внезапный яркий свет взорвал окружающую меня реальность, залив собой каждый ее миллиметр. Впрочем, это был не визуальный свет, по крайней мере, для меня. Грозный приказной тон Геши будто пронзил мою голову тонким острым ножом, зазвенел всеми высокими частотами какие только возможны в природе. В ушах моих не просто зазвенело, как бывает при скачках внутреннего давления, но было такое чувство словно сама голова моя излучала этот истошный, отвратительный, жутко тяжелый звук, стремясь быть раздавленной сама собой.
Именно этот звук сиял во мне мощным густым сиянием, погрузив меня всего в нескончаемый свет, хотя, повторюсь, визуально я не видел никакой яркой вспышки, которая озарила бы все вокруг. Тем не менее, инстинктивно я схватился за голову, стремясь унять эти жуткие ощущения. Закрытые глаза не помогали потому, что свет изливался изнутри меня. И это был холодный свет, испепелявший, при желании, все вокруг дотла. И кроме его подчинявшего своей воле голоса я больше ничего не мог слышать. Но в том все и дело, что голос принадлежал Геше. Должен был бы принадлежать ему, раз он был совсем рядом от меня.
-Смотри мне в глаза, - мрачным повелительным тоном высказывал Тополек своим обидчикам, - Никто не смеет моего касаться. Поставите мне на машину новые колеса.
-Мужик, извини, - охал один из парней, зажав руками глаза, - Ничего личного. Нам денег дали, чтобы твою тачку порезать.
-А мне, знаешь, как-то без разницы. Ты колеса мне порезал,
