автора образ принцессы соответствовал всем представлениям Его о женской красоте. Это было глубоко личным для Него, своим настолько, что внутри Него бушевало пламя обиды за эту авторскую несправедливость. Двухтомный роман был экранизирован и получил немалую известность и хорошие отзывы, как от простых зрителей, так и от кинокритиков. Но только не в Его пользу. И когда Он решился изменить финал, Ему удалось это неожиданно легко, будто в Нем была заключена некая сила, освободившаяся по одному Его желанию, стоило лишь Ему того захотеть. И если во всех прочих печатных и киношных версиях финал был логичен и неизменен по воле автора, то Его двухтомник заканчивался иначе. Что в фильме, сохраненном в качестве видео файла на жестком диске, что в книге, для Генриха и Изабель все заканчивалось благополучно.
Ни у кого в целом мире не было больше такого финала. Размытого, практически не имевшего деталей, ведомого только одним стремлением сохранить чувства и страсть. Но Ему не нужны были никакие детали. Он был внутри событий, в центре повествования, рядом с прекрасной и нежной Изабель. Лишь бы она была рядом, лишь бы никогда не прекращались чувства, лишь бы здесь и сейчас имело значение, а завтра не наступило бы никогда. Разве не тот смысл был заложен автором в любовную линию?
-Не отпускай, - в беспамятстве заклинала принцесса, разомлевшая в его руках, - Молю, не отпускай…
И Генрих не отпускал, Он не отпускал, желая продлить чувства до их свободного, естественного угасания, о котором автор умолчал, желая покончить с главными героями род видом социальной несправедливости. Влюбленные плыли на остров, неизвестный автору, но подготовленный Генрихом (подготовленный Им) для жизни вдали от цивилизации. Вдали от толпы, желавшей их смерти.
-А если они нас выдадут? – спросила Изабель уже на берегу, имея ввиду судовую команду и капитана.
-Не выдадут, - успокоил ее Генрих, - Я подготовился.
В то время как Изабель поднималась по низким широким ступеням к огромному просторному дому, Он смотрел вслед уходившему обратно в море кораблю, пока страшный грохот взрыва не разнес судно в щепки. Но принцесса практически не слышала этого, полностью увлеченная богатым убранством внутри стен ее нового жилища, напитанного приятными запахами. Она была желанна в этом доме, она была желанна на этом острове, воздух которого будто пел для нее. Все вокруг нее было насыщенно красками, запахами, звуками, во всем была любовь к ней, и Изабель никогда бы не поверила в то, что такое вообще возможно. Такого не было даже в стенах родного дома. Он постарался для нее, Он всегда был с ней, Генрих должен был оставаться с ней.
Ради Него.
конец
Глава 24. Металл
Он был страшен. Демон, вырвавшийся из самой Преисподней, явившийся в материальный мир прямо из Ниоткуда, а потому невозможный в своем существовании. Огромный и массивный, намного страшнее дикого голодного монстра, от которого нет спасенья, он пришел совершенно внезапно. Распространяя вокруг стальной непробиваемый холод, в один миг заполнивший оба этажа загородного коттеджа, демон мгновенно взял власть в свои руки. Каждый шаг его сопровождался ужасным грохотом, от которого стыла кровь.
О, да, там была кровь. Кровь залила весь первый этаж. Демон расправился со всеми, кто не успел сбежать. Стас, Леший, Веталь, Тома, Милка – несчастные ребята и девочки, он не пощадил никого из них. Однако, они были слишком заняты, чтобы не то, чтобы сопротивляться, но даже понять, что умирали. Происходящее на первом этаже до того, как появился демон, было самой настоящей оргией, ради которой парни вызвали Тому и Милку, чтобы отдохнуть от семейных будней. От жен и детей. Должна была быть и Вика, так обещал Ярик, устроивший этот отдых за пределами города.
Но в то время, как демон начал и продолжал свой пир, Вика лежала в теплой воде, запертая на ключ в ванной комнате. Как и люди внизу, она так же была под кайфом, полностью расслабленная, наслаждавшаяся грохотом тяжелой музыки в голове. До встречи с Ярославом Вика ненавидела металлическое звучание; ненавидела и не понимала, как можно было назвать ЭТО музыкой. Но именно хэви метал гремел в салоне крутой иномарки, в которую она прыгнула однажды, выбранная клиентами из прочих других девочек. Три человека было в машине тогда, и она оказалась на заднем сиденье рядом с мужчиной лет сорока, с грустным лицом и очками на глазах. Он был старше ребят, сидевших спереди и откровенно балдевших от заводного грохота, под который вокалист рычал что-то на неизвестном Вике языке. И, кажется, оба парня находились под химикатами, а в салоне машины стоял странный запах.
-У тебя красивые волосы, - негромко сказал мужчина в очках ей в самое ухо.
И голос его приятно кольнул ее сознание, будто искусный мастер нашел в огромной грохочущей стене совсем крошечную брешь для своей иглы. И пока что он оказался единственным из множества мужчин, кто обратил внимание на ее черные вьющиеся локоны волос, за которыми Вика старательно и подолгу ухаживала с детства. Она никогда не заплетала их, позволяя спадать ей на плечи и на грудь. Кажется, он первым заставил ее приятно сжаться, и его колющий голос что-то толкнул внутри, отчего все прочее вокруг утратило важность.
-Ты не такая как другие, - продолжил он, затем достал из нагрудного кармана темной рубашки крошечную зеленую капсулу, - Расслабься и наслаждайся. И о них забудь.
Кивком головы он указал на балдевших ребят спереди. Тогда Вика проглотила пилюлю, повинуясь внезапному голосу интуиции, требовавшей доверять этому человеку. Этот самый голос отчетливо доносился из той микроскопической бреши, проделанного тонкой иглой отверстия, и Вика не могла ничего сделать, чтобы он смолк.
Горький травяной привкус и сладкое ароматное послевкусье настроили сознание Вики на какую-то другую частоту. И на той частоте она могла четко разобрать изменившийся голос, утопавший в грохоте тяжелой музыки, что обрела твердую мелодичную структуру. Все это были песни, посвященные роду, прославлявшие нерушимость и святость родовых уз, призывавшие держаться вместе и вступать в бой против любых угроз разобщения. Во многих из этих песен рассказывалось о предательстве и возмездии за преступления, очерняющие родовые традиции и обычаи, порочащие неприкосновенность семейных отношений. Травяная пилюля переносила сознание Вики куда-то глубоко в давность лет, в родную семью – к любимому мужу и детям, которых у нее пока не было, и она не ждала их скорого появления в своей жизни. И она наслаждалась открывшимися перед ней образами гладкой и тихой семейной идиллии, позволявшей ей цвести и благоухать.
Но эта схема работала только рядом с Ярославом, таким именем представился мужчина в очках в тот вечер. Она не видела, как ОН расправлялся со своими жертвами, которых Ярослав откровенно ненавидел за их блуд и измены, и куда более гнусные извращения (например, свингерство). Нет, Вика могла указать лишь на страшного демона из Преисподней, зверя, невозможного для описания в словах. У нее просто не хватило бы нужного воображения. Но демону всегда была нужна тяжелая музыка, и она грохотала, пока лилась кровь. Вика не видела мертвых тел, однако чувствовала запах их крови, который, однако, не оставался на Ярославе.
Он позвонил ей за день до того, как на первом этаже его загородного коттеджа оргия перешла в жестокую расправу. Вика чувствовала его стремление овладеть ею прямо на пороге дома, упиравшееся в некую неодолимую преграду за шаг до близости. И не первый раз Ярослав хотел заняться с Викой сексом за все время их не столь уж продолжительного общения, и всякий раз его страсть гасла в самый последний момент, и в глазах его будто разверзалась черная мрачная бездна. И все, на что его хватало тогда, обнять Вику и прижать к себе сильно-сильно, будто после долгой разлуки или же перед неизбежным расставанием навсегда. И не было в нем ни единого намека на того ужасного демона, способного одолеть любого врага, не было в нем и намека на жажду крови падших мужчин и женщин, извративших и обезличивших семейные ценности до состояния рыночных отношений, где нет ни любви, ни доверия.
Но Вика была нужна ему, несмотря на все эти неудачные попытки близости. Рядом с ним Вика чувствовала облегчение, и понимала, что думала о нем непрерывно. Она понимала, что не боялась демона, понимала, что демон, со всей его жестокостью и неистовостью, был на ее стороне, что он был жив благодаря ей. Что он был жив в то время как она пребывала будто на другой планете, где были только она и ее семья, где была она и Ярослав, ради которого она и появилась на свет, ради которого и от которого продолжала род. И не было никого, кто посмел бы разрушить их семейное гнездо.
Там, в запертой ванной комнате на втором этаже загородного коттеджа на Вику снизошло озарение, от которого ей было еще лучше.
И вновь она не видела мертвых тел внизу, не видела ни капли крови, лишь чувствовала ее запах вокруг. На большом столе стояло несколько бутылок и бокалов с недопитыми мужчинами и девочками вином и пивом, блюда с недоеденной закуской. Пульт от музыкального центра, из колонок которого только что рубил хэви метал, правивший совсем недавней оргией на двух сдвинутых и помятых диванах, был крепко сжат в руках выпустившего Вику из ванной Ярослава.
-Что это за группа? – спросила Вика, едва он тяжело опустился на стул и сложил руки на столе, - Я искала эти песни в Интернете. Ничего не нашла. Кто поет?
-Моя жена, - не сразу сказал Ярослав, и она не была удивлена, лишь кивнула головой.
Взгляд Вики неотрывно блуждал по ложу недавней похоти и жестокой смерти нескольких человек.
-Я убил ее, - Ярослав потянулся за вином и налил целый бокал, на дне которого оставалось несколько капель, - Убил и избавился от тела. Сжег и развеял прах по ветру.
И вроде жуткие вещи он говорил, а Вике не верилось, что то рычание в песнях принадлежало женщине. Если только это был голос человека.
-Она раскаивалась за то, что причинила боль мне, детям, родным. Она раскаивается до сих пор, хотя я давно простил ее.
-Она гуляла?
-Хватило одного раза. У всех на глазах, во время торжества, которое закончилось массовым блудом во хмелю. Было слишком хорошо, чтобы она смогла сдержаться. А потом в нее тыкали пальцем, тыкали пальцем в меня, в наших детей, в наших родителей. Ей было трудно это вынести, даже дети осудили свою мать. Я сделал то, что она хотела сделать с собой. Я не позволил Валентине еще больше очернить ее имя.
-Это не ты, - дошло до Вики.
-Я только открываю ей дверь. Включаю тяжелую музыку, чтобы она вошла и не молчала в своих раскаяниях. Она всегда хотела справедливости, и я не могу осуждать ее деяния. Какими бы ужасными они не казались.
-Всякий раз, когда я слышу эти песни под действием твоих таблеток, я вижу образы. Дом, ты, дети. Все, что было давным-давно… Это ведь ее воспоминания, - догадалась Вика, и здесь ей стало не по себе.
-Я говорил тебе, что ты другая, - Ярослав допил из бокала и сразу налил еще, и вина из бутылки хватило на четверть бокала, - Я видел девушек, которым откровенно нравилось стоять на панели за деньги. Она убила их всех до единой, забрала с собой. После того как расправилась с другими содомитами их
