Зачем помогать банди… революционерам в Испании, Сельвадоре или в Африке? Если тут, в Смоленске, я не могу выбрать летом в магазине ничего кроме валенок, галош или кирзовых сапог, а для того что бы купить обычные туфли, я переплачиваю какому-то пархатому, в лучшем случае втрое. Вы их спросили? Этих крестьян и пастухов, в Америке и Африке, нужно им такое счастье, чтобы потом давиться в очередях, дабы обглодать кости? Стоило погубить в войну, двадцать миллионов человек, чтобы потом так жить?
Обершарфюрер, говорил громко и с таким надрывом в голосе, что проходивший мимо мужчина лет сорока пяти в очках, пиджаке и в рубашке с безвкусным пестрым галстуком и с портфелем в руках, опасливо оглянулся на них, опустил голову и резко ускорил шаг, еще пару раз обернувшись на них.
Маша не верила своим ушам. Она тоже сжала кулаки, подалась вперед. Ее грудь вздымалась от гнева, лицо покраснело и как-то вытянулось, нос обострился, а верхняя губа приподнялась, показав ровные белые зубки. Она была так прекрасна в этом своем негодовании, что весь гнев Юрия куда-то улетучился, не оставив следа, лишь — сожаление о своей несдержанности.
— Ты что такое говоришь, Юра! Ты же комсомолец! Как ты можешь, это говорить! Ты же военный…, да разве ты не понимаешь! — она захлебывалась негодованием, но так и не могла ничего внятно ответить, столь диким казалось ей услышанное.
Кудашев обхватил ее за плечи, обнял, крепко прижимая к груди, и закрыл рот поцелуем, прервав гневную тираду. Маша вдруг сдулась, как шар из которого выпустили воздух, прижалась к нему и заплакала. Он гладил ее по пышным русым волосам, целовал мокрые от слез щеки. Проходившие мимо прохожие оглядывались на них, стоявших посреди тротуара, а проходившие неспешно в патруле милиционеры переглянулись с ухмылкой. Всем известно — милые ссорятся, только тешатся.
— Ты иногда такой странный, Юрочка, — прошептала, всхлипывая Маша, — такой странный, что мне бывает страшно! Но ты самый, самый, самый любимый!
Они шли потом неспешно, не говоря ни слова, Кудашев обнимал девушку за плечи, а она его за пояс. Неожиданно, Маша остановилась.
— Давай пойдем другой дорогой, — попросила она негромко. Только тут обершарфюрер, обратил внимание, что они подошли к проходному двору, где в прошлый раз им попались бандиты. И хотя он чувствовал, что впереди нет какой-либо угрозы, решил не спорить. Другой дорогой, значит другой дорогой.
Они прошли дальше, не сворачивая в арку. Навстречу судьбе.
Глава 20. Кровь на траве
Дорога, по которой Маша вела его до нового общежития университета, оказалась существенно длиннее. Само общежитие, соседствовало с незастроенным пока пустырем. Дорога, миновав старые трехэтажки и частные домики с высокими, старыми яблонями за облезлыми заборами, шла через какую-то промышленную зону. Опустился вечер, было очень тихо и все еще светло. Где-то за заборами рубили дрова, и кто-то не очень трезвый, сопровождал удары топора, то уханьем, то матерком. Чем дальше они шли, тем тревожнее было на душе у Кудашева. Старой дорогой, все же стоило идти, но что сделано, то сделано, он крепче взял девушку под руку и молодые люди, не сговариваясь прибавили шагу.
Тропинка тянулась вдоль длинного бетонного забора с одной стороны и небольшой насыпи с рельсами поверху. Судя по состоянию узкоколейки, составы по ней не ходили лет, наверное, десять. Чем ближе они подходили к концу забора, тем явственней было осознание опасности. У поворота, Юрий замедлился, подвинул встревоженную Машу себе за спину и решительно шагнул за угол. И чуть не столкнулся, нос к носу, со вчерашним хулиганом по имени Чмырь, прислонившегося спиной к забору и дымящего сигаретой. Маша испуганно ойкнула и ухватила обершарфюрера за плечо. Тот явно ждавший их, дурашливо скинул с головы кепку и гнусаво произнес:
— Здрасте, товарищи дорогие! Заждались мы уже вас, родненькие!
Из-за его спины, выступили двое его дружков, тот самый Гоша, блеснувший в ехидной ухмылке золотыми зубами и еще один, незнакомый, чернявый, похожий на цыгана. Чернявый, демонстративно поигрывал пальцами правой руки с холодно блеснувшим ножом с разноцветной, наборной рукоятью. Сзади, со стороны железнодорожной насыпи, послышался шум осыпающегося гравия. Обершарфюрер сделал шаг назад и быстро повернул голову в ту сторону. На заднице, неуклюже съезжал с насыпи вчерашний здоровяк откликавшийся на Лобана. Их явно ждали, путь назад был перекрыт.
— Ты, Гоша, прошаренный кент. За что тебе и уважуха по жизни, от правильных поцанов! Точно, тут они пошли, как в воду глядел! — сказал Чмырь, отходя в сторону и уступая дорогу главарю.
Гоша, тем не менее, бросил на Чмыря взгляд явно говорящий, что его он к этим самым, «правильным поцанам» вряд ли относит. Главарь неторопливо вышел вперед, не вынимая рук из карманов, чуть ссутулившись. Глаза неопределенного цвета, смотрели холодно исподлобья, что не вязалось с насмешливой улыбкой на его губах отсвечивающей золотыми передними зубами.
— Я же сказал, что мы еще сойдемся на узкой дорожке, гражданин товарищ, уж не обессудь, разговор то наш, не закончен остался. — Гоша явно наслаждался ситуацией.
Кудашев почувствовал, как из глубины сознания, гоня волны адреналина, начинает подниматься бешеная злость. На этот раз, явно мирно им не разойтись. В животе туго сжался холодный комок, а сердце бешено гнало кровь. Проклятье! Как некстати! Страха не было. Он явно знал, что если что и случится с ним, то не сегодня. Но если не было страха за себя, то вот за Машу волноваться стоило. Он оглянулся на девушку. Но случилось странное, в отличии от его ожиданий, она раскраснелась, откинула рукой волосы назад, грудь вздымалась от глубокого и частого дыхания, глаза сияли. Только подбородок подрагивал. Она была прекрасна в этой отчаянной ярости. Маша находилась на той грани, за которой следует или обморок, или бесконтрольная, и от этого глупая агрессия.
— Здравствуйте, ребята! — голос девушки дрожал, — ну все, пошутили и хватит! Дайте нам пройти, нас ждут.
— Эх, хороша! — тоже оценил девушку Гоша, — сегодня ты меня заводишь уже по-взрослому! У меня встал колом, того и гляди твоего малахольного, пуговицами с ширинки застрелю!
Бандит под противный смех Чмыря демонстративно схватил себя за промежность и потряс мотню. Стоявший позади чернявый только осклабился и плотоядно вытер губы внешней стороной ладони, не выпуская из руки нож.
Сразу было понятно, что слова взволнованной и напуганной девушки, подействуют на хулиганов прямо противоположно ее надеждам. Они почувствовали в жертве страх, и он действовал на мужчин опьяняюще. Кудашев осмотрелся. До высокого здания общежития, только показавшегося за какими-то строениями из грязного железобетона, было еще далеко. За забором, к которым их пытались прижать, в глубине двора, высился цех с большими закопченными окнами. В здании, наверное, работала вторая смена. Что-то грохотало, то звонко, то глухо. Время от времени через грязь и копоть окон пробивались вспышки сварки. Без сомнения, людям, находившимся там, в этом гуле и грохоте уж точно не слышно, что происходит на улице, за забором.
Значит, придется драться. Маша, чья отчаянная смелось, уже вышла вся, за его спиной дрожала всем телом, прижавшись в бетонной стене. Юрий быстро окинул взглядом бандитов. Здоровяк с тыла, ему показался наименее опасным. Слишком неуклюж, в групповой драке будет больше мешать своим. Хотя… под его кулак лучше не попадать. По силе удара, наверняка, может состязаться с паровым молотом. Чмырь — типичная тварь, в лоб нападать такие не мастаки, но вот за спиной следить нужно неустанно. Садануть чем-то острым в спину, это у такого типа людей, любимая тактика. Чернявый, которого про себя Кудашев назвал цыганом, то — темная лошадка. Но судя по тому, как крутит в пальцах нож, ловок и явно с острыми предметами, обращаться умеет. Ну а основная угроза — главарь этих ублюдков — Гоша. Насколько обершарфюрер понимал в людях, тертый он жизнью изрядно, и крови не боится. А его, Кудашева, слабина, вот она, за спиной, к забору прижалась. Стоит, кому-то из бандитов к ней пробиться и нож к горлу приставить, все, я уже не боец. Вопрос в том, насколько они готовы далеко зайти? Вряд ли они хотят его с Машей убить, постращать и поиздеваться, пожалуй. Но ошиблись вы, товарищи, ой ошиблись... Не на тех напали! Будь он один, пустил бы в ход свои новые, не понятые еще толком способности, как тогда на болоте, ударил бы так, что только брызги полетели. Но нельзя, тут нельзя, при Маше нельзя… Ну что же, не зря дома учили несколько лет, уж с советским уголовным отребьем, он постарается справиться. Предчувствие не било в голову безмолвным криком о смертельной опасности. Но не вовремя! Хотя… может ли быть что-то подобное «вовремя»?! Как бы то ни было, попробую с этими животными решить дело миром.
Он взял перепуганную девушку за руку, ободряюще улыбнулся ей, гладя в огромные от ужаса глаза и сделал маленький шаг навстречу бандитам.
— Давайте все же не переступать черту, мне это не нужно, а тем более вам. Сейчас мы с моей подругой, пойдем дальше, куда шли, а вы отправитель по своим делам. И вы и мы, вспомним это потом как шутку, а еще лучше, забудем все через несколько минут. — Юрий постарался вложить в голос всю уверенность в своих словах, которую только мог.
Но трое бандитов перед ним, только переглянулись с ухмылками.
— А ты складно лепишь, фраерок! Я признаться, вчера тебя за служивого принял, но ты, уж больно говорлив, не по масти, случаем не поп из церкви?
— Гыыы… — заржал рядом Чмырь, и затараторил, угодливо поглядывая на главаря, — а и правда! У меня в последнюю ходку, как уже мне откинуться, с блатной ратью семинариста пригнали. Чушкан этот, в Загорске в семинарии учился, а там они пидоры все, так и называют их семинарию —«голубятня». Так этот попик, повадился такого же под хвост драть, а тот его! Гыыы… В общем полная братская любовь! А потом, какой-то ихний бугор бородатый в рясе, долбаный архимандрит что ли, у него отбил любовника. А наш педрила заревновал, крышу снесло он и замочил, и хахаля своего в рясе и того поповского бугра. Слух был, что скандал поднялся на всю педрильню! Не потому что попы друг другу дымоход чистили, к этому-то там давно привычны, а потому, что у бугра из-под рясы погоны торчали. Да не туз мышиный, а поболее… Ну я к тому, что тоже говорливый был, но ему в первую же ночь, хуем рот заткнули. Гыыы…
Откуда-то из-за спины ему вторил громкий смех Сопли, надо же, эта обезьяна оказывается, любитель пошлого юморка… ну, ну.
Маша закрыла уши руками и зажмурилась. Ну да, подумалось Кудашеву, то что сейчас будет, тебе лучше не видеть, милая. Жаль, что не получается по-хорошему.
— Ладно! Шутки кончились! Вы сейчас нас пропустите и разбежитесь! Забьетесь в свои поганые, вонючие норы и будете сидеть там тихо и смирно. Или, что было бы намного лучше, исчезнете из этого города!
— Да ты что? — главарь был явно обескуражен напором и резкой сменой разговора, но отнюдь не испуган, — а если мы тебя, такого крутого поца, не послушаемся?
— Хуя се! Предьява! — вторил ему визгливо Чмырь.
— Я вас уничтожу! — просто и негромко ответил обершарфюрер.
— Тебе, мразь, — он кивнул на Чмыря, — я переломаю ноги и ты до
