только переглянется с Сергеем молча, покачают мужики головами, глядя на ее слезы. Расскажут ли ей о всем случившемся? Нет, вряд ли! И правильно, что промолчат! Глупец! Сам загнал себя в ловушку. Прикипел всем сердцем к ней. Но ведь и правда, между ними такая связь, которая случайной быть не может! Они созданы друг для друга! А если все удастся и за ним пришлют все же спасательный хронолет? Все равно, взять с собой девушку невозможно. Неужели тупик? Нет! Должен быть выход, не могла судьба, сведя их вместе, так жестоко издеваться. Он точно знал, случайностей не бывает, бывают обстоятельства, которые пока скрыты от понимания. Если он проник в этот мир один раз, то сможет сделать это и второй. Но для этого нужно вернуться домой. А если он попытается остаться в этом мире, убежать, спрятаться, то это верная разлука с любимой. Слишком опасно ей будет рядом с ним, это как постоянно носить с собой бомбу с тлеющим фитилем.
Он, погруженный в свои мысли, почувствовал позади Машу, за мгновение до того, как ее руки закрыли ему глаза. Он вздрогнул, а девушка засмеялась, убрала руки и усевшись на скамейку рядом, чмокнула его в щеку.
— Давно ждешь, милый? — щебетала она, — я хотела пораньше прийти, но там, в интернате столько дел накопилось, девчонки просили помочь…
— Да нет, всего минут пятнадцать, — он залюбовался ее раскрасневшемся лицом и сияющими любовью глазами, — ты знаешь, очень удачно сходил, как раз нужные книги нашел и…
Девушка вскочила с лавки и потянула его за собой:
— Ладно, пошли, потом расскажешь, я страсть как проголодалась, хоть и кормили меня там обедом.
Против этого, Кудашев ничего не имел. Действительно, раз уж Маша проголодалась, так что о нем говорить?
— Слушай, ты, наверняка, знаешь, куда тут можно сходить поужинать! Так пошли! Мне кажется… нам есть что отметить! — он улыбнулся девушке так, что она смутилась.
— Юра… как-то неудобно. В ресторане дорого очень, да и ребята ждать будут, я звонила в общагу, они мне все уши про тебя прожужжали, обещают королевский ужин, а с тебя концерт, как вчера. — она выглядела растерянной.
Упоминание «дорого», вдруг оказалось для обершарфюрера, ушатом холодной воды. Действительно, кто он такой, чтобы вот так запросто просадить в ресторане данные Василием Андреевичем деньги. Ведь для него до сих пор, неизвестно, сколько тут, в Совдепии получает средний рабочий или крестьянин, то есть, тьфу, ну и противное слово, колхозник. Судя по тому, что он видел вокруг, живет народ в советском раю для рабочих и крестьян, весьма небогато. По магазинам Юрий не особо ходил, но в Чернево и в обувном магазине Смоленска ассортимент явно не блистал. По всем законам рынка, то чего нет на прилавках, образовывало свой «черный рынок». И по тому жиду, загнавшему ему по несусветной цене пару туфель, которым красная цена пару рейхсмарок, можно предположить, цены там не малые. Решено, возвращаются они в студенческое общежитие. Там хоть и без изысков, но точно лучше, чем в советской столовой.
— Хорошо, милая, пошли! — он обнял ее, почувствовав, как девушка задрожала в его руках, и поцеловал ее, самым настоящим, долгим поцелуем.
— Знаешь, чего я сейчас хочу больше всего? — зашептала Маша, задыхаясь от переполнявших чувств.
Он глянул на раскрасневшееся лицо, приоткрытые призывно губы и ответил негромко:
— Знаю… наплевать на ужин, побыстрее вернуться в комнату и повторить все, что было вчерашней ночью и сегодняшним утром.
Маша не ответила, она обхватила его за руку, прижалась к нему, положив голову на плечо. Кудашев и так великолепно знал ее желания. Признаться, они совпадали и с его.
Они неспешно шли по улице, Маша, сбивчиво рассказывала про проведенный в интернате день, а Юрий, молча кивал, и время от времени, что-то отвечал, но мыслями вновь был далеко. Наконец, не выдержал.
— Маша, милая, давай завтра с утра вернемся к тебе в Чернево!
Девушка чуть сбавила шаг, и посмотрела на него с недоумением: — Мы же на три дня приехали, я тебе столько не успела показать! Вернее, ничего не успела! Я думала, мы завтра в Смоленскую крепость пойдем и в музей! Я уже с Витькой Ружницким договорилась, он лучше всякого экскурсовода, нам все расскажет и покажет…
Кудашев некоторое время шел молча, вполуха слушая, как Маша перечисляет местные достопримечательности, их было столько, что явно одного дня было мало. Но решение принято. Слишком опасно. Он чувствовал, очень четко чувствовал нарастающую опасность. Такими чувствами не пренебрегают.
— Ну что ты, милая, — ответил, наконец он, когда девушка прекратила описывать Смоленские красоты, — можем еще приехать. К тому же… мне с тобой, везде хорошо, а в тишине, у твоего батюшки, в лесу, как-то спокойней. Тут… слишком людно. Большой город. Голова начинает кружиться.
Последнюю фразу, он добавил уже намекая на свое пресловутое «ранение», и это действительно сработало. Лопатина только вздохнула, взглянув на него с тревогой, и дальше они шли молча. Но не долго.
— А какие книги ты в библиотеке искал? Все, что нужно, нашел? Расскажи! — спросила Маша.
Юрий чуть задумался: — Мне давно интересна тема Второй мировой войны… — начал рассказывать он.
Неожиданно их прервали. Сзади послышался шум, сопение и громкий топот. Кудашев обернулся и еле успел отдернуть с дороги Машу. Обогнав их, чуть не снеся с тротуара, мимо, с грациозностью паровоза, пронеслась очень полная женщина неопределенного возраста. Шлепанцы на ее полных, слоновьих ногах, перекрученных в голенях сизыми варикозными венами, громко хлопали по асфальту. Лицо раскраснелось, а полные щеки на бегу казалось, жили своей, отдельной жизнью, прыгая вверх и в низ. Застиранный зеленый ситцевый халат, подвязанный поясом, где-то под необъятной грудью, развивался, нескромно оголяя жирные бедра. В руке женщина держала какую-то тряпку, которой на бегу размахивала, словно лодка, пытающаяся парусом поймать попутный ветер. Картину дополнял несусветный головной убор, как потом Юрий рассмотрел, намотанное на голову с мокрыми волосами большое, когда-то белое, полотенце.
Он с изумлением смотрел вслед этой толстухе, если бы он не отдернул с дороги девушку и не отскочил сам, этот «двуногий локомотив» запросто сбил бы их, возможно, и не заметив этого. Маша испугано ойкнула, прижав руку к груди. Опередив их, метров на пятнадцать, прямо по улице, женщина замедлила бег и повернувшись влево, кинулась в стене ближайшего дома. Остановившись, она с огромной силой заколотила немалым своим кулаком по подоконнику давно некрашеного окна на первом этаже трехэтажки. Жестяной подоконник жалобно гремел о кирпичи, грозя не выдержать напора и отвалиться.
— Маринкаааа! Маринка, сука, открывай!!! — заревела, толстая женщина, и голос ее вполне мог составить конкуренцию паровозному или корабельному гудку. Наконец, окно со скрежетом раскрылось, из него высунулись полные плечи и голова с накрученными на жиденькие крашеные волосы, бигудями. Не смотря на производимый шум и крик, больше похожий на рев, жительница означенной квартиры вид имела скорее сонный и скучающий, чем встревоженный.
— Маринка! Бросай все! В «Тухлом» ребра выбросили! Суки драные, специально под закрытие, а завтра все по своим раздадут! Побежали, там Люська из гальваники, очередь заняла! — выпалила чуть не сбившая ребят толстуха, пытаясь перевести дыхание.
Мгновенно, скучающее и сонное выражение исчезло с лица, высовывающегося из окна, глаза загорелись яростным огнем, а пухлая рука захлопнула оконную раму. Женщина в полотенце, с непонятной неприязнью глянув на Машу и Кудашева, развернулась и стремительно набирая скорость, понеслась дальше в ту же сторону, куда шли они.
Обершарфюрер недоумевающе посмотрел на свою подругу, а она только вздохнула и развела руками, как бы говоря: «Ну что тут поделать!». Юрия с тревогой оглянулся по сторонам, не понимая происходящего. Вдруг что-то стряслось, и сейчас взвоют на улицах сирены тревоги, но тут же понял, что для Маши это если и не обычная картина, то явно, ничего страшного не происходит. Он еще решал, пока они шли дальше по улице, как бы задать вопрос о том, что происходит, и не выдать своего странного для местных, непонимания советских реалий. В это время, проломившись через кусты акации на углу дома, выбежала еще одна женщина, поменьше габаритами, чем первая, но тоже весьма крупная, в которой они узнали ту самую Марину в бигудях из окна. Одета она была примерно так же не броско, только халат был подлиннее и поновее, и на ногах тапочки шлепали не так оглушительно. Она резво набрала изрядный галоп, вслед «локомотиву», чуть было не оторвавшей ей подоконник, и метров через тридцать свернула влево на другую улицу. Когда Маша с Кудашевым поравнялись с этим поворотом, он остановился, с интересом наблюдая, как растущая за счет стремительно стекающихся граждан толпа, окружила отдельно стоящее одноэтажное здание, с большой вывеской «Мясо» над крыльцом.
— Вот всегда так, — как-то устало промолвила девушка, чувствовалось, что ей не нравится то, что они видят, и она потянула его за рукав дальше по улице. Видя лицо Юрия, на котором сменялась вся гамма чувств от недоумения до брезгливости, она спросила:
— Ты хочешь сказать, что у вас так не бывает?
Кудашев не сразу понял, что она имела в виду Прибалтику, откуда он якобы приехал, и не найдя, что ответить, только пожал плечами, дав себя увести.
— Ну я же понимаю, что это неправильно! — говорила девушка, раскрасневшись искренним негодованием, больше для себя самой, — обязательно нужно написать заметку для «Смоленской Правды», или «Комсомолки». Как же надоели эти ловчилы в торговле! И ведь все так! Магазину закрываться время, а они мясо выложили. А завтра, граждане придут с утра в магазин, продавцы скажут, что вчера все продали.
Для обершарфюрера, и правда, картина была дикой в своем варварстве. Одно дело было о чем-то подобном узнать из книг, а другое, совсем другое, видеть в живую. Хотя какие книги? О подобных особенностях советской действительности, он и не подозревал. Признаться, о таком в книгах никогда читать не приходилось.
— А почему «Тухлый»? — спросил он вдруг невпопад.
Маша, не поднимая глаз ответила: — А кто его знает? Я сколько тут учусь, всегда местные этот магазин называют «Тухлый!»
Кудашев больше ни о чем не стал спрашивать, и так было очевидно, отчего магазин «Мясо» мог заслужить столь неблагозвучное прозвище.
Совершенно неожиданно, его стала душить злость! Она застилала кроваво-красным глаза и заставляла так сжать кулаки, что ногти до боли впились в подушечки ладоней. Злость за то, что живет его любимая женщина в таком говне. Что отличные русские люди, ее отец, Сергей Горохов с женой и другие, которых, наверняка, большинство, погрязли в этом советском болоте и даже не понимают какое оно гадостное. Он старался сдержать себя. Молчи! Ради всех богов молчи! Ты сейчас наговоришь такого, что и так все усложнит многократно! Маша, почувствовав внутреннюю борьбу, происходящую в ее парне, не сводила с него глаз. Они остановились.
И Кудашев не выдержал.
— Вот объясни мне, милая. Зачем это все?! Зачем летать в космос и трубить об этом на весь мир, если дома, люди давятся в «Тухлом», даже не за мясом, а за свиными или говяжьими ребрами?
