Думаю себе, как бы по наивности не брякнуть лишнего – а то замучают исследованиями дурацкими, как какой-нибудь медицинский феномен, или с работы попрут. А мне такой… Хм. Дар – очень даже может пригодиться в работе-то.
Ведь внутрь некоторых наших «ящиков» с фонарём-то не очень пролезешь, а у меня будет свой – встроенный, так сказать!.. Да ведь такая штука может и не только работе помочь… Интересная штука. Словом, я почти полночи тренировался, если можно так сказать про стрельбу глазами, и навострился так регулировать зрение, что нужный мне предмет, или место, как бы подплывало ко мне, и освещалось так, словно в съёмочном павильоне какой-нибудь киностудии! Мне понравилось.
А перед рассветом я ещё поспал. Хотя и не устал совсем – а так, вроде, как про запас. Это оказалось просто: приказал себе заснуть – и заснул!
Утром стало опять донимать радио. Ну, не совсем радио, а как бы это получше объяснить… Было такое ощущение, словно где-то на пределе чувствительности слуха работают сразу несколько радиостанций, или каналов, и по всем передают речь – не то дикторов, не то комментаторов – как от футбола… Ну, разумеется, всё идёт на испанском, и на каких-то индейских диалектах: ни слова не понять. Однако я обнаружил, что усилием воли могу глушить их. Ну, радиостанции то есть. Вот и хорошо. Я от них отстроился.
Стало скучно. Решил ещё поспать – лежать, и чувствовать себя здоровым было приятно.
Проснулся от того, что к моей двери приблизились шаги человека – и я как-то внутри увидел, что это – ко мне. И точно. Зашёл давешний невысокий доктор, и сразу стал что-то говорить. Я смотрю на него в оба глаза, и ничегошеньки в ситуации не прочухиваю: губы-то у него – не шевелятся! Да что же это такое?!..
И ещё меня поразило – испанского-то я так и не знаю, а тут просто, про себя, захотел – узнать, о чём же речь-то идёт, и на тебе: словно кто-то переключатель какой нажал – суть мне понятна. А он мне улыбается, поздоровался – уже вслух! – вежливо так.
Ну, я тоже в ответ улыбаюсь, киваю, как дебил бессловесный, а сам уже прекрасно всё понимаю – он думает.
И я его мысли читаю.
А думает он совсем не то, что пытается мне передать в улыбке и бодром голосом.
Вот, проходит он к самому большому аппарату, и начинает что-то там высматривать, а я себе осмысливаю.
Общий смысл того, что я у него высмотрел, сводился к следующему.
С того света они меня вытащить-то вытащили, а вот теперь никаких гарантий того, что я буду жить, если меня хоть на пару часов отключить от чёртовой искусственной печени и почек, у них нету. Кровь, вроде, всё время получает какой-то – не то яд, не то – наркотик. А локализовать, откуда он идёт, или где в самом организме вырабатывается, никак не удаётся. Как и – главное! – противоядие подобрать.
И если постоянно не пропускать этот мой кровоток через очищающую заместо печени и почек, систему, и не вводить мне всё время новую кровь из их запасов, то… Н-да.
Так что если и есть у них в госпитале заноза, как говорится, в заднице, так это ваш покорный слуга. И наилучший кандидат в покойнички – опять же я. И не одно, зараза такая, местное светило, не может мне помочь, и разобраться, в чём там, у меня в организме, дело. И донорской крови мне вогнали уже литров семь. И – без толку.
И ещё я понял – никакое это не радио у меня в голове. И управлять им я могу так же, как своим новым ночным зрением: избирательно и направленно: это я читаю мысли других людей здесь, рядом со мной – пациентов и медработников. В соседних палатах и даже на других этажах.
Я промолчал. С доктором вежливо только поздоровался. На английском. Потом и спасибо ему сказал. За то, что я жив, и они со мной возятся.
Он, судя по его мыслям-то, вроде, понял, поулыбался. Ушёл, пожелав мне скорейшего, как говорится… Потом пришла медсестра с подносом. Там был завтрак. Она тоже поулыбалась, поздоровалась, ну и я тоже в ответ поулыбался, поздоровался.
Она положила поднос на стол сбоку, попыталась меня приподнять, чтобы я, значит, мог сесть и покушать – покрутила что-то сбоку постели, ну та и встала – как бы углом. Согласен. Есть надо. Сел я. Нормально, вроде. Подставила она мне всё на откидной такой столик, и стал я есть.
Ем это я, а сам прочухиваю потихоньку её мысли.
И были они просты, словно коровье мычание. Пусть не обижается – это не оскорбление, а просто констатация факта.
Больше всего её занимало сейчас, как бы скопить на нижнее бельё, кружевное такое, дорогое, чтобы, значит, выглядеть пособлазнительней. Чтобы, значит, симпатичный медбрат с третьего этажа, Хулио этот поганый, на следующем дежурстве не ушёл в отделение интенсивной терапии к проклятой стерве Изабель, кобель он этакий!..
А ещё…
Воспоминания и ощущения от последнего их свидания.
И должен признаться, скромности мне не хватало никогда – я залез поглубже, и хлебнул этих самых воспоминаний и ощущений по полной.
Чёрт подери…
Не так уж плохо. Женщинам, оказывается, доступно ощущать та-а-акое… Хотя я бы с ними не поменялся всё равно – пусть хоть у чёртова медбрата и девять дюймов. Я ел, а девушка словно бы отключилась от реальности, и как-то замерла, застыла в странной позе. И я понял – это я виноват. Заставил, не знаю уж как, но, наверное, своим любопытством и желанием, словно бы воспроизвести заново всю сцену их близости.
Вот тогда я и испугался. Немного.
Получается, я могу не только считывать мысли, оставаясь совершенно нечуемым, но и влиять на эти самые мысли, воспоминания, а возможно, и поступки других людей. Управлять ими, так сказать. А имею ли я право?!..
Мамочка всегда учила, что все должны быть свободны. И давить, бить, или принуждать, или приказывать кому-то сделать что-то плохое другим людям – страшный грех.
Я примерно так и сам считал. На то и свобода.
Но когда я думал…
Я ещё не осознал даже полностью всех своих возможностей, но одно было конкретно ясно: если кто и может влиять теперь на людей, и узнавать всю их подноготную – так это я! И мне, вроде, начинало это – такая моя способность, сила! – нравиться.
Ну, девушку я отпустил, приказав ей забыть о том, что она только что вновь пережила – по моему желанию. Попробовал переключиться на еду.
Завтрак шёл у меня как-то медленно, и словно бы нехотя. Еда была вкусной, свежей – я это чуял. Но никакого удовольствия она мне не приносила. Словно жуёшь и продукты, вроде… А вкус всё равно – как у картона!..
А самое странное – я не ощущал от еды… как бы это правильно сказать.
Насыщения.
Ну, то есть, желудок наполнялся, а вот чувство лёгкого голода как-то не проходило. Ну и ладно, тогда я над этим не задумывался особенно – главное, поел наконец! – хватало и других проблем. Например, трудно было держать все каналы, по которым ко мне приходили мысли других людей, под контролем, чтобы выделить самые… э-э… интересные, что ли… И смотреть сквозь стены.
Да, я обнаружил у себя и такую способность. Я, конечно, не видел по-настоящему того, что там было, но вот присутствие и местонахождение других людей, там, за стенами…
Я чувствовал.
И кто где лежит или сидит, и куда двинулся. Ну и, ясное дело, что он при этом думает. Я чувствовал себя… как бы и в их теле – когда хотел этого. И когда я туда… как бы вселялся – я видел всё окружающее их глазами. Через их зрение.
Особенно чётко мне становилось всё видно и понятно, когда я закрывал глаза – тогда их окружающий мир был виден очень отчётливо, а не как сквозь мутное стекло… ну, или, словно, как бывает, когда смотришь сквозь стекло с затемнением – видно и сквозь, и то, что сзади него – частично отражаясь.
Хм. Рассказать, что и как я чувствовал и видел на самом деле, очень трудно – в людском лексиконе и слов-то таких нет, и понятий… Но я знал одно – пока я не должен никому показывать того, на что я стал способен. Так что я сказал своей медсестре, что больше съесть не могу, и попросился снова лечь. Прикинулся, словом, что совсем выбился из сил от сидения и жевания. Ну, она меня и положила. Я вздохнул, облегчённо так, словно подушка для меня – райские кущи, и закрыл глаза. Сделал вид, что заснул. Засопел, расслабил мышцы. Хотел, чтоб никто, стало быть, не мешал думать.
Теперь я мог… как бы это объяснить… гораздо свободней и дальше посылать свои глаза со слухом, и с этой новой моей способностью читать мысли на любом языке, к любому человеку, в любое место этого здания. Может, можно и нужно их – эти новые способности – как-то тренировать?..
Я прошёлся по палатам – не бегло и осторожно, как вначале, а теперь уже основательно и капитально: останавливаясь, если было любопытно. Правда, ничего стоящего не обнаружил: все думали только о болячках, стоимости их лечения, родственниках, и своих собственных проблемах – начиная от «поковырять бы сейчас в зубах, да зубочистки нет», до – «Проклятая шлюха! Выйду – точно убью!». Нашёл, правда, одного старичка, который в тайнике притырил от сынули и его стервы-жены приличную сумму, и теперь думал, как же её, эту сумму, забрать-то, пока не окочурился… Я на всякий случай запомнил место, где лежали деньги. Мало ли…
Затем взялся за врачей. И здесь ничего особо интересного. Вот разве что выяснилось, что как раз меньше всего эти самые Эскулапы с Гиппократом в кармане думают о своих пациентах, или о том, как их вылечить. Половину вообще интересовали только бытовые, так сказать, проблемы – типа, где взять денег на любовницу, или новый автомобиль, или как жене морду набить, чтоб не
