– И что же ты от всех нас скрываешь? Что же на самом деле мы должны отыскать? – как об стенку горох отлетают от президента все эти посланные в его сторону немые вопросы этих полных скептицизма людей, пока не смеющих раскрыть свой рот с этими вопросами. Они выжидают, чем всё-таки закончится весь этот переворот в умах людей в поиске для себя альтернативного выхода отсюда. А ведь как не им всем не знать, что только входы имеют для себя альтернативные пути, а вот выходы, а точней выход, всегда один. А всё остальное есть игры разума и сознания, не приведи господь их куда.
Ну и как ожидалось всеми этими скептически относящимся к любым инициативам людьми, а также и самим президентом, определённо что-то большее знающим, то альтернативный выход из создавшегося положения и отсюда не был найден. Но при этом были обнаружена такая предметность, которая вызвала свои вопросы у людей, нашедших эти объекты собственной статики.
– Что это? – всё внимание на себя перевёл этим вопросом Маккартур, держа в руках стопку чёрных пакетов для мусора, обнаруженных им рядом с мусорным ведром, как будто он не знает и никогда не имел дел с выносом мусора (и не только из дома, но из высоких административных кабинетов в лице людей мусорного рейтинга).
И, наверное, прежде, это когда все находящиеся здесь люди не были так как сейчас ограничены своим мировоззрением и не свободой своего волеизъявления, они бы посмеялись над таким огромным снобизмом Маккартура, не знающим элементарных вещей, используемых в быту. Но сейчас эти чёрные пакеты в его руках, не для мелкого мусора, а это были большие пакеты для перемещения в них больших вещей, вызвали у всех тут самые нехорошие и паскудные ассоциации. Эти чёрные пакеты предназначались для них по замыслу тех людей, кто их здесь запер, включив в игру на выживаемость.
– Сколько их? – не смогла выдержать неизвестности Сесилия Мантело (аудитор), отвечающая за бытовое и хозяйственное обеспечение, и до этого момента всё больше молчавшая. И хотя все поняли, с какой целью интересуется Сесилия о количестве пакетов, – она материально ответственное лицо, вот и ведёт вечно всему счёт, – всё же никого не покидало тревожное ощущение, что эти пакеты здесь оказались не для бытовых нужд, а они здесь оказались знаково – в целях психологического на них давления. И единственное, что может успокоить всех этих людей от альтернативных взглядов на эти пакеты, так это и в самом деле их пересчёт.
К чему отчего-то не думает приступать Маккартур, тупо так смотря на Сесилию и ещё её спрашивая: «Зачем?». На что ответить правдиво и внятно не представляется никакой возможности (все очень боятся произнести вслух то, что все, глядя на эти пакеты, надумали себе чёрт те что), и Сесилия, кто и инициировал это движение в сторону подсчёта пакетов, а про себя значит, она, да и все остальные, сосчитали количественную составляющую всех здесь находящихся людей (и хотя об этом и ранее знали, всё же этот подсчёт стал для всех открытием в том плане, что они на всё это и на самих себя посмотрели под другим углом зрения и увидели то, что ранее не замечали, быть может, или не видели: Их было, как присяжных или же апостолов 12, не считая президента. А вот что это значит, и не является ли президент спасителем мира (неужели Мессия?!), а они его судьями, то это тот ещё вопрос не презумпции мира: есть ли президент квинтэссенция истины или они есть чёртова дюжина тоже вопрос), и ничего пояснительно сказать не может, тупо упирая на пакеты в руках Маккартура.
Ну и Маккартур, видя всё это упорство Сесилии и со всех сторон её поддержку, решил не испытывать терпение судьбы, да и принялся, откладывая на стул перед собой по пакету, считать их. Где вслед за ним про себя вели счёт этим пакетам и все здесь люди. – И бл*ь, как так может?! И почему именно со мной всё это случилось именно сегодня?! – аж в бледности и расстройстве потерялись лица каждого по отдельности из здесь находящихся людей, как только последний пакет Маккартуром был отложен, и счёт был закончен именно на той самой цифре, которую все подспудно ожидали в итоге получить, но бывает же всё-таки чудо и не всегда же совпадает твоё самое страшное наитие и реальность. Но только, бл*ь, не сейчас и не сегодня. А сегодня и о тебе не забыли, приготовив для тебя пакет для транспортировки тебя в мир иных.
И только один Маккартур ни хрена не понимает, что сейчас такое было и почему все так ненавидяще его на него смотрят. – И что теперь? – ещё и вопрошает Маккартур, делая вид, что он не понимает, к чему ведёт его подсчёт. А теперь их будущее предопределено – его нет. А есть лишь пути их ухода в это беспросветное будущее. Впрочем, это даёт некую надежду, и человек вновь обретает в себе желание бороться хотя за свою смерть.
– Я бы не стал такое большое значение придавать ассоциативности своего ума. – Вдруг взял слово советник по извечно не решаемым вопросам ума, Аллегорий. С кого бы сейчас спросить за то, что он не предусмотрел всё это, и тогда какой он на хрен советник и эксперт по пространственно-временным событиям, если он не может найти связь между причиной и следствием. Что в итоге и привело их всех в такое запутанное положение. Но ему пока что это никто не говорит, а все слушают, что он ещё такого скажет, за что его затем можно будет привлечь к ответу.
– Технический работник оставил эти пакеты по своей забывчивости, вот и всё. А вы тут все уже сделали для себя пугающие выводы. Как говорится, у страха большие глаза. – А вот что сейчас такое имел в виду Аллегорий, и на кого он, падла, намекает так для себя бесстрашно и безрассудно, то чёта ни один генерал не понял.
– Но почему именно тринадцать? – задаёт вопрос Сесилия.
– Чтобы нас суеверных напугать этим чёртовым числом. Так что ли предполагаете? – каким-то напускным и наигранным смехом попытался сбить тут всех с толку Аллегорий. Но куда там. Когда человеком движет инстинкт самосохранения и страх, то для него разумные доводы пустой звук, а что уж говорить о всего лишь предположениях. К тому же у Сесилии есть весьма резонные аргументы.
– Я хочу лишь сказать, что их точно такое же количество, что и нас. – А вот и то, что все боялись сказать, а сейчас это было сказано Сесилией. В результате чего обстановка в кабинете стала ещё более тяжёлой, напряжённой и какой-то прямо бесперспективной на всякую надежду для всех этих людей. И теперь их переубедить от всего им надуманного было бесполезно. А заявлять, что это всего лишь совпадение желаемого ими увидеть и увиденного, лучше не стоит, а иначе первым займёшь место в пакете.
И тут бы Аллегорию несдобровать, если бы о себе вдруг не напомнил Броуди. О котором все уже и забыли, а он между тем здесь находится и громко так кряхтит, чтобы обратить на себя внимание президента, ближе всего к нему стоявшего. Правда, получилось не так, как задумал Броуди, и вместе с президентом все здесь люди его услышали и получается, что о нём вспомнили не самыми хорошими словами в качестве того человека, по чьей вине они здесь находятся и «спокойно» ждут своей печальной самой участи. За что они прямо сейчас готовы прибить Броуди, если он себя не спасёт какой-нибудь логичной выдумкой о их общем спасении.
И как сейчас же выяснилось, то нет пределу вероломству их стратегическом противнику, в чьё услужение продался до чего же изворотливый Броуди, сумевший самого президента заставить себе служить и за свои потребности отвечать.
И, хотя президент, после того как о себе напомнил Броуди, выказал чётко независимую позицию в его сторону: «Вот чёрт! – как будто что-то важное вспомнил президент, так выразившись, глядя на Броуди», то дальше он уже был продавлен под себя дьявольской энергетикой Броуди.
– Господа. – Повернувшись вполоборота ко всем, а в вполоборота оставшись к Броуди, тем самым подчеркнув равность позиций, обратился ко всем президент. – У меня к вам есть пренеприятное известие. – А вот это уже перебор с этими пренеприятными известиями, которыми только и кормят с момента их прибытия в этот кабинет. И теперь понятно, почему так все не любят сюда спускаться. Рефлексы их сюда не благоволят пускать, зная, что тут их всех ждёт один негатив.
– Ну что ещё? – с тяжким вздохом так вопросительно посмотрели на президента не одни только господа, хоть он и по своей скверной привычке забыл о немаловажной части человечества и этого совета, дамах.
– Господин Броуди просится сводить его в туалет. – Президент озвучивает просьбу Броуди. И никто из здесь присутствующих не сразу понимает, в чём тут проблема. Если хочет в туалет, то пускай идёт, его тут никто не держит. Но в следующее мгновение, стоило только всем рефлекторно провести свои параллели и Броуди до того места, куда он сейчас просился, то все буквально упёрлись в своё безвыходное положение вначале, а затем в то, к чему так умело их всех подвёл президент, заставив искать смежное помещение – здесь нет туалета. А что это значит?! А все знают, что всё это значит и оттого никто не хочет знать и озвучивать ответ на эту пакостно и тошнотворно пахнущую безвыходную ситуацию.
И тошнее и противнее всех на это смотреть Лабусу, так и не сдвинувшемуся со своего места от невозможности на всё это смотреть с позывами на собственную неврастению. И это притом, что генерал Лабус наиболее выдержанный в сторону своего бездушия и хладнокровия команчей офицер. Видимо нет железных полностью людей, и даже в Лабусе есть островки слабости.
– Мы понимаем вашу иронию, господин президент. – Говорит Алисия Тома, взявшая первее всех себя в руки, оглядевшись по сторонам и по всем углам, коих было ни больше, ни меньше, а ровно четыре, и там искать специальный отдельный угол для своей социализации, а если доступными словами, то испражнения нужды, было бесполезно. Что опять же не отменяет необходимость найти такой для всех надо заметить угол, а иначе как им дальше сосуществовать друг с другом.
– Нет никакой тут иронии! – чуть ли не орёт президент, отбросив в никуда свой такт. Видимо ситуация начала выходить из-под контроля, и президент от отчаяния начал опускать свои руки и тем самым срываться на все подряд, и ему плевать, что не они здесь причём.
[justify]А Алисия Тома не позволит никому, чтобы на неё, не просто повышали голос, а прямо-таки орали. – Это как ещё понимать, господин президент?! Что вы себя тут такое позволяете?! – так и кипит яростью ответный взгляд Алисии. И она на этом не остановится, и не будет
