Вот только президент, видя это упорство в лицах своей администрации, не такой наивный дурачок и он отчего-то на слово не верит, даже будь ты трижды проклят джентльмен. И президент, как прямо добрый, но при этом хитрый и злющий дядюшка Джозеф, со злобной ухмылкой исподтишка смотрит на этих, все до единого глупцов, раз решили его отзывчивостью и добротой к ним воспользоваться, и ладно, так уж и быть, даёт им ещё один шанс одуматься.
– Ну, давайте, не упрямьтесь. – Призывно так говорит президент, елеем смягчая свой голос. – Ведь все же знают, что вы проносите сюда с собой телефоны.
Но как бы президент не был обманчиво любезным и снисходительным президентом (кто из нас без греха), чёта никто не выказывает в его сторону желание пойти навстречу, а скорей наоборот, все выказывают свою строптивость и прямо-таки какое-то упрямство. – Да вы что? Не может такого быть. Если кто и поступает так безответственно, но только не я. Так что ваше предположение о том, что все тут замечены в нарушении правил, не имеет под собой реальных доказательств и оснований. – Вот такими взглядами в ответ отбиваются чиновники администрации президента.
Что видеть президенту неимоверно грустно и раз они так с ним, то и он не будет знать пощады.
– А если найду? – делает вот такое, далеко идущее заявление президент. И в какое другое время, вот такое посягательство президента на личные свободы и имущество ответственных налогоплательщиков прежде всего, вызвало бы шквал возмущения у всех этих людей и неодобрение его авторитарных методов ведения управления, то сейчас в ответ последовала тишина. Хотя, впрочем, нашлись среди всей этой смущённой публики и свои отклонения в сторону своего дерзкого поведения, и не дай бог подумать о чём-то ещё, что прямо напрашивается подумать при виде этого возмутителя спокойствия – даровитого Антуана, представленного здесь не методом проб и ошибок, как это преподносят хулители всего прогрессивного, дамокловы мечи пренебрежения себя природой, адепты регрессивного мышления, и даже не по квоте, как резюмируют карьерную жизнь таких людей, как Антуан люди завистливые, а Антуан представлял, лучше и не надо и не возможно, то, что в мире должно занять своё главенствующее место в системе жизни – её суть разнообразия, без нравственного безобразия, как всё это видят люди без фантазии в голове.
И вот этот Антуан, два в одном флаконе, отвечающий за связи с общественностью и за всякую другую энергетику, на кого бы глаза президента не смотрели в каком-нибудь позапрошлом веке, когда повестка дня не определяла твой нынешний день и образ мыслей, а сейчас он вынужден его принимать за должное и даже необходимое для развития государства, которое не может существовать, не учитывая все желания и чаяния своего системообразующего народа, заявляет президенту следующее. – А найдите. – И при этом гад такой, предлагает президенту начать свой поиск лично с него. Где президенту предлагается с ним не церемониться и использовать в деле его осмотра всю свою мужскую силу, не считаясь со своими обязательствами перед своей супругой Барбарой.
И понятно, что президент на такое безразличие к судьбе своей супруги Барбары пойти не может. А если все от него требуют проявление тирании и деспотизма, то он их проявит, но только другим способом. И президент своим яростным видом проигнорировал всё это дерзкое поведение Антуана, всё больше забывающегося в себе человека, на кого итак смотрят сквозь пальцы, а он этим, гад, пользуется, надевая на себя чёрт знает что (платья самого вызывающего грязные толки фасона) и, напомаживаясь до полной для всех неузнаваемости под этим блондинистым париком (а укажи ему на это, так он тебя привлечёт за дискриминацию его лысого волосяного покрова) и в этих огромных очках из восьмидесятых (а петь тут своим противнейшим голосом: «Всегда быть в маске судьба моя!», лучше, бл*ь, не надо, всё равно эта твоя аргументация быть пугалом, никем не будет принято и даже на Хэллоуин никто не додумается так нарядиться), объёмно так и злобно повторившись. – Мне не до шуток. Сказал выложить свои телефоны. Значит выкладывайте.
И что удивительно, то окрик президента в сторону здравомыслия всех этих людей на них подействовал. И все начали рыться в своих карманах, вслед вынимая оттуда припрятанные телефоны. При этом всё-таки недовольно бубня себе под нос, что какой смысл реквизировать у них уникальные средства связи, если здесь этой связи всё равно нет, и сигнал блокируется специальными средствами блокировки. Где также были мысли объяснения этого самоуправства президента. – За наш счёт самоутверждается. И не телефоны ему наши надо, а ему надо видеть нашу послушность и унижение перед собой.
И судя по довольному лицу президента, сверху вниз так на всех них посматривающего, то его честолюбие в свою сторону и чистый деспотизм имели место быть.
Ну а как только телефоны были выложены на стол, президент их пододвигает к себе, при этом не сдвигая в одну кучу, чтобы не потерять из виду их принадлежность. После чего проводит свои мысленные параллели между телефоном и его хозяином, отчего-то и с какой это стати решившим таким образом от всех выделиться, а зачастую выпендриться, несмотря на то, что все здесь взрослые люди и детство в их заднице не должно уже по возрасту играть (это всё относится к оформлению чехла телефона, ведь телефоны у всех были одной патриотической стандартизации; а они все как один дураки, положили телефоны крышкой вверх, как на прилавке в магазине), и это отчего-то пугающе для всех видится.
Что приводит в итоге к тому, что президент выбирает, даже не сам телефон, а того человека, кто ему больше всех тут ненавистен, и через слом которого, он сейчас будет всех тут учить уму разуму.
– Это чей? – задаётся вопросом президент, ткнув пальцем в один из телефонов, чьей отличительной деталью была картинка ниндзя. Как будто итак не ясно и не видно чей этот дико интересный телефон. Все же видели, кто его положил, а если не видели, то не сложно провести географические параллели и с помощью них уткнуться в это, зачем-то скрывающееся лицо.
А так как это лицо, кому принадлежит этот телефон, из-за какой-то внутренней придури, а может из природной скромности не спешит себя раскрывать, то люди здесь присутствующие и в большей части сидящие за столом, начинают переглядываться и искать среди друг друга того придурка, кто таким образом решил сделать им всем нервы. Что неожиданно для всех приводит их к странному результату. Почему-то и с какой это стати, каждый из находящихся в этом кабинете людей, начинает именно себя чувствовать под подозрением того, что этот телефон принадлежит именно ему. И то, что этот телефон точно не принадлежит ему, тому же общественному деятелю Марксу, не играло совершенно никакой роли, если президент выбрал тебя на заклание коллектива.
А то, что такой жертвенный агнец обязательно вскоре потребуется, хотя бы для того, чтобы отвести от президента обвинения в его не компетенции, то это даже не обсуждается, это очевидно. И вот теперь сиди и думай, как так получилось, что этот телефон стал принадлежать тебе. А стоит только президенту его открыть и изучить его внутренние подробности, то при правильном взгляде на те же твои контакты, можно получить так необходимую для твоих замыслов информацию.
– Вот скажите, гражданин Маркс с этого и до одного текущего момента, что всё это значит? – с первого вопроса, несущего в себе одну неясность и неопределённость, поставит его в тупик президент. И попробуй только Маркс сразу возразить президенту, что он ни хрена не понял, о чём его спрашивают, в миг он будет обвинён в заговоре.
– Что вы имеете в виду? – подобострастным голосом спрашивает Маркс, в край покорёженный обращением к себе гражданином. Что уже это наводит на различные нехорошие мысли о том, что его прямо сейчас начнут сослагать с обычным человеком, не принимая в расчёт его заслуги перед обществом и государством. А быть один на один с обществом Маркс как-то совсем не привык и ему чувствуется некомфортно в таком положении.
– А вы разве не догадываетесь? – вопросом на вопрос отвечает президент, вкладывая в этот свой ответ пахнущую большой интригой начинку. И теперь любой ответ Маркса крайне опасен для него, он будет рассматриваться в фокусе его тайных замыслов и интриг. Где есть огромная вероятность того, что он может не угадать с ответом и раскрыть другие свои тайны. А идти в отказ, типа вы всё тут придумали, и я ничего здесь такого не содержу, будет никем не принят, и только ещё больше всех озлобит против Маркса. Кто мог бы уж сознаться о своих шашнях с госпожой вице-президентшей (зря что ли они вечно запираются в кабинете для переговоров) и тем самым отвести от всех грозу в лице президента. Который теперь, после этого его строптивого поведения, начнёт ко всем им придираться.
Но Маркс не такой покладистый человек, как всем хотелось бы в нём его видеть, и он продолжает всех здесь нервировать своим упрямством. – Было бы разумней, господин президент, если бы вы сами указали на то, что вам показалось имеющим отголосок загадки. – Вот такое заявляет в ответ Маркс.
– Для вас может быть и да. – Говорит президент, указывая Марксу на его ловкость. – Ну да ладно. На воре и шапка горит. – А вот к чему это сказал президент, Маркс, было дёрнувшийся рукой в сторону головы, нисколько не понял и не собирается понимать агрессивно. Но он не успел. И не дал ему это сделать президент, наметивший цель в списке контактов телефона Маркса, за которую ему держать ответ и попытаться оправдаться.
– А теперь скажите нам, кто у вас записан под именем любимая? – не в бровь, а в глаз бьёт Маркса этим вопросом президент.
[justify]А Маркс так натурально играет испуг и крайней степени недоумение и растерянность одновременно (Бл*ь, поймали меня и не пойми на чём), что люди в кабинете, глядя на него, были несколько тронуты этим проявлением его человеческих чувств (и у этого бессердечного сухаря, как оказывается, есть чувства), и даже немного выразили сожаление в его сторону и в сторону того, что ему всё-таки придётся раскрыть тайну своих вкладов в личные отношения. Это всё-таки не какие-то там оффшоры, где концов никогда не найдёшь, а тут, если ты сам захочешь позаботиться о своей конфиденциальной безопасности, и будешь всё отрицать, то где уверенность в том, что тебя не пожалеет тот, кто у тебя в телефоне записан так тобой
