Отец Всеволода дал отповедь всем, кто винил в его гибели княгиню. Его письмо было опубликовано в газете «Новое время». Но разговоры о виновности княгини не утихли.
-
В этот же день на этом же самом аэродроме взорвался в воздухе и погиб еще один русский авиатор - Илья Дунец. Уже в наши дни было доказано, что обе эти смерти были неслучайны. Германия готовилась к войне с Россией, немецкие спецслужбы проводили диверсионные акции по уничтожению русских пилотов.
9
Она увидела, как он идет ей навстречу, высокий, стройный, красивый. Настоящий небожитель. И жил он только одним небом. Для него летать было как дышать. Она влюбилась в него. Теперь небо и он слились для нее в одно целое. И ничего прекраснее в этом мире для нее не существовало: он и небо. И она хотела одного – быть с ним всегда рядом.
Владислав Абрамович к этому времени уже стал человеком-легендой. Молодые летчики хотели быть похожими на него. Он побил все возможные рекорды. И жил только небом и говорил только о небе. Всего остального мира для него не существовало. Если говорили не об аэропланах, он скучал и зевал, и торопился покинуть эту компанию.
Они не могли не встретиться, два фанатика, два одержимых человека. И он сразу почувствовал в ней родственную душу, заглянув в ее черные блестящие глаза. «Она прекрасна!» - сказал он себе. Днями были лекции, летные упражнения, спорт, ибо пилот должен быть физически крепким человеком, а ночами нечто безумное, что высасывало из нее и его все соки. Княгиня была неукротима в любовной страсти и ночные часы пролетали для нее как одна минута. У Абрамовича была немало любовниц до нее, но такого еще не было. Это была настоящая жрица любви, для которой не существовало ничего запретного. Порой это его пугало. Были такие мгновения, что ему казалось, что сердце его не выдержит этого.
Всеволод весь был в будущем. И хотя его летная школа была в Германии и летал он и его ученики на самолетах братьев Райт, но он был патриотом России и хотел видеть свою страну великой воздушной державой. Иначе, считал он, и быть не может. Он бомбардировал власти России письмами, прошениями, предлагал разные прожекты развития воздушного флота в стране. Главное получить разрешение на открытие в России школы пилотов. Каждый год он будет готовить десятки летчиков. И такая школа должна быть в каждом губернском центре. Он просил средств на закупку аэропланов за границей, где у него были серьезные связи и с авиаконструкторами и начальниками летных школ. Несмотря на бюрократизм, инерцию государственной машины его не только услышали, но и пошли навстречу. Среди высших чиновников он нашел союзников. Поклонников авиации было немало в России, в том числе и среди членов царской династии. Император не раз бывал на летном поле и наблюдал за полетами. К Абрамовичу отнеслись серьезно и приняли его предложение. Россия переживала период любви к воздухоплаванию. Поэты писали о пилотах восторженные стихи. Пилоты становились главными героями газетной хроники, у них брали интервью. Малоизвестная тогда Марина Цветаева написала
О, его не привяжете
К вашим знакам и тяжестям!
Он в малейшую скважинку,
Как стройнейший гимнаст…
Разводными мостами и
Перелетными стаями,
Телеграфными сваями
Бог — уходит от нас.
О, его не приучите
К пребыванью и к участи!
В чувств оседлой распутице
Он — седой ледоход.
О, его не догоните!
В домовитом поддоннике
Бог — ручною бегонией
На окне не цветет!
Все под кровлею сводчатой
Ждали зова и зодчего.
И поэты и летчики —
Все отчаивались.
Ибо бег он — и движется.
Ибо звездная книжища
Вся: от Аз и до Ижицы,
— След плаща его лишь!
10
Увидела она под собою безбрежный океан песков. Это был океан, а барханы – это застывшие волны, которые уходили за горизонт. И не души, потому что пустыня – это пустое место. Если спуститься пониже, то можно было увидеть на барханах зыбь. Но ей было не до этого. На широких просторах, которые открывались ее взору, она разыскивала вражеские укрепления или подвижные колонны. На борту аэроплана фотокамера очень дорогая и сложная в управлении, поэтому ей пришлось взять уроки у фотомастера. Фотосъемка – это было новое слово в разведке. И в последующие годы все воюющие стороны будут применять ее. И это правильно. Даже опытный и наблюдательный пилот мог ошибиться или не запомнить все детали фортификационных укреплений, в численности живой силы и артиллерии, упустить какие-то важные детали. Да и сосредотачиваться только на рассмотрении местности он не мог.
По фотоснимкам, зная, на какой высоте они сделаны, можно было восстановить картину с точностью до дециметра. Чем ниже велась фотосъемка, тем больше точности. Опытный офицер-генштабист находил на фотоснимке то, что пилот не смог зафиксировать в своей памяти. Враг теперь был виден как на ладони. До маскировки еще дело не дошло.
Но аэроплан — это не только рекогносцировка, воздушная разведка. Обычная разведка в условиях пустыни была почти невозможной. Как можно подобраться близко к позициям врага на открытой местности? Теперь позиция врага можно было забрасывать с воздуха гранатами и бомбами. Их можно было взять столько, сколько позволяла мощность аэроплана. Противника не могли спасти и окопы, в которые залетали гранаты.
Итальянский генштаб, готовясь к войне в Триполитании, прекрасно осознавал, какие возможности дает авиация, тем более, что у противника она отсутствовала. В стране началась массовая подготовка пилотов. Дирижабли не шли в счет. Они были неуправляемы и представляли прекрасную мишень из-за своей громоздкости. Поэтому от них пришлось отказаться. К тому же стоимость дирижабля была значительно больше, чем легкомоторного аэроплана.
Итальянское правительство закупило аэропланы, запчасти к ним и пыталось наладить собственное производство. Пришлось перестраивать автомобильные заводы. Не хватало пилотов. Аэроплан – не винтовка и даже не пушка, и за день, за неделю не подготовишь пилота. Нужны были опытные инструкторы, которых эмиссары правительства искали по всей Европе. На подготовку пилотов уходило несколько месяцев напряженной учебы и практики. Такие школы были во Франции и Германии, и даже в России. Инструкторам предлагали немалые деньги, если они согласятся работать в Италии. Также решили принимать на службу пилотов из других стран, обещая им щедрые оклады.
Княгиня знала об этом, поэтому нисколько не сомневалось, что военное министерство примет ее прошение, тем более, что за ней уже укрепилась слава опытного пилота. Правда, она еще не участвовала в военных действиях. Но считала, что это не будет помехой. И возможно, что она будет не только самостоятельно летать, но и обучать новобранцев.
За два года, что она прожила в Италии, она полюбила эту страну, полюбила итальянцев и даже завела себе несколько любовников-итальянцев. Правда, романы эти были скоротечными. Они были страстными, красноречивыми и вспыльчивыми. Страсть в ней погасала так же быстро, как и загоралась. И оставались лишь приятные воспоминания. Но качества итальянских мужчин нравились ей. Эти да года в Италии она потратила на обучение вокальному искусству, которым увлекалась еще с детских лет.
К чему ей взбрелось, что ее будущее на оперной сцене? Такие уроки княгине давали охотно, поскольку она щедро оплачивала их. И поэтому слухи о сумасбродной русской быстро облетели любителей поживиться. Но на обещания и похвалы ее учителя были скупы, поскольку, кроме внешних данных и темперамента, у нее не было никаких данных для музыкальной карьеры. Чувствительные к фальши музыканты морщились, но от уроков не отказывались.
То, что не дано от природы, нельзя создать никакими тренировками и упражнениями, даже самыми упорными. Но княгиня отказывалась это понимать и продолжала свои музыкальные уроки. Учителя это прекрасно понимали, она же была иного мнения, считала, что упорным трудом и страстью можно стать кем угодно, хоть оперной певицей, хоть Микеланджело. В этом она была похожа на несмышленого ребенка.
В Италии дух искусства был везде: в памятниках античности и средневековья, в национальном характере, в самом воздухе, которым дышали жители этой замечательной страны. Как здесь не запоешь, когда над тобой триста шестьдесят дней в году безоблачное синее небо, а купаться можно вплоть до ноября. Правда, сами итальянцы на такое позднее купание не решались. Ничего удивительного в том, что итальянцы пели, сидя у себя дома за столом, стоя на балконе, нежась на песке приморского пляжа, насвистывали или бормотали мелодию, гуляя по городским улицам.
Итальянская опера считалась лучшей в мире.
Но эта блажь, а то, что это блажь, она скоро осознала, выветрилась из ее головы в миг, когда итальянские газеты запестрели угрозами в адрес Османской империи. В воздухе запахло войной. «Турок» стало ругательством. Так называли человека, когда хотели его оскорбить.
Италия не могла считать себя великой державой до тех пор, пока у нее не было колоний. Это был главный критерий, по которому пропускали в клуб великих держав. Но мир уже весь поделили и переделили. Рим опоздал к этому дележу. Слишком поздно Италия стала индустриальной державой и начала наращивать военные мускулы. Что ж, были старые дряхлые империи, у которых можно было отобрать лакомые куски. И взор итальянских политиков обратился на