– Зачем? – удивилась я.
– Ты хочешь помочь Жене? не так ли? – вопросом на вопрос ответил Константин Альбертович.
– Да.
– Значит, будь умницей; веди себя правильно и понравься моим друзьям.
Константин Альбертович вывел меня из кухни, открыл дверь в гостиную и слегка подтолкнул меня, шлёпнув мягко ниже пояса.
Я обернулась и сердито взглянула на Константина Альбертовича, но он мигнул глазом и улыбнулся ободряюще. Я вошла в гостиную. За столом сидели трое мужчин приблизительно одного возраста с хозяином квартиры.
– Позвольте представить нашу гостью – Нина! – пропел, растягивая гласные, Константин Альбертович.
– Здрасьте, – только и могла сказать я, застыв как мумия.
Первым поднялся из-за стола гость справа от меня. Короткий ёжик седых волос, гладко выбритое лицо с ярко выраженными глубоко посаженными карими глазами. Нос с лёгкой горбинкой, на скулах кожа натянута, того гляди лопнет. Сухопарый и высокий. Гость цепким взглядом окинул меня с головы до ног и произнес:
– Барсуков Игнатий Алексеевич; предприниматель и коллекционер.
Следом за ним представился гость, сидевший посередине стола. Он был полная противоположность Барсукову: круглый, как мяч, лицо напоминало грушу, нос приплюснут, полные губы бантиком, глазки маленькие, пальцы толстые как сардельки, украшены золотыми перстнями. Долго меня он не рассматривал, произнёс, смешно хрюкая:
– Хр-хр! Кабанчик Петр Петрович; как вы сумели догадаться, тоже предприниматель и коллекционер. Интересы мои разнообразны…
Закончить ему не дал третий гость, не вставший из-за стола:
– Довольно, Петя! Мы все коллекционеры: и ты, и я, и Костя, вон. Любого на улице останови, и он окажется коллекционером. Всё зависит от вкуса и направления коллекции. Итак, милая барышня…
– Нина, – подсказал Константин Альбертович.
– Милая барышня Нина тоже из коллекционеров, но сейчас она не догадывается, в чём заключается её интерес, – гость взял трость и с трудом поднялся из-за стола. – Шмидт Роберт Генрихович. Моя коллекция началась с травмы ноги в далёкие годы бурной молодости, и ежедневно пополняется. Дня, Ниночка, не проходит, чтобы в коллекции что-нибудь не прибавилось. Вот и сегодня приобрету интересный экземпляр.
– Что именно? – поинтересовалась я.
– Всему своё время, – своим ответом Шмидт разжёг интерес ещё больше, - всему своё время.
Не назови имени-отчества-фамилии, Шмидта и так можно было легко идентифицировать как отпрыска древних германских кровей: прямой, как линейка, белокурый, с первого взгляда не определить, седина это или естественный цвет волос. Под костюмом легко проглядывалось накачанное тело. Кисти рук сильные, ухоженные, с маникюром и веяло от его особы тем, что называют мужественностью. Красивый голос, чистая, без акцента речь.
Меня усадили за стол, Константин Альбертович налил чаю; я выпила, все ждали этого и Шмидт начал:
– Ниночка! Вот вы интересовались, что я приобрету сегодня; так вот, сегодняшнее мое приобретение – вы! Да-да! не удивляйтесь так! Ваш друг Ойген, простите, Евгений, он, кстати, находится в соседней комнате, не вышел к нам просто из природной скромности; скромность – это хорошее качество, но … далеко не всегда.
Я попыталась было встать, да не смогла, точно приклеили к стулу; попыталась двинуть рукой, не вышло; сознание заволокло сладкой пеленой; глаза закрылись; но голос Шмидта слышала отчётливо:
– Скромность украшает девушку, не мужчину; мы решили узнать, как это сделать, лишить скромности мужчину, именно Евгения. Хотите узнать почему? Женя должен крупную сумму денег, начал увиливать от назначаемых встреч, скрываться, проявляя чудеса конспирации; нам, – Шмидт обвёл рукой мужчин в гостиной, – показалось это очень странным, и мы поняли вдруг, ему мешает природой врождённая скромность показаться нам на глаза и прояснить ситуацию, почему не может отдать долг. Знаете, что нам должен Женя?
– Деньги, наверное, – предположила я.
– Правильно, – Шмидт налил себе чаю и отпил глоток. – Деньги. Отдать долг не может, он вырос; но долг платежом красен. Женя пошёл на отчаянный шаг и предложил отдать долг натурой. Признаюсь, мы были несколько обескуражены его предложением. Подумали и немного его поучили; все здесь собравшиеся мужчины натуралы. Мужские бёдра, в отличие от женских ножек, с ума не сводят, и покоя ночью не лишают. Когда Женя пришёл в себя после преподнесённого нами урока, объяснил суть дела, и мы пришли к выводу: предложение очень заманчиво, хотя и несколько попахивает статейкой. Нас Женя заверил, что был с вами не единожды близок и что близость с другими мужчинами, более опытными, чем он, подымет вас в собственных глазах и прибавит авторитета. Вот с этим поспорить было трудно, и мы любезно согласились. Также Женя согласился наблюдать за происходящим в качестве зрителя. Поверьте, Нина, для нас деньги не столь важны, но коль взял, то верни. Не можешь, объясни, отложим на время возврат; убегать, скрываться, прятаться – дурной тон; за это надо наказывать. Вот и решили мы Евгения наказать; в наказание входит созерцание наших с вами эротических игр. Ну, так как, вы согласны помочь вашему другу вернуть долг?
Шмидт подошёл ко мне, взял за подбородок, приподнял его:
– Костя, ты с чаем не переборщил, случайно?
– Роб, какой взгляд у Нины: пустой и рассеянный?
– Кажется, да. Хотя не совсем уверен. Химик – ты.
– Всё в порядке. Можешь не сомневаться: Нина готова. Мастерство не пропьёшь, оно с годами улучшается.
– Нина, вы согласны помочь вашему другу вернуть долг? – повторил вопрос Шмидт.
– Да, – ответила я, чувствуя себя не самой собой; будто кто-то во мне появился второй, руководящий моим телом и поступками.
Кабанчик потёр пухлые ладошки:
– Ну, что? перейдём к приятной части наказания?
Шмидт остановил Кабанчика:
– Лекарство окончательно начнёт действовать через полчаса; подождем; это время роли не сыграет. Костя! – Шмидт снова обратился к хозяину квартиры. – Ты гарантируешь, она не будет сопротивляться?
– Роб, когда я подводил? – возмутился Константин Альбертович. – Нина всё будет понимать и всё исполнять, единственное чего не сможет – сопротивляться; а к утру все воспоминания рассеются как дым. Петя, – Константин Альбертович окликнул Кабанчика, – вспомни-ка ту тунгусочку в лагере; как её ни играли, а она была неугомонна и исполнительна!
-– Вспомнил тоже! – довольно протянул Кабанчик. – То – дикое дитя природы; для неё у настоящего мужчины сыграть на флейте – уже праздник. Я умолчу про другое, обошлось всё тогда, как я помню, без твоих химических штучек.
– Ну, не скажи, Петя, – вмешался в разговор Барсуков. – Действительно, Костя, гарантируешь, что девчонка не сковырнётся, сердце не выдержит?
– Фирма веников не вяжет – гарантирую!
Шмидт приблизился ко мне, снял кофточку и стиснул соски сильными пальцами, я только застонала:
– Этот станок и не выдержит?
Затем сжал мне щёки пальцами, губы мои округлились, рот приоткрылся:
– Эти губки да не сыграют на флейте?
Затем Шмидт посмотрел на часы:
– Всё, мальчики, пора. Девочка в боевой готовности. В полном сознании, но в полном не сопротивлении. Костя, пойдём в твои прекрасные альковы!
Нине Шмидт тихо сказал на ушко:
– Встань и иди за Костей, умничка девочка.
Нина вошла следом за хозяином квартиры в спальню, когда глаза освоились с полумраком, увидела Женю. Он сидел привязанный к стулу. Лицо опухло и в засохших кровоподтеках. Левый глаз полностью заплыл. В окровавленном рту тряпичный кляп.
9
На тот момент во мне присутствовало две Нины: одна – это я обычная, эгоистичная натура, привыкшая всеми повелевать; другая – марионетка, руководимая невидимыми нитями неизвестным кукловодом и она, вторая Нина, занимала в моем сознании главенствующее положение.
Первая не могла сопротивляться; вторая – рада была выполнить любой каприз.
Первая я хотела спросить Женю: «Что ты здесь делаешь?» Как вторая опередила: «А не всё ли тебе равно?»
Вторая я огляделась, так как было всё интересно: комнату разделял тяжелый занавес из бархатных пурпурных штор пополам.
[justify] В первой половине кроме привязанного к стулу