ТВОЙ ОБРАЗ

возвратилась из отпуска, - с детьми ездила в Крым, в Ялту, - то я подумала: наверное, стряхнула с себя грустную влюблённость в Сомина и связывать их будет только работа. И даже стало жалко прощаться со своими «объектами наблюдения», но оказалось, что самое увлекающее только начиналось.    [/i]
 
«Как же невыносим первый день на работе! А тут еще… Как вести себя с Соминым? Отстраниться, замкнуться или простить и по-прежнему быть мягкой, уступчивой? Он же единственный журналист, с которым интересно работать!.. А-а, ладно. Как получится.
И вот уже сижу в монтажной с Ниной, она расспрашивает, как отдохнула, где была, но вдруг, без всякой связи, говорит:
- А мы тут с Сомины «Козьму» монтируем. Пленки наснимал! Сейчас придет. 
И входит: 
- А-а, Бет! – сказал вяло: - Здравствуйте-здравствуйте...
И только-то? Ну, и хорошо. Тогда и я - так же… И сразу стал рассказывать, как надо сюжеты монтировать и что следующий выпуск «Клуба» хочет взять Москва. Слушала его, просматривала плёнку, вчитывалась в сценарий… серо, не остроумно написано. Да и сам какой-то потухший, жалкий. И чуть позже тихо спрашиваю:
- Лев Ильич, Вас что… совсем жизнь затуркала?
- Да вроде бы нет, - взглянул удивленно. 
 Тогда, чтобы оживить, начала подбрасывать идеи:
- Подснять бы к фельетону об уборке заголовки из газет с «битвой за урожай»... А сюда вставить, как закрывают вагон на замок... Снова взглянул удивленно:
- Хорошо, сделаю.
- Надо бы и заставку новую смонтировать.
- Сейчас уже некогда, Бела Эмильевна, - и глаза ожили, - к следующему выпуску журнала, хорошо?
И уже ближе к вечеру листали подшивку газет, отыскивая заголовки с «битвой», и он сам, а не ассистент, для съёмок выносил пюпитр во двор, раскладывал газеты, а лицо... Лицо было серым, тяжелым, и только, когда в холле уточняли, где давать архивные фото, где документы, в глазах вспыхнул интерес.
... Лис бросает мне с заднего сиденья нашего старенького «козла»:
- А, впрочем, сами думайте, а я сегодня отдыхаю.
Это он, оператор и я едем в Красный Рог*, в музей Алексея Толстого*снимать сюжет о Козьме Пруткове. А накануне-то:
- Ехать ли мне с вами? - зашел, взглянул вопросительно: - Нужен ли буду… Вам?
- Могу обойтись… и без Вас, - улыбнулась. 
Хотя и октябрь, но тепло, даже жарко, березы еще не желтые, а лишь чуть-чуть поседели, между них мелькают черные лоснящиеся отвалы вспаханной земли, изумрудная зелень озимых, а там, вдалеке, темнеет лес. Вот бы увезти все это с собой!.. Но приехали. Директор музея идет справа от меня, Лис – слева. Идёт и молчит, а если что спрошу, то: «да», «нет», «да»… Но как же хорошо, что молчит! Перед входом в музей раскинулась уже сбросившая листву яблоня и я кивну на неё Лису:
- Смотрите, словно перевернулась корнями вверх!
А он лишь кивнёт. Ах, как же здорово, что рядом… и молчит! Зато директор всё сыплет и сыплет:
- На парк, на усадьбу наступает соседний Дом отдыха, вон, видите? – И укажет на двух мужиков, проходящих с гармошкой. - И целыми днями вот так...
Но Лис опять молчит. Потом – в музее. Когда предлагаю снять портрет Козьмы через свечу - ни слова против, когда попрошу подуть на шторочку, дует, усаживаю за стол, чтобы полистал томик Толстого, листает. Ну какой же сегодня!.. И улыбнусь:
- Не хотите ли вставить в сценарий такой текст: у Козьмы Пруткова было три отца и ни одной матери.
- А куда? - сдунет пыль с бюста Козьмы.
- Ну... хотя бы вот сюда, - покажу сценарий.
И согласится.
Ближе к вечеру ехали назад. Снова мельтешили желтые, зеленые, черные полосы, наплывали и проносились веселенькие облака. Лис сидел позади, что-то вяло и неохотно отвечал оператору, а когда я, собрав волосы в узел, закрепила их заколкой, то и вовсе замолчал, отчего повисла длинная пауза... Да нет, говорили мы с ним, говорили, и радость билась в груди, но почему-то поспешила её развеять:
- Что это? – спросила, увидев невдалеке длинное темно-зеленое строение.
 - Овощехранилище, - ответил Гена.                    
- Металлическое что ли?
- Нет, надувное, - вдруг ожил Лис. - Роту солдат вызывают, вот они там стоят и дуют, дуют… надувая.
- А в выходные? – поддержала шутку. – Ведь, поди, сдувается?
- А-ага, - наклонился ко мне: - Но они с понедельника снова дуть. И так до четверга. Что сегодня, четверг? Во, видите, какой надутый?
И снова повисла пауза, а я, словно испугавшись её - опять:    
- Что-то дымно во-он там... в лугах.
И услышала:
- Это партизаны наш Голубой мост взорвали*.
- Опять? - шутливо удивилась. - Ведь полвека прошло, как… 
Но на это ничего не ответил.
А рядом все плыли-проплывали, размытые голубоватой дымкой поля, лужайки, проносились стайки берез, успев шепнуть мне что-то упоительное своими желтеющими прядями. Ну да, да, я слышала, слышала их! И как же не хотелось выезжать из этого удивительного, необычного, наполненного до самых краев и грустно-счастливого дня!.. Но показался город… но замелькало в голове: «Заехать в Комитет и получить аванс?». А это значило: вот и всё… вот и разбился мой… нет, наш счастливый день о город белокаменный.»
 
Вот так… Значит, Белла не оставила свою влюблённость там, в Крыму, а возвратилась с нею, затаившейся, и теперь, в этой поездке, та встрепенулась, ожила. 
 
«Если Лис не ездит на съемки, то по несколько раз в день может приоткрыть дверь и пропеть: «Здра-австуйте, Бет!» И с той, моей интонаций тех далеких дней, когда еще могла не скрывать своей симпатии к нему. И это его «здра-авствуйте» - словно зов.      
... Всю неделю он был в командировке, а сегодня к вечеру, впорхнул:
- Здра-авствуйте, Бет!
И присел напротив. И смотрит, не отрываясь, а я… (Лис, ведь рядом - глазастые редакторы наши!) буднично тяну:
- Ну-у и как порабо-отали, что наснимали?          
Но он только молча смотрит, а лицо… Будто вернулся из какой-то солнечной страны и солнце - еще на его лице! Нет, «не замечу» этого свечения, и уже канючу, глядя в стол:                                                     
- Жаль, очень жаль, что ничего не успели снять под афоризмы Козьмы...
- Бет, да бог с ними, с афоризмами! (Главное - мы рядом!) Что сняли, то сняли. (Да-да, радуюсь, и пусть все видят.)
А я… а во мне - опять: Нет! Ну, как может это продолжаться?  Надо что-то делать, что-то придумать, что-то надо…»
 
Ведь Бела до конца так и не призналась мне в своей влюблённости. И, наверное, потому, что не хотела, чтобы я… Ведь прикосновение даже близкого человека к столь трепетному чувству могло вплести в сотканную ею гармонию нечто разрушающее. Да я и не хотела, чтобы она раскрывалась, мне было достаточно видеть то, что замечала и домысливать так, как хотелось. Ну а в Сомине мне виделось другое, чего Белла пока не хотела замечать… или не могла? Но зная её повышенную требовательность к людям, я ждала: вот-вот заметит, вот-вот столкнется с этим «другим» Лисом, и что тогда?
Моя запись:
«Вчера с Соминым записывали выездную передачу, сегодня - просмотр, монтаж, а у меня с ночи голова болит!.. Утром звоню ему: 
- Лев Ильич, сможете во время просмотра прикинуть что оставлять, что - нет? Чтобы потом мне легче было монтировать.
- А вы? - он.
- Что, я? Эта передача не режиссерская, а журналистская, Вам и думать.
- А Вам?
- Лев Ильич, - игнорирую вопрос, - Так как же?
Пауза. Потом слышу:
- Да.
- Ну, да так да. В половине третьего буду.
Но пока лечилась, приехала только к трем, а он, наверное, воспринял это по-своему и на просмотре был замкнут, молчалив, а на мои жалобы из-за трудной записи, - выходили из строя камеры, - ни звука.
- Сомин, - шутливо возмутилась, - Вы можете посочувствовать человеку-режиссеру? И кто только вас таким бесчувственным вырастил?
И опять он - ни-и звука! А потом… Захотел вставить не фокусированный план, а я: 
- Но это же брак, нельзя его брать.        
Нет, стал настаивать, - ему, видите ли, он позарез нужен! Хорошо, уступила, и тут же услышала:
- Если на летучке об этом плане скажет контролёр, то моё дело – сторона.
Взглянула: что Вы сказали?.. Но он ничего не ответил и отвернулся».
Но об этом случае я не рассказала Беле, ибо была уверена: рано или поздно сама столкнётся с подобным.   
  
«Запись «Прямого провода» в Доме политпросвещения. Приезжаю. Вся постановочная группа уже стоит у входа и Лис в рыжем плаще... Как же он ему не идет!.. Взглянул, сказал тихо:
- Хотя бы поздоровались.  
- А я утром всех видела, - бросила, не взглянув.
Да, теперь вот так и буду с ним… как со всеми. И прошла в ПТВС, сняла пальто, направилась в зрительный зал.
- Подождали бы... - догнал. – Пошли бы вместе.
Ничего не ответила и уже объясняю постановочной группе: где будут сидеть выступающие, какие камеры что показывать, микрофоны – кому, а он… Вначале стоит, слушает, а потом даже столики на сцене начинает переставлять так, как говорю. (Лис, дорогой мой Лис, ну не надо вот так… при всех.) Подходит ассистентка, спрашивает, где ей работать?
- Сейчас, Татьяна, вот только... - и к нему: - Что еще у Вас ко мне?
Взглянул обиженно (Бет, зачем Вы так…) и пробурчал тихо:
- Это у Вас что-то… ко мне.
Когда кончили записывать, и я шла к ПТВС одеваться, стоял в холле с операторами, курил, смотрел в мою сторону, но я прошмыгнула мимо, бросив всем «до свидания», а он взглянул и, не ответив, затянулся сигаретой. Ехала домой и думала: нет, мы должны, должны отдалиться хотя бы на какое-то время! И искала причину, чтобы… Да-да, ведь он всё чаще вмешивается в режиссуру, пытается подчинить меня, а я не смогу… Именно это! Именно это и поможет мне разрушить моё… мой миф!» 
 
Значит вот так пробовала Бела защититься от своего чувства... Но как же плохо у неё это получалось!
 
«Сегодня - монтаж вчерашней записи. Иду по двору, Лис – навстречу:
 - Здра-авствуйте, Бет, - говорит с той, давнишней интонацией и слегка кланяется. (Вчера ничего не понял?)
- Здравствуйте, - снова бросаю отчужденно и - мимо.
- Да остановитесь же Вы! – окликает с упреком.  
Нет, и всё же не могу вот так, сразу… И приостанавливаюсь, улыбаюсь:
- Забегу в бухгалтерию, а потом приду к Вам монтировать. (Лис, дорогой Лис, но ведь нельзя нам больше вот так…)
 - Хорошо. Буду ждать, - улыбнётся и он.
А чуть позже встретимся в аппаратной:
- Я все куски, которые вчера Вы советовали не брать, выбросил.
- Ну и хорошо. Ну и молодец, - снова улыбнусь.
И на этот раз монтировали без лишних слов и споров.
... Летучка. Хвалят наш «Прямой провод», но обозревающий:
- Только плохо, что не было общих планов зала.
Лис сидит рядом со мной и тихо говорит:
- Я сейчас скажу, почему их не было.
И начнёт говорить… но так и не скажет о том, что на записи вышла из строя камера общего плана и режиссеру… и мне пришлось выкручиваться. Крохотным огоньком снова вспыхнет обида, попробую дунуть на неё: «Ерунда!» Но огонек будет тлеть, разгораться… и уже жжет, и уже не погасить!.. А, впрочем, и хорошо. Он поможет расстаться с Лисом... чтобы стал – как все. 
Но почему так больно от этого «как все»?» 
 
Не в первый раз перечитываю дневники Белы, и почти каждый раз упрекаю себя: нет, и всё же надо было!.. надо было как-то вызывать её на откровенность, чтобы поддержать в той «неравной» борьбе с чувством! Но в то же время… А были ль нужны ей мои советы?
 
«Уже несколько раз Лис приходил из своего корпуса, ходил по коридору и щелкал пальцами у нашей