Ржавое Солнце Часть 1.

мусор и не выдать себя предательским треском. Горьковатый запах окисленного металла щекотал ноздри. Его глаза, будто сканеры, по привычке метались по забору, выискивая в сетке дыры для быстрого отступления — старая хитрость, которая не раз выручала его в подобных ситуациях, создавая иллюзию контроля над неизбежным хаосом Пустоши.
Но в этот раз удача отвернулась.
Из-за угла внезапно выросла массивная тень. Сид едва успел поднять голову, как грубая рука вцепилась ему в загривок, резко дёрнув захваченные волосы вверх. Слезы от боли невольно скатились к переносице.
— Ну что, крыса, решил поживиться? — прохрипел над ухом голос, пахнущий перегаром и гнилыми зубами.
Сид попытался вырваться, но здоровяк со змеиной татуировкой, оплетающей шею, был сильнее. В следующий момент кулак в шипастой перчатке врезался ему в живот.
Какая-то чувствительная внутренность неприятно хрюкнула. Острая, жгучая волна прокатилась по телу. Сид согнулся пополам, слюна брызнула на пыльный бетон. В глазах помутнело, но он ещё успел разглядеть: двоих подельников здоровяка с кривыми ножами у пояса, ржавую клетку в тени, где уже сидела тощая фигурка в рваной одежде, и свой 10-ти миллиметровый пистолет, который здоровяк засовывал себе за пояс
— Тащите его в клетку! — рыкнул гнилозубый, швырнув Сида в сторону подельников.
Его подхватили за ноги и, не церемонясь, волоком потащили по земле лицом вниз. Перед глазами поплыла сумасшедшая карусель: мелькание пыльной травы, чужих сапог, выщербленных камней. Песок забивался в рот и нос, резал глаза, а каждый острый камень на пути впивался в ободранный живот, оставляя новые кровавые полосы.
— Бля... БОБ... — только и успел прошамкать Сид, выплевывая песок. Дверь клетки захлопнулась с металлическим лязгом.
Старуха—пустошь хихикала над Сидом, громыхая флюгером на крыше станции.
IV
После того как рассвет подтолкнул солнце чуть повыше близлежащих кустов, судьба подарила и Титьке небольшое развлечение. Хотя, казалось бы... и так веселее некуда.
Она видела, как какой-то придурок, крадучись, словно крысокрот, на цыпочках, свернул с дороги прямо к станции. Титька находилась в клетке словно в наблюдательном пункте и видела ситуацию с двух сторон.
Пес здоровяка — лысый, покрытый шрамами кабель, с мордой похожей на размокший валенок, не залаял, а только заурчал, но для рейдера это видимо был знак. Хозяин и псина понимали друг друга без слов, будто два куска одного и того же дерьма. Здоровяк лишь кивнул, и стремглав бросился за серый бетонный бункер, послышались удары, матерная брань, а еще через пару минут двое рейдеров уже волокли за ноги, дергающееся, извивающееся тело, которое отчаянно пыталось цепляться ногтями за землю.
Теперь этот "счастливчик" валялся в противоположном углу клетки с расцарапанным пузом, и разорванной губой, из которой капала алая жирная кровь.
— Ты кто? — прохрипел он, фокусируя взгляд на Титьке.
Та презрительно осмотрела его — с головы до грязных ботинок, на правом каблуке красовалась лопина в виде буквы Y.
— Я, конечно, видела, всяких оленей. И двухголовых, и даже с одной головой... Но чтоб совсем безголовых...
Титька презрительно сплюнула себе под ноги:
— Ты хоть понял, куда попал? Это работорговцы, придурок.
— Ха... если ты такая умная, ты то, как сюда попала? – хмуро спросил Сид. — гордость ВВС США.
Титька, отвернувшись, промолчала. Как, как?.. дура, потому что.
Сид прислонился спиной к холодным прутьям, пытаясь игнорировать ноющую боль в животе и соленый привкус крови на губах. Его глаза, метались по клетке, по замку на двери, по окружающему лагерю — искали слабое место, возможность сбежать, хоть какой-то шанс на спасение. Но судя по грозному виду рейдеров единственным слабым звеном, был он сам.
Конечно, он надеялся, что Бобу надоест ждать и робот поедет искать «партнера по бизнесу», но это конечно даже и не надежда вовсе, а так… БОБ может хоть еще двести лет охранять его рюкзак, стоя истуканом посреди дороги. Он мысленно ругал себя за неуклюжую попытку разведки. «Разнюхать, он пошел, разнюхать... Разнюхал? Идиот. Надо было слушать железного увальня».
Прошло часа два. Солнце неторопливо перебралось прямо на тарелку антенны, заливая ржавый металл слепящим, беспощадным светом. Вскоре Штырь вытащил на улицу радио. Покрутил какие-то крутилки — заиграл довоенный джаз. Весёленькая, беспечная мелодия резала слух, звучала издевательским ритмом на фоне унылого вида пленников. Рейдер коряво потанцевал возле радио, посмотрел, как его тень уродливо покривлялась на стене бункера, и, покачиваясь на кривых ногах, направился к клетке.
— Заждалась, поди,— Штырь ехидно улыбнулся, и его единственный глаз блеснул мокрым, похотливым блеском.
Дверь в клетку со скрипом распахнулась. Рейдер, с выбитым глазом и грязной ухмылкой, с гордостью встал посреди клетки, загораживая собой выход. Он был жилистый и длинный, как трос, и от него пахло потом, пылью и смертью.
— Давай, раздевайся,— он показал кривым, грязным пальцем на Титьку.
Титька сжала гвоздь так, что ногти впились в ладонь. Сердце колотилось, как пулемёт, готовое вырваться из груди. Она знала, что если сейчас не сделает что-нибудь, то другого шанса не будет. Только смерть.
Сид наблюдал за этим, и холодная волна омерзения поднялась у него внутри. Он ненавидел это. Ненавидел их — этих уродов, которые думали, что могут владеть другими. Ненавидел себя — за то, что попался, как последний идиот.
Его взгляд упал на девчонку. Тощая, злая, вся будто сжатая в одну большую колючку. Но в ее глазах он увидел не страх, а ту же самую ярость, то же дикое, животное желание выжить, что горело и в нем. Она была не просто жертвой, она была диким зверьком, загнанным в угол. А загнанные зверьки кусаются больнее всего. Только кулачище у рейдера с собачью голову — хлестанет… И никакой гвоздь не поможет.
И он решил, что не может просто сидеть и смотреть. Не может позволить этому произойти. Не из-за смелости, какая смелость, когда все поджилки трясутся, а из простого, человеческого, почти забытого, чувства сострадания. Потому что иначе после этого ему придется смотреть в глаза своему отражению в луже и видеть не Сида, а еще одного ублюдка с Пустошей.
В голове пронеслось старое, выстраданное правило выживальщика: когда тебя несут в пасть к смерти, укуси её за язык. Может, и выплюнет. Мысль закрутилась вихрем, и решение пришло не из разума, а из нутра — инстинктивное, стремительное. Сид в такие моменты не любил долго размышлять. Сжался пружиной. Извернулся ужом. Рванулся вперед, не к глотке Штыря, а к его ногам. Обхватил жилистые голени одноглазого руками и изо всех сил дернул на себя.
Рейдер с грустным, удивленным выдохом рухнул на пол, как мешок с дерьмом.
— Беги!— просипел Сид, уже откатываясь в сторону и готовясь к ответному удару. — Беги, черт возьми!
Титьке ничего не надо было объяснять. Солоноватая горечь во рту от прокушенной губы, учащенный стук в висках — и тело само рвануло с места. Она выскочила из клетки, и ноги уже понесли ее в сторону дороги, прочь от этого места, к спасительным развалинам ближайшего карьера.
Но вдруг она замерла, будто споткнулась о собственные мысли. Не месть, а чистое животное чувство заставило ее обернуться. Из радио все так же дурашливо трещал довоенный шлягер о любви, и этот идиотский контраст между песней и происходящим вдруг вызвал в ней не ярость, а леденящую, абсолютную ясность. Она увидела Сида, который уже поднимался на колено, и Штыря, который, корчась и рыча, пытался встать, его единственный глаз бешено вращался, выискивая обидчиков. Он поднял голову, и его рот открывался для крика. Крика, который соберет всю банду.
Бежать было уже бессмысленно. Они не убегут. Их перестреляют здесь как беспомощных щенков.
Решение пришло мгновенно, без колебаний. Оно было не из благородства, а из холодного, хищного расчета. Не оставить свидетеля. Не дать ему поднять тревогу. И привести мир в полное равновесие.
Она развернулась, сделала один стремительный шаг и с размаху, вложив в удар всю ненависть, весь страх и всю ярость последних дней, всадила гвоздь прямо в единственный глаз рейдера, в тот единственный глаз, что только что смотрел на нее с похотливым ожиданием. Штырь захрипел, завыл, дико забился на земле, судорожно царапая свое лицо скрюченными пальцами.
— Давай руку!— голос Титьки прозвучал хрипло и властно. Она уже протянула ладонь Сиду, но глядя не на него — её взгляд метнулся к бункеру. Оттуда уже выскакивал лысый, покрытый шрамами пёс. За ним, спотыкаясь, на ходу подтягивая штаны, выбегал здоровяк с наколкой на лице. Губы его выплевывали злобную брань. Из глубины бункера доносился грохот сапог и лязг оружия — третий рейдер выбегал, передергивая затвор карабина.
Титька инстинктивно рванула было вниз по дороге — к карьеру, к знакомому укрытию, но Сид, цепко держа её за руку, резко увлек ее за собой, в сторону станции:
— На верх!
И она подчинилась.
Бегал Сид быстро, отчаянно мотаясь зигзагами по дороге — но уж точно не быстрее выстрела. Первые две пули со злобным свистом прошли над головой, оставляя в воздухе раскаленный след. Третья колупнула растрескавшийся асфальт у самых их ног, обдав подошвы градом мелких камней. Четвертая, злющей осой, догнала, и впилась Сиду в голень. Он глухо охнул, споткнулся, тело дёрнулось от боли, но он не упал, а лишь изменил походку, побежал дальше, странно и жалко подскакивая на одной ноге.
Но навстречу уже громыхал БОБ, Титька, увидев летящую на нее громадину, шустро закатилась в заросли центроцвета. Боб увальнем прокатился мимо неё, проверещал:
— О, вы уже познакомились с очаровательной леди, сэр!
— Какая леди, Боб?! — Сид скрипнул зубами, — за нами гонятся рейдеры… тьфу ты… коммунисты, БОБ… коммунисты!
В подтверждение слов Сида от корпуса робота отрикошетила пуля. Возмущению Боба не было предела, он громогласно заорал какой-то патриотический марш и бросился в атаку. А Сид завалился в кусты к Титьке, морщась от дикой боли.
Стрелять конечно Боб не мог, но и ударов миниганом по голове было вполне достаточно. Сид и Титька с упоением слушали боевые вопли Боба и матерную брань, и стоны рейдеров. Еще ни разу за последние три дня Сид так не радовался патриотичной болтовне своего железного приятеля.
V
Кровь. Её было слишком много. Липкая, тёплая, она заливала пол бункера, превращая его в скользкую лужу, по которой то и дело скользили Титькины босые ноги. Врач из Титьки был никудышный — по меркам довоенных учебников. Но по меркам Пустоши она знала ровно один способ: быстрый, грязный и невыносимо болезненный. Вытащить пулю и продезинфицировать рану, чем угодно, хоть самогоном, который она нашла в запасах рейдеров.
— Держись, кретин! — Титька вцепилась зубами в край грязной рубахи, с хрустом отрывая полосу ткани для жгута. — Если сдохнешь… я тебя пристрелю! Только попробуй…
Сид только хрипло застонал в ответ, его пальцы судорожно впились в бетон. Лицо было белее пепла, а губы поблекли, словно у мертвеца.
Первая попытка.
Титька, не колеблясь, сунула два пальца в кровавую рану на его ноге, пытаясь нащупать пулю. Метод Пилы всегда срабатывал, глубокая рана — значит, и искать надо глубоко. Сид взвыл, его