Возвращение волшебника или Мечты сбываются (веселая городская притча для взрослых детей)

времена молодости Семена, Знание это не распространялось из-за того, что сама  церковь была в некотором загоне. “Что ж, времена поменялись, - подумал Семен.  Теперь все по-другому!” Он улыбнулся при мысли, что Сима, наверное, со своей стороны, хочет открыть и рассказать ему про Знание, иначе, зачем было давать ему книги.
Они встретились через день, когда Семен принес книги обратно.
- Вопросы есть? - спросила Сима.
- Нет, - ответил Семен.
- Плохо, - сказала Сима. - Вопросы должны возникать, много вопросов, но ответов я тебе не дам. Только вера твоя будет ответом. Не наше дело задавать вопросы, наше дело – страдать и верить, пройти земной путь, не замаравшись, не вступив в сделку с дьяволом и обрести вечное блаженство!
Семен опешил от такой формулировки.
- А зачем страдать? - осторожно спросил он.
Сима метнула на него недобрый взгляд и довольно доходчиво объяснила, что только через душевные страдания и мучительные поиски истины обретается настоящая вера, несущая в себе освобождение. Семен понял, что полемизировать он не готов, поскольку в монастыре они не учили мудреных слов, не искали извилистых дорог и не подвергались ни лишениям, ни страданиям, напротив, они шли за Учителем, радуясь каждому его слову, приветствуя каждый новый день, восхваляя друг друга и улыбаясь цветущим вишням, виноградным лозам и всему-всему, что их окружало. Они получали уроки благодарности, и каждый день переживали благодарность ко всему живому и неживому на Земле; поблагодарив, они радовались, а, обрадовавшись, занимались своими делами. Ни про какие страдания и мучения ни разу речи не заходило, напротив, все, что как-то омрачало тихую жизнь монастыря считалось ненужным и никчемным. Монахам всегда разрешалось не делать того, что им неприятно или не нравилось.
Суровые речи Симы расстроили Семена, еще больше он расстроился, когда понял, что Сима живет жизнью, которая ей не нравится, существование свое она считает жалким, но им вслух гордится, поскольку, как она уже объяснила, через страдание лежит ее путь к истинной вере. Семен попытался обратить внимание Симы на то, что своими страданиями она вовсе не приближается к истине, а ходит вокруг нее кругами, не приближаясь и, возможно, и не удаляясь. Объявив своего недавнего друга еретиком и безбожником, Сима перекрестилась  и что-то пробормотала себе под нос. Семен не отступал.
- Посмотрите, сколько всего вокруг радостного и прекрасного, а Вы глядите на все, нахмурив брови, и еще обвиняете всех и каждого в безбожии и неверии, нарушая при этом сразу несколько заповедей из тех, что сами дали мне прочесть.
Он намекал на то, что Сима не только и вправду была довольна резка в суждениях и выражениях, но и частенько либо прямо изощренно хамила покупателям, либо довольно зло комментировала чей-то выбор, суля всем и каждому долго гореть в аду за грехи тяжкие.
- Откуда Вам известно про их грехи? - попытался урезонить новую знакомую Семен.
- Так Вы посмотрите, что они читают, как они ходят и разговаривают! - отвечала Сима кивая в сторону рынка. - Здесь самое гнездо греха и разврата!
- А зачем тогда Вы проводите здесь целые дни, если Вам все вокруг не нравится? - задал Семен свой обычный вопрос и тут же получил такую отповедь, что будь он обычным малым, каким был еще двадцать лет назад, плюнул бы и ушел, чтобы больше не возвращаться, и обходил бы этот странный прилавок стороной. Но Семен был уже совсем другим, он улыбнулся Симе и послал ей в подарок сноп света любви и добра, от чего ей вдруг стало легко и радостно, тупая злость отступила, а на прилавок вдруг села птица, которая держала в клюве цветущую ветку вишни.
- Смотри! - Сима схватила Семена за рукав.
Птица забавно расправила крылья, встала на цыпочки, бросила ветку на прилавок и улетела что-то чирикнув на прощанье.
- Неужели это мне? - удивилась Сима и осторожно взяла ветку в руки. - Заметил, какая она смешная?
Семен кивнул. Они еще о чем-то поговорили, и Сима пригласила Семена сходить с ней в церковь.
- Посмотришь, с батюшкой поговоришь, если получится, - сказала она. - Может, потом и покреститься надумаешь.
Семен не возражал. И после разговора с Коловым он спешил на встречу с Симой, которая обещала его ждать на остановке возле рынка.

Несмотря на то, что Семен опаздывал после затянувшихся объяснений с Коловым и Аллой, он сумел придти во время. Как уж ему это удалось, я не знаю, но появился он на остановке как раз в тот момент, когда подошел нужный троллейбус. Сима схватила его за руку, и они успели заскочить на ступеньки до того, как водитель, уже на ходу, закрыл двери.
- Знаешь, как они редко ходят! - объяснила Сима. - Так бы пришлось десятку за маршрутку платить.
Салон был почти пустым, они уселись на расшатанные сидения.
- Проезд оплачиваем, граждане, - раздался голос.
Сима достала из кармана монетки и протянула подошедшей кондукторше, та взяла деньги, оторвала ей билет и пошла дальше. Сима решила, что у Семена проездной, и начала что-то рассказывать. Через одну или две остановки в троллейбус вошел довольно потрепанного вида гражданин. На нем были коротковатые брюки, из-под которых торчали распухшие ноги. На ногах были огромные, размера на три больше, чем нужно, растоптанные бахилы. В руках бомж, от всего существа которого исходил запах больной плоти, держал огромный мешок. Поставив мешок на ступеньки, бомж не стал проходить дальше по салону.
- Чего встал? - спросила его кондукторша. - Проходи.
Бомж ничего не ответил, только успел ухватиться за поручень – троллейбус резко взял с остановки.
- Платить надо, - напомнила кондукторша.
- Знаешь, нету у меня денег, - признался бомж.
Та посмотрела на его опухшие ноги, огромные ботинки и оторвала билет.
- На вот, бери. Садись. Далеко ехать?
- До конца! - обрадовался мужик и схватил билет. - Спасибо тебе, милая! Дай Бог здоровья! Меня уже из двух поперли, а в маршрутки, сама знаешь, и соваться нечего. Я бы так пешком дошел, но тут, видишь, гуманитарную помощь получил. А с ней-то далеко не уйдешь! Да и отберут еще!   Спасибо тебе, милая!
- Ладно, проехали, - сказала суровая кондукторша и села на свой трон посередине салона.

До церкви от остановки идти было всего ничего, и уже совсем скоро они подошли к аккуратно выбеленному зданию с золочеными куполами. За невысокой оградкой на скамейке сидели две старушки в платочках и о чем-то оживленно беседовали.
- Служба уже кончилась, - пояснила Сима. - Я после работы на нее никак не поспеваю, но мы так помолимся.
И они вступили в открытые весне, свету и людям двери храма.
Пока Сима переходила от одной иконы к другой, крестилась, что-то истово шептала, кланялась, вставала на колени и снова крестилась, Семен осматривал храм. Он ни разу в жизни не был в церкви. Слышать, конечно, слышал, и даже в школе им что-то такое преподавали и про христианство, и про инквизицию или индульгенцию, и про “опиум для народа”, но не более того. Только однажды в каком-то южном городке, куда Зоя Вячеславовна возила его на каникулы, и где несколько дней к ряду они проводили в очередях за обратным билетом, он нашел на скамейке книжку с картинками. На одной картинке был изображен кто-то, окруженный светящимся облаком; лицо у человека было особенным, и от всего его изображения на простой бумаге исходило нечто, что не поддавалось описанию словами, которые Семен знал в то время. Он хотел прочитать, что было написано про этого человека в книжке, но буквы оказались незнакомыми, с какими-то точками, птичками и закорючками. А через некоторое время к скамейке подбежала белокурая девочка с косичками и забрала книжку, не забыв поблагодарить и улыбнувшись ему на прощание. Много позже Семен вспомнил про ту картинку, но это произошло уже после того, как он познакомился с Учителем и отправился в первое свое с ним путешествие. Учитель был таким же  внеземным, что-ли, как и тот, на картинке, но слов для описания своих чувств и эмоций, Семен, по-прежнему, не знал. Они существовали в языке, на которым говорили монахи, и который он несколько лет спустя узнал в совершенстве, но подобрать подходящих слов на знакомом нам языке Семен так и не смог.
В ожидании Симы, Семен рассматривал лица святых на иконах, чувствовал присутствие некоторых из них и благодарил каждого за то, что они, наконец, вошли в его жизнь. Чувство благодарности захватило и переполнило его, превратившись в огромный сноп ослепительно-белого света, которому даже он, видевший и прочувствовавший очень многое, удивился. “Интересно, а почему здесь так темно?” - подумал Семен, когда свет рассеялся, а от только что испытанного у него осталось приятное чувство легкости и радостного предвкушения чего-то еще более удивительного и приятного.
Как раз в этот момент откуда-то из боковой двери вышел мужчина в длинном черном платье. У него была редкая, довольно неряшливая борода, немного вьющиеся волосы и строгий взгляд.
- Любопытствуем, сын мой? - спросил мужчина, проходя мимо Семена.
Семен улыбнулся мужчине и чуть склонил голову, приветствуя его. Он догадался, что именно этот человек и есть хозяин храма, и именно с ним Семену так хотелось встретиться и поговорить.
- Здравствуйте, Батюшка, - к ним подошла Сима. На голове у ней Семен заметил черный с унылым узором платок.
- Здравствуй, Серафима, - приветствовал ее Батюшка. - Опять службу пропустила?
- Работаю я, - стала оправдываться Сима.
- Знаю, знаю..., - ответствовал Батюшка.
- Вот, батюшка, привела знакомого в храм. Показать и приобщиться.
- Веруете, сын мой? - повернулся Батюшка к Семену.
Семен не знал точно, что должно отвечать, но он знал, что чувство веры, равно как и надежды, прекрасные чувства, и, поскольку он их часто испытывал, то ответил положительно.
- Хорошо, - похвалил Батюшка. - В храм регулярно ходишь?
Так как под храмом Батюшка, конечно же, подразумевал церковь, то Семен ответил:
- Нет.
- Плохо, плохо, сын мой. Так и до греха недолго скатиться, - предупредил Батюшка.
Семен хотел было возразить, что запугивание грехом или чем бы то ни было, что вызывает чувство страха или недовольства собой, тогда как целью является совсем противоположное, недопустимо и вредно, но решил повременить пока и вместо того спросил Батюшку, отчего в храме так мало солнечного света.
Батюшка на секунду замешкался, но тут же нашелся:
- Наша главная задача – дьявола греха не допустить в храм. Святой огонь освещает нам путь во тьме к светлому миру и в царствие небесное! Не на земле счастье, сын мой! Что свет солнечный? Что трава зеленая? Нету на земле ничего, что пускать следует в храм! Только веру! Сгнило все снаружи и смердит. Вот прихожане приходят, говорят, что веруют, причащаются, молятся, свечки покупают, а, знаешь, сколько грязи они приносят на ботинках своих? А та грязь – тот же грех! Только здесь оплот царствия небесного на земле, сын мой!
Семен не совсем понял, что именно хотел объяснить ему Батюшка и не согласился.
- Как же может вокруг все смердить и гнить, если это все – часть нас? - спросил он Батюшку.
- Сын мой, все, что окружает нас за порогом храма – все пустое. Все это происки дьявола, чтобы соблазнить человека, отлучить его от церкви, заставить грешить, позабыв заповеди, а потом гореть в геенне огненной без надежды на спасение души бессмертной.
Сима заметила