Возвращение волшебника или Мечты сбываются (веселая городская притча для взрослых детей)

нестыковки в речах Батюшки, но перебивать его не смела. Она знала от кого-то из женщин-прихожанок, что Батюшка в университетах не обучался, то есть он закончил когда-то какой-то вуз, потом поступил было в семинарию, но недолго там проучился и поступил на службу в церковь, но не в эту, а в другую и в другом, большем, городе. Там он вскоре зарекомендовал себя как человек необходимый, так как взял в руки всю хозяйственную деятельность целого прихода. Времена были непростые, а Батюшке (тогда он, разумеется, батюшкой еще не был) удавалось раздобыть всякий необходимый церковный товар, в том числе и кагор для обрядов. Он даже открыл с благословения священника небольшую лавку при церкви, где прихожане и частые гости-иностранцы могли купить книги, иконы, золотые и простые крестики, тот же кагор и  другие мелочи. Все товары в лавке были освящены, а потому стоили недешево, но прихожане не скупились. Какое-то время, возвращаясь из паломничества, Батюшка привозил с собой кое-какие вещи из самого Иерусалима, но народ заграничный товар не сильно брал из-за дороговизны, да и священнику эта идея не совсем нравилась. Потом Батюшке захотелось самому стать батюшкой, пусть и в небольшом, но своем приходе. Он предпринял кое-какие шаги и, поскольку, священников не хватало на все храмы, что стали так быстро открываться по всей стране, то вскоре он был назначен священиком в церковь, где и повстречался с ним Семен.
- А не кажется Вам, - осмелел-таки Семен. - Что Вы вселяете страх своими речами, возможно, повергаете людей в уныние вместо того, что бы пригласить их радоваться вместе с Вами, надеяться, верить, открыться потоку добра, счастья и изобилия?
- Страх должен быть, сын мой, - прогремел Батюшка. - Без страха нет спасения, а уныние – это грех, большой грех, сын мой. Радоваться мы будем, когда заслужим себе место в царствии небесном, а здесь, на земле, наше место в храме, в молитве склонять голову и отворачивать ее от дьявольского искушения, которое кроется в изобилии, о котором ты, сын мой, упомянул.
Батюшка почему-то сделал ударение на “я” в последнем слове и многозначительно замолчал. Семен был разочарован. Не того ожидал он от храма и его служителя, но Учитель всегда предостерегал от поспешных заключений, поэтому Семен еще раз широко улыбнулся Батюшке и мысленно послал ему подарок – большую пальмовую ветвь. Почему это была именно пальмовая ветвь, он не знал. Вероятно, когда-то давно, он то ли прочитал, то ли услыхал, что пальмовые ветви имели какое-то важное значение в христианстве, правда, подробностей он не ведал, но они  были и не к чему. Семен постарался, чтобы ветвь была погуще и позеленее, но ... перестарался. Вместо того, чтобы остаться мысленной, а, потому, невидимой, ветвь неожиданно материализовалась и свежей зеленой веткой шлепнулась к ногам Батюшки. Батюшка, который во время разговора с Семеном несколько раз смотрел вниз, разглядывая странные сандалии на ногах нового прихожанина и собираясь сделать ему замечание за ношение такой фривольной обуви в храме, никакой ветви не видел, поэтому, когда она с тихим шелестом упала к его ногам, удивился и посмотрел наверх. Наверху все было как обычно, тогда Батюшка огляделся по сторонам и тоже ничего подозрительного не заметил.
- Откуда это? - вопросил он, наконец, поднимая ветвь с пола.
Сима тоже заметила, что ветвь появилась из ниоткуда, но мысли ее по этому поводу были куда сложнее, чем у Батюшки.
Семен, сам удивившись силе, которая присутствовала в храме и которая его простую мысль материализовала так легко и непринужденно, ответил, что это – подарок.
- Чей? - не понял Батюшка.
Это странное происшествие с веткой значительно сократило длину его предложений и количество используемых слов.
- Мой, - признался Семен.
Батюшке потребовалось немного времени, чтобы придти в себя и осознать случившееся.
- Не то место нашел, сын мой, чтобы фокусы показывать, - на всякий случай сказал он.
- Это не фокус, - возразил Семен. - Это подарок.
Батюшка уже пришел в себя, и его мысль побежала в правильном направлении.
- Что ж, видно ты не зря к нам пришел, - сказал он, крутя в руках ветвь. - Ты, Серафима, иди помолись, а мы тут поговорим.
Но Сима никуда уходить не собиралась. То, что она увидела, ее очень заинтересовало, и в ней проснулся ученый, которого она так до конца из себя и не вытравила.
- Ты, сын мой, дьявольским овладел искусством, - начал Батюшка, но осекся, чуть додумал и закончил фразу:
- Но всегда способности свои можно обратить во славу Божию!
Потом он произнес короткую речь, смысл которой Семен уяснил только после того, как Батюшка довольно громко и отчетливо провозгласил последние слова:
- ... для блага церкви требуется нам кубок из цельного злата.
Как не хотелось Семену опять что-то там материализовывать, но так уж выходило, что для того, чтобы его начали слушать, не слышать, надо было обратить на себя внимание чем-нибудь чудесным. Закрыв глаза, он представил себе кубок, поблагодарил Вселенную за изобилие и, уловив какое-то движение снаружи, открыл глаза. Взору его предстал массивный зад Батюшки, склонившегося над чем-то.
- Ты, сын мой, что? Богохульствовать вздумал? - прогремел Батюшка, распрямляясь.
В руках он держал кубок из желтого металла с какой-то эмблемой на боку. Точь-в-точь такой кубок не выиграл однажды Сема на соревнованиях по легкой атлетике; ему тогда всего одного очка не хватило, чтобы принести домой маме в подарок новенький и блестящий золотой кубок.
Семен стал объяснять, что в осуществлении желаний, особенно их материализации, есть одна очень важная деталь, а именно, субъективная визуализация.
- Поймите, каждый имеет свое собственное видение того, что ему хочется; это очень индивидуально. Более того, то, что нравится и приносит истинную радость одному, оставляет другого совершенно равнодушным, - и он рассказал Батюшке историю про невыигранный кубок.
Батюшка слушал его, казалось, внимательно, а когда Семен закончил рассказ, произнес:
- Что ж, это понятно, сын мой, и старания твои приятны. Пальмовая ветвь в подарок храму Божьему весьма, весьма меня порадовала. А вот не мог бы ты крест мне, - тут он на секунду замолк, подбирая слово, и подобрал:
- Справить, да такой, чтобы прихожане смотрели на него и радовались сиянию драгоценных каменьев и обилию злата. И чтоб висел он на крученной золотой цепи.
Рукой Батюшка показал, чтобы цепь желательно доходила ему до пупка.
- Такой крест внушит прихожанам восторг, и сияние его осветит им путь к истине и вере беззаветной...
Семен не стал его до конца слушать, он понял, что Батюшку не пронять. Улыбнувшись ему и послав в подарок еще одну пальмовую ветвь, которая, материализовавшись, шлепнулась рядом с той, что Батюшка обронил, когда наклонялся за кубком, и вышел из храма. Сима поспешила за ним.
- Как ты это делаешь? - спросила она его.
Семен начал объяснять, Сима внимательно слушала, не перебивая. “Не может быть, не может быть,” - иногда проносилось у нее в голове. Дело в том, что Семен не столько изложил, сколько показал или продемонстрировал Симе то, что она, занимаясь своей наукой, предположила и даже начала теоретически обосновывать в самом начале своей работы над диссертацией. Но, поскольку  теория эта была слишком уж смелой и не имела никаких доказательств, то ее, разумеется, не приняли. В диссертацию свою Сима не решилась вставить даже маленькую толику тех положений, которые, по ее мнению и по мнению ее руководителя, профессора, имени которого в институте уже никто и не вспоминал, должны были стать новым направлением исследований в науке прикладной. Я даже не берусь и одного абзаца написать про ту теорию, которую Сима с профессором разрабатывали, поскольку я не знаю и половины слов из тех, что они использовали в своих работах и статьях, но в целом это было что-то про искусственный мозг, который может генерировать мысли и создавать образы, впоследствии их материализуя.
И вот, через столько лет после того, как она забросила свою науку, ушла целиком в веру, стараясь вытащить, выдавить из себя все, что она сочла лишним и ненужным в ее новой жизни, вдруг, ни с того, ни с сего, появляется парень из, как ей показалось, не очень образованных и показывает  то, возможность чего она предвидела, рисуя формулы и следуя своей интуиции лет пятнадцать назад. Потом были годы сомнений и поиска, споров с профессором, дискуссий, насмешек, откровенных намеков на то, что у нее “не все дома”, разочарований, унижений... Да, что там вспоминать! Но ради того, что она пережила и увидела в храме, когда Семен матерализовал даже не пальмовую ветвь, нет, а тот кубок – предмет его детских мечтаний, можно было прожить жизнь так, как она ее прожила со всеми трудностями и неприятностями. “Черт знает что!” - еще раз удивилась про себя Сима, забыв, что черта она уже давно перестала поминать, потому как грех это.
Семен, между тем, перешел к изложению той части Знания, в которой речь шла о том, что абсолютно каждый, кто обладает способностью мыслить и испытывать эмоции, может научиться создавать вокруг себя то, что ему нравится, где он чувствует себя комфортно и что доставляет ему искреннюю радость.
- Впрочем, дело даже не в создании чего-то материального посредством представлений и отчетливой визуализации, а в том, чтобы сначала настроить себя, а потом и полностью погрузиться в мир, который будет именно Вам приятен и дружелюбен. Обязательным в этом мире есть только ощущение постоянного душевного подъема, радости и любви, и, когда достигается полная гармония между прекрасным миром снаружи и светлым и счастливым миром внутри, и начинают происходить чудеса. Забавно, но в языке, на котором я разговаривал последние двадцать почти лет, нет многих понятий, а, следовательно, и слов.
Семен чувствовал в Симе человека, который способен многое понять.
- Например? - спросила Сима.
- Нет слов, обозначающих добро и зло, плохой, хороший...
- А как же тогда отличают хорошее яблоко от гнилого?
- Яблоки не гниют, если никто не хочет, чтобы они гнили, - ответил Семен.
- Странно, - произнесла Сима. - Но ведь добро и зло объективно существуют. Пусть даже не добро и зло, это все-таки понятия абстрактные, но возьмем убийство, например. Убийство – это уже действие, лишение жизни другого живого существа.
- Там нет слова, обозначающего “убийство”, - сказал Семен. - Это понятие отсутствует.
- Но смерть-то существует, - не унималась Сима.
- Нет, - покачал головой Семен. - Достигая полной гармонии с миром, человек не познает смерти, она отсутствует, а, следовательно, нет и слова для нее.
- Этого не может быть, - возразила Сима.
- Вы ведь не очень верите в то, что говорите сейчас, - улыбнулся ей Семен.
- Почему?
- Потому, что когда видишь невозможное, начинаешь верить в невозможное, и оно начинает происходить.
Сима тоже улыбнулась и сняла с головы тусклый платок, посмотрела на него, потом скомкала и выбросила в урну.
- Смотрите, урна оказалась именно в том месте, где Вы решили выбросить свой платок, - заметил Семен. - Это хороший знак.
- Тоже мне, знак, - усмехнулась Сима. - Урна.
- В ряду вещей, которыми мы пользуемся, урна не хуже и не лучше, чем кастрюля или зонтик, впрочем, урна даже полезнее, так как при небольшом усилии Вы можете обойтись