Лейтенант Путин

все время всем завидует, даже мне, затюканному отличнику. Отличников в Пятой школе никто не любит, и все их шпыняют по всякому, а он мне завидует, потому что я живу в частном доме с собственным садом.
-Может, леску используем? - робко предлагаю я.
-Я свою не дам!- категорически заявил Поня. - Я на ней рыбачу!
Видел, как они там рыбачили. Как-то мы с ВВС на великах проезжали мимо пруда, расположенного на краю Лугов, глубже мы не суемся. Так вот, пруд крохотный, а вокруг стена из удочек и пацаны сидят гроздьями как воробьи на ветках.
-У меня есть старая, папина, - предлагаю я. - Он все равно не рыбачит.
Это правда, когда мы приехали, папа привез все свои снасти, но у него что-то не заладилось с работой, и он уехал обратно, в Среднюю Азию. Но говорить об этом нельзя, мама запретила, а тайны я хранить умею. Вот никому не рассказываю про Поню, а он интересные вещи мне за это обещает. То принес чертеж гиперболоида, как у инженера Гарина, только проще. Мы б его собрали, если бы нашли мощную лампу. А дальше система зеркал и мощный огненный луч на выходе. Но не получилось. Вот теперь у Пони новая идея. Мы устроим салют! Но пока это тайна. Я думаю, почему Поня с нами салагами возится? Ведь нормальный пацан иногда! Только об этом никто не знает.
Когда я вижу, как он дает пинка салажонку, которого видит  в первый раз, сильно, слабо он не умеет, то думаю, какая сволочь!
А потом он сидит вот так запросто на заборе. Разговаривает без понтов. Когда он настоящий? Почему он скрывает, что нормальный?
-Принес? - уже прощаясь, вспомнил Поня.
-А как же? - я протягиваю ему пачку «Беломора».
-Что-то он у тебя весь высохший, старый что ли? Смотри у меня, не таскай всякое барахло!- предупреждает Поня.
Я ему не говорю, что папиросам «Беломорканал» больше 10 лет. Папа раньше курил, но потом чуть не умер, и доктор сказал, что если он еще закурит, то умрет, и папа бросил. Вместе с остальным барахлом папиросы привезли при переезде в сарай, а я нашел, целый ящик. И сам курил и Поне давал.
Вот у Петьки и Герки папирос нет, а в киоске им никто не продаст, так что они отдают Поне по десять копеек.
-Это по дружбе! Без обиды, пацаны!- без устали напоминает Поня, и все довольные собой расходятся.
На следующей перемене Купа читал запрещенный рассказ. Он написан от руки на листочке из тетрадки в клеточку. В нем сказано «Не давать читать подхалимам и трусам». Пацаны сгрудились вокруг Купцова, когда он начал читать. Я запомнил лишь, что  « она сказала да, и трусы соскользнули с нее». Я не понял, почему рассказчик ни разу не употребил общеизвестные слова, а все юлил вокруг да около. «Между ног», «в низу живота». В процессе Кузя вошел в раж и стал биться передком о батарею. Купа оттолкнул его со словами:
-Тут сказано не давать подхалимам и трусам! Значит ты подхалим и трус, Кузя!
Я же опять не почувствовал ничего, но в этот раз даже не расстроился. Не все же должны заниматься неприличными вещами с женщинами. Вот я один из таких, который останется в стороне от всего этого непотребства.
Ко мне подкатила Маринка, только не Руш, а Копылова, и заинтересовано спросила:
-Что вы там читали?
Копылова тоже в меня влюблена, но она на голову меня выше, а во рту у нее железные скобки. Мне тоже должны были такие поставить, но мне лень было идти.
-Так, ерунда всякая, - уклончиво говорю я.
У Копыловой дома есть интересные книги. Недавно я брал у нее «3 мушкетера», и она обещала продолжение, так что сориться с ней нежелательно.
-Вот и врешь! Вы читали про секс!
Вечером, сидя на берегу пруда и отгоняя мошкару, я спросил у Гаврика, что такое секс. Гаврик знал все.
-Секс это голый мужик и баба. Есть еще порнуха. Но это вообще такое, что ты просто не вытерпишь.
Объяснение было туманное. Я понимаю, что можно не вытерпеть сильную боль. Во время игры я получил ушиб левой ноги, который затем перешел в воспаление кости, периостит. Периостит любил подлавливать меня в неожиданных местах. Один раз схватило на горке, так я еле до дома дополз, сопровождаемый в усмерть перепуганным Гавриком. Зато дома, стоило сунуть ногу в тазик с горячей водой, как я узнал, что такое рай.
Так что такое боль я знал, но как непотребство, каким занимаются мужчины с женщинами, может быть еще и нестерпимым, это я понять не мог. У меня лишь укрепилось мнение, что дело это не только постыдное, но и довольно болезненное, стало быть, правильное мое решение никогда им в жизни не заниматься. Посему я один такой на свете останусь чистый и, как это из религии, непорочный. Кстати, вроде и попы эти не занимаются, так что я  не один такой умный.
Вечерело,  в городских домах на холме загорались огни, и наступало  то необыкновенное время, когда вроде и страшно сидеть вот так в сгущающихся сумерках, но ты знаешь, что сейчас пойдешь домой, там свет и мама. Самый подходящий момент про страшилок, а Луга у нас в городе самая главная страшилка. Гаврик пересказал новость, что услышал от кого-то в школе. Вроде тот встретил парня с девушкой, а на обратном пути парень был уже один, только на клешах пятно от молофьи.
-Куда ж девка подевалась? - не понял я.
-В дупло заволок! - с видом знатока пояснил Гаврик.
Я пересказал другой случай, также рассказанный в школе. Пацаны гуляли в Лугах, с ними одна девка была. Сначала ее парень пропустил, а потом все по очереди, даже самые мелкие в очереди стояли и свое получили. Потом самый старший спрашивает:
-Пацаны, у кого еще стоит на нее?
Оказалось, ни у кого.
-Ну, тогда пошли, пацаны.
Было непонятно, то ли это секс, то ли уже порнуха. Я представил, как пацаны сидят со спущенными штанами, ищут, у кого еще стоит, но бесполезно. От картины хотелось блевать.
-Давай, когда родителей не будет, ты меня к своей сестре запустишь, а я тебя к своей! - предлагает Гаврик.
Интересная штука, я свою сестру вообще как женщину не воспринимаю, но за эти слова готов Гаврика придушить. Он что-то читает в моем взгляде и больше этого не предлагает. Я думаю, на самом ли деле он отдал бы свою сестру на поругание (при условии, что я бы не давал себе клятву никогда этим не заниматься). Не выдержал и спросил.
-А то! - воодушевился Гаврик. - Для друга ничего не жалко! Я бы кайф на вас сделал.
Ну не свинья ли? И не только он, но и весь человеческий род.

Алла.

В ночь пред днем, когда все началось, я увидел странный сон. У Юдакова в поселке жил старый дед, довольно странный, он изъяснялся древними словами и назвал бы его вещим. Я не знаю, что значит вещий, хотя мы проходили «Сказку о вещем Олеге», но я ее не читал, а пятерку мне и так поставили. Я вообще не читаю то, что мне не нравится. На свете слишком много книг, чтобы тратить время. Когда я вырасту, то буду читать только то, что мне по душе, а другие закрывать после первой же страницы. Пацаны удивляются, как я могу судить про книгу по первой странице, есть же еще 400! Не знаю, как это объяснить. Пацанам я не стал говорить, что могу узнать про автора даже не по страничке, а по одному предложению. Книга состоит из предложений как дом из кирпичей, и если кирпичи гнилые, дом развалится.
В том сне я был взрослый, и я играл в хоккей! Мне часто снятся сны, связанные с моим обожаемым хоккеем. В них я часто разговариваю с моим кумиром, номер которого ношу на майке, Валерием Харламовым. После ругательной статьи в «Комсомолке» про Мальцева, увидел его во сне. Я люто ненавидел чехов, особенно Иржи Холика, забившего Третьяку победную шайбу. Он бы ни за что не забил, но Третьяк к этому времени уже лежал в другом углу после первого броска. Шайбу, лежащую на линии, можно было носом катнуть, но подскочивший Холик с такой яростью щелкнул по пустым воротам, что чуть сетку не порвал. Чую, чехи ненавидели нас не меньше, чем мы их.
Но в этот раз сон случился странный. Во-первых, на мне была странная форма, с гербом, но не Советского Союза. Номер был смешной.99. Все знают, что больше 25 не бывает. Во-вторых, подъехавший хоккеист обратился ко мне по-английски:
-Gordy specifically lifts you. Leave it to me, Max!-после чего уставился с такой требовательностью, словно я ему рубль должен. - This is my job. I'm the bouncer.
-Чего?-выдавил я.
На лице хоккеиста отразилось сильнейшее недоумение:
- Do you understand?- повторил он несколько раз, а что толку, я в школе французский изучаю.
После того сна я проснулся дико взбодренным и совсем по-иному посмотрел на стоящий в углу «полуканады» и клюшку, уже седьмую по счету, только за одну прошлую зиму. Снизу она была обмотана черной изолентой, синяя не годится.
Позавтракал картошечкой, приготовленной на газовых баллонах, заполненных пропаном. Заправка находилась в городе, я ездил туда не велике, а на поворотах заправленные баллоны звонко бились друг о друга. Гаврик сказал, что это не желательно, может так рвануть, чтобы яйца на фонарном столбе повиснут.
Гаврик еще анекдот рассказал в тему. Встречаются две проститутки. Одна спрашивает  у другой, как это получается, что она берет за раз 50 рублей,  а та 100. На что другая отвечает, что вставляет в бузду пистон. Когда мужик сует ей, раздается хлопок, а проститутка и говорит. За порванную целку 100 рублей! Вторая послушалась, только пистон не нашла, вставила себе капсюль. Ей попался здоровенный грузин. Когда он сунул, раздался целый взрыв. Проститутка и говорит. За порванную целку 100 рублей. А грузин отвечает. Я тэбэ 200 дам, только скажи, куда мой яйца улетели!
Я прошел по Октябрьской и свернул на Цеткина, чтобы дойти до пруда. В этот момент я впервые увидел Аллу. Она сидела на лавочке у крайнего дома, где жила с родителями. Ей было 18 лет, и у нее были буфера взрослой женщины, а мини-юбка открывала ноги почти до трусов.
Я прошел мимо нее, но отчего то захотелось посмотреть на нее еще раз. Красиво она сидела или что. Я понял, что от нее не убудет, если я вернусь, как-будто что-то забыл и только сейчас об этом вспомнил. Я так и сделал. Вернулся до угла, завернул, постоял минутку, потом с деловым видом прошествовал обратно. Алла по-прежнему сидела на лавочке, демонстративно не замечая меня. По мере прохождения голова моя поворачивалась вбок и, в конце концов, получилось так, что встал перпендикулярно собственному движению. И только тогда Алла подняла голову и улыбнулась. Это была даже не улыбка, она усмехнулась уголком полных губ, словно говоря, ты, что пацан обалдел. Я опрометью кинулся дальше, стараясь быстрее скрыться за спасительным углом. Тут я почувствовал легкое несоответствие. Я словно стал меньше весить и двигался легче, словно подлетая.
Днем я рассказал обо всем Гаврику. За трубами располагались гаражи, и мы часто забирались на них, устраивали догонялки, и я все время проигрывал, потому что не мог заставить себя перепрыгнуть через самый большой проем. Я боялся высоты, хоть в этом никому никогда не признавался. Сейчас мы лежали на крыше гаража, крытого черной шершавой толью. Загорали, задвинув кепки на глаза.
-Это Алка! - уверенно опознал ее Гаврик. - Она живет в крайнем доме.
-Не знаю, что со мной случилось, - вынужден был признать я. - Уставился на нее, задумался что ли.
-Не оправдывайся! - махнул рукой Гаврик.- Я каждый день за ней слежу!
Я завидовал ему. С такой легкостью признаваться в постыдных вещах. Я чуть со стыда не умер, пока выдавливал, что уставился на нее, потому что задумался, а не что-то там. Гаврик продолжал.
-Она как вечером приходит домой, снимет лифчик и ходит по