усомнился во мне, оказывая столь высокий кредит доверия; не усомнился в искренности и надёжности моих дружеских чувств, не усомнился в моей готовности увидеть мир глазами друга, полюбить мир сердцем друга… Большое дружеское спасибо! … А наушникам просто завидно, что есть ещё на белом свете настоящая дружба! Есть, да не про них.
Плут, нечаянно сказавший правду
- Ты пиши… пиши обо всём, что видишь… Да не бойся! – я тебе заплачу… не обману…
Я видел его впервые. Он был пьян, развязен, если не сказать расшнурован, самодоволен до неприличия. Если провести мысленно линию от воспалённого Нарцисса к пьяному Ноздрёву, то он строил свои однотипные словесные рожицы где-то с её середины. Вдохнув паров алкоголя, его внутренний самокритик спал беспробудным сном; чего, кстати, нельзя было сказать о критике специализирующемся на внешнем мире – на того алкоголь действовал как виагра на… ну, в общем, на внешнего критика алкоголь оказывал такое действие, какое, судя по рекламе, должна оказывать виагра. Этот внешний критик весь вечер беспорядочно тыкался во всё, что оказывалось в блуждающем луче его внимания и изрыгал из себя направо и налево:
- Я в тебе начинаю разочаровываться!..
Чему собеседники очень удивлялись, ведь о факте очаровывания их в своё время никто не извещал.
Ох! увлёкся я описанием. Теперь придётся повторить то первое, ещё собираемое во фразу:
- Ты пиши… пиши обо всём, что видишь… Да не бойся! – я тебе заплачу… не обману…
Разомлевшему от алкоголя человеку нет надобности напрягаться – он оперирует привычными, естественными для него образами, фигурами мыслей. «не бойся – не обману» - так уверяют своих клиентов жулики, мошенники, кидалы… (многоточие потому, что имя им: легион).
Вся штука в том, что я зная это, сразу понял с кем имею дело и как надо правильно понимать фразу. Сам того не подозревая, он открыл свои шулерские карты с нехитрым крапом: надо лишь убрать частицу «не» с тех мест, где она стояла и поставить её там, где её не было. В математике подобная операция называется инвертированием.
Вот и всё, что я могу рассказать о нём интересного. Разве что добавить (хотя, это и так понятно): разумеется, ничего он не заплатил. Какое там! - его не хватило даже на простое человеческое «спасибо».
Стоп! Что это я всё: «он» да «его»? Как будто у человека имени нет! Нехорошо. Не по человечески. Есть и имя, и должность: Николай Трифонович Корзенников – главный редактор газеты «Пригород».
Морские баталии нашего дома
У жены есть бинокль; она пристально разглядывает каждый мой грядущий выходной, чтобы после наброситься на него, как кровожадный пират на мирное судно. По палубным надстройкам открывается такой шквальный огонь, что инстинктивно хочется спрятаться, зарыться в самую глубину трюма. И прячешься, ибо что артиллерия, по сравнению с угрозой абордажного боя и что может запуганный обыватель противопоставить вооруженному до зубов головорезу, пропитанному морской солью, порохом и кровью!
…А в трюме глядишь и отсидишься; во всяком случае найдут не сразу. Так чего ж почём зря выставляться под шрапнель и кинжалы!
Так что, если надумаете приехать ко мне в гости, - берите водку, колбасу и …добро пожаловать в трюм! Конечно, рано или поздно парочка снарядов угодит ниже ватерлинии, но там глядишь и выходной к концу подойдёт.
В любом деле есть своя классика
В нашей семье не матерятся. Разве что бабушка иногда, для связки слов и успокоения души. В детском садике тоже, думается, нет обучающего курса по матерному делу.
Тем не менее.
Работаю на кухне. Нож срывается и чуть не по пальцу.
- Ёб!.. – невольно вырывается у меня.
Родька, думая что я просто забыл канонический текст, подсказывает:
- «Твою мать», папа, «твою мать»!
Дурацкая шутка
Вот уж несколько лет, как Саня Белков ушёл из жизни, а меня всё терзает совесть.
Дело было так.
В 1995 году я купил свой первый компьютер. Купил и струйный принтер. В деревнях в ту пору всё это было в диковинку. Не привык ещё народ к оргтехнике и ко всякой отпечатанной на принтере бумаге относился с большой долей официоза. На этом я и решил сыграть.
Саня играл в шахматы по переписке - тогда компьютер ещё не убил их. А ещё Саня писал свои замечания в редакции шахматных журналов.
В письме, составленном мной, Саню приглашали на какое-то грандиозное шахматное мероприятие с участием шахматных звёзд первой величины. Саню попал в число приглашённых благодаря своему критическому прочтению шахматной периодики и высокому качеству партий в игре по переписке. Партии были любезно предоставлены некой комиссии шахматистами-заочниками. Все расходы по Саниной командировке брал на себя областной спортивный комитет. О сроках обещали сообщить дополнительно. Я был случайным курьером.
Передать письмо я попросил своего брата.
Брат вернулся с глазами полными душевных страданий.
- Не надо было нам так… - только и вымолвил он.
Оказалось, что Саня с радостью ребёнка схватил письмо и побежал показывать его домашним, соседям, знакомым, …всем. Он хвастал (в самом светлом смысле этого слова) звездой героя! Не меньше.
При каждой встрече Саня спрашивал меня:
- Ну, не слыхать когда?..
Что тут было ответить! Я старался не попадаться ему на глаза. А ситуация накалялась и накалялась…
Не знаю, чтобы я делал, если бы не очередной Санин запой и не перестройка, позволившая многое не осуществлённое списать на неё.
Вот так.
Шутка шутке рознь.
Сметана
Подустав от делания пельменей, мы решили перекусить. Ими же. Освободили угол стола ровно для двух тарелок, сварили пельмени, сели. Уже взяв в руку ложку (мы едим пельмени с бульоном, крошеным луком, в общем как полагается, без городских сухомятных вывихов), так вот, уже взяв в руку ложку, жена вспомнила про сметану. Убедившись, что поставить банку некуда, она положила сметану себе в тарелку и понесла её назад в холодильник. Сделав два шага, жена вспомнила про меня, вернее про мою тарелку с пельменями. На какое-то мгновение она растерялась, но уже третий её шаг был преувеличенно бодрым и уверенным. Обойдя стол кругом, и тем самым включив первые два шага в этот манёвр, жена положила мне сметану в пельмени, явно с избытком. Избыточная доза должна была уничтожить на месте всякое подозрение в невнимательности, жадности, невежливости, эгоизме…
За всё это время я не проронил не звука. Я не хотел пельмени со сметаной. Я ждал когда жена сядет, чтобы спокойно достать себе яблочный уксус.
Очередь
Нытьё, в том числе и детское, я не переношу и борюсь с ним как умею. А умею не очень. Впрочем, один результат на этом поприще у меня был, и прелюбопытный.
Как-то я заявил детям, что в деле нытья пора навести порядок: сегодня – Родик, завтра – Поля, а Катина очередь будет послезавтра. Два дня Катя усердно ныла, несмотря на то, что была не её очередь, но зато на третий день ничего подобного не было и в помине: она была собрана, боевита и зорко следила за тем, чтобы Родик с Полей не вздумали поныть вне очереди - на халяву, так сказать!
Облучение товарищем
Олег был во всём удивительно настоящим: ему было чуждо всё наносное, фальшивое, бутафорное; я не могу вспомнить ни одной его дежурной маски, ни одной притворной улыбки. Человек без декораций. Его уму была присуща стоическая логика, настоянная на редкостной прозорливости. Он во всём старался идти от фундамента, от корней, от первопричины. Была у Олега одна замечательная черта: он никогда не стеснялся задавать вопросы, любые, даже самые детские. Случалось собеседник начинал разговор на абсолютно незнакомую Олегу тему, сыпля терминами, блистая эрудицией. Олег хватал первое же незнакомое ему слово или понятие и тащил его назад к собеседнику, со словами: «А что это такое?». И горе было тому собеседнику, если его познания носили поверхностный характер! – Олег разоблачал верхогляда за пять минут. Что-что, а вопросы он задавал в самую точку; у него был особый, огромный талант – зрить в корень. Мощным полем своего дара он наводил индукционные токи в близких людях. Пример.
От рождения я щедро одарён взбалмошностью; систематичность, последовательность, капитальность – это не моё; но то - индуцированное Олегом- нет-нет, да и проскакивает, и тогда я задаю самые детские вопросы, мучительно (и всегда безуспешно! – не в коня корм) пытаюсь разобраться в переплетении корней, проследить связи и причины… Я отлично знаю, чувствую: это во мне горит лампочка зажжённая Олегом.
Не утоните в патоке любезностей!
Помню в старые добрые времена, то есть в те времена, когда я был до неприличия молод, пьяные мужики самозабвенно кричали под окнами роддома:
- Светка! я тебя люблю!!!
Ни Света, ни Светочка, ни ещё как-то, а именно Светка. В нарочито грубом суффиксе "ка" скрывалось сокровенное, нежное, предназначенное только ей. "Ка" было панцирем и шифром. Светка, конечно же, всё понимала. Понимали и другие. Невелика наука, если сердце не разучилось смотреть.
Нынче измельчал народ. У роддома стоят субтильные, культурные до тошноты бледнолицые мужчины. Они не кричат. Что Вы! - у них для этой цели есть мобильник, и говорят они в него полушёпотом, дабы не потревожить... Да они и сами не знают кого бояться потревожить! Здесь суффикс "ка" не проскочит, будьте покойны. Здесь всё слащаво, бесхребётно; не слова, а расползшийся бисквитный торт!
Так отличалась речь Цезаря от речей нынешнего Папы Римского. Но Цезарь от нас отстоит на пару тысяч лет! а тут всего-то три десятка годочков минуло.
Это один из градусников эпохи, и показывает он градус падения. Мы сжимаемся, скукоживаемся, и обрастание манерами тому вернейший признак. Новые пространства всегда не окультурены, как не испорчены культурой и сами завоеватели этих пространств: конкистадоры, викинги... или вот Вам пример из другой области: величину учёного оценивают по числу его неуклюжих работ - это уже потом последователи всё причешут, прилижут, найдут красивую форму записи.
Воину не до этикета, мастеру - не до приличий. Душа и того и другого нуждается в крепкой и грубой броне.
Рыцарь, разбивший розу и унёсший принцессу, продолжил свой род, а его тонко организованные соперники так и будут ждать с моря погоды. Вырожденцы.
Борьба за место
Позади бессонная ночь. Час езды отделяет меня от дома. Автобус задерживается. Народ на остановке волнуется, готовится к приступу - никто не хочет трястись всю дорогу стоя. На лицах видна решимость драться за свободное место. Я тоже не против вздремнуть, но тяжёлая, громоздкая сумка делает мои шансы призрачными. Успеть заскочить в свободную дверь - это да, но толкаться - не буду. В тот момент, когда напряжение достигло предела, появляется автобус. Он лихо подруливает, отталкивая своим грузным телом напирающую публику, и очень удачно - для меня - останавливается. Я пытаюсь сделать рывок в открывающуюся дверь, но туда уже летит довольно габаритная дама с очень важным лицом. Я всегда удивлялся: как в такие минуты люди умудряются хранить на своём лице подобную гипсовую важность? Дама меня явно опережает. Никаких мыслей в моей голове не проскакивает. Я вообще соображаю в основном задним числом. А тут всё происходит на уровне спинного мозга.
- Этот автобус едет до главпочтамта? -
