Сон чиновника

Назовите мне хоть десяток человек „нонешних“, кто не из бывших коммунистов и комсомольских вожаков! Думаете, вывеску сменили и всё? Полноте, батенька! Большевистская закалка, она как татуировка у зэка - до самой могилы не смывается. - Шутин шутовски подмигнул Николаю Петровичу.
Баринов презрительно фыркнул, но не проронил ни слова.
- Молчите? Правильно. Потому как сами вы остались большевиками до мозга, что называется, костей, и методы у вас остались большевистские. Вместо того чтоб реконструировать „здание“ по уму и дальше двигаться - расхерачили всё до основания. Вам-то, конечно, всё равно - вы вон себе какие „дачки“ выстроили на обломках „империи“. А народу что предложили? Гениальный проект светлого будущего?! Отбросили страну на восемьдесят лет назад, в загнивающий феодализм с зачатками капитализма, как до февраля семнадцатого. Только вместо телеги - в иномарке, а вместо ямщиков и голубиной почты - вай-фай на кухне и мобила под подушкой! Да и то все эти прибамбасы не ваша заслуга. Чем хвастаетесь-то? А?!
- Да что Вы говорите такое! - вспыхнул Николай Петрович, - Мы же капитализм... как во всём мире... мы грудью... мы же рубаху на себе... мы же... Неужели Вы считаете, раньше было лучше?
- У Вас, Николай Петрович, язык поворачивается назвать ваше детище капитализмом? - с горечью поинтересовался Шутин. - А что до лучше... э-э-э... вот скажите мне, что лучше, дырявый как решето корабль без руля и винта или самолёт без крыльев? Опять молчите? Правильно. Потому как предвидите, к чему я клоню. В отличие от Вас, Николай Петрович, я и не сомневался никогда в Вашем уме. Вы только все прикидываться дурачками любите. Как там у вашего любимчика: хотели как лучше, а получилась как всегда? Вот-вот, именно. C дурачка, что называется, какой спрос! Э-эх, ваши бы мозги да в мирное русло... В созидательное... Для всех...
Так вот, Вы мне предлагаете сравнить плохой социализм и плохой капитализм. Конечно же я Вам отвечу, что и то, и другое - полное дерьмо!
- Хорошо, а что по-вашему не дерьмо?
- Справедливость. Разве не понятно?
- Справедливость?
- Справедливость. Не идиотская уравниловка совка, но и не издевательская эксплуатация дикого капитализма.
- Вы знаете, Василий Васильевич, лучшие умы человечества многие века бьются над этим понятием. А Вы так запросто сидите за столом и, покачивая ногой, говорите - „справедливость“. Так легко? Небрежно так?
- А чего тут сложного? Тоже мне, нашли, что называется, бином Ньютона! Справедливость, что называется, она и в Африке справедливость.
- Может, просветите неразумного? - в голосе Николая Петровича вновь проснулись саркастические нотки.
- Отчего нет? - легко согласился Шутин, - Но вот только у Вас обеденное время уже заканчивается, а Вы даже не притронулись к еде.
- Да чёрт с ней! Вы разве здесь еду видите?
- Вернее будет сказать, Николай Петрович, что другой еды я в своей жизни и не видел. Но это лирика. Дело Ваше, можете голодать...
Николай Петрович нехотя подцепил вилкой кусочек ветчины и принялся задумчиво жевать…
- И всё же, о справедливости... - попытался вернуть он разговор в накатанную колею минуту спустя.
- Извольте. Я так полагаю, что нас с Вами интересует справедливость не в бытовом понимании, а, что называется, в глобальном аспекте, в политэкономическом, если выражаться языком Карла и Фридриха. Так?
- Валяйте в глобальном, чего уж там... Шутин отодвинул опустевшую тарелку, допил компот, с наслаждением крякнул и, словно нехотя, встал. Подойдя к окну, он ненадолго замер в молчании, видимо, что-то обдумывая. Затем неторопливо продолжил:
- Смотрите. Вот дворник...
Николай Петрович живо представил себе утреннего мужика с лопатой, словно отражение в зеркале походившего на стоящего перед ним Шутина.
- Не удивляйтесь, просто дворник попался мне на глаза первым. А мне, в сущности, без разницы, на чьём примере объяснять свою мысль. Представьте, вот, себя на его месте с лопатой в руках…
- Свят-свят-свят! - пронеслось в голове Николая Петровича. Он постучал костяшками пальцев по деревянной столешнице, - Ну и шутки! Как есть - Шутин...

Сидя в удобном кожаном кресле огромного, внушающего благоговейный трепет постороннему, но в некотором смысле достаточно уютного для постоянного обитателя кабинета, Николай Петрович ещё и ещё раз прокручивал в голове тот достаточно странный разговор.
- Вы видали такого нахала! - за неимением другого собеседника по привычке обращался он к висящему напротив Президенту. - Да мне самому даже в те годы, в партийной школе не приходило на ум сравнивать себя с Павкой Корчагиным.
Нам, говорит, веры в народе нет! Потому как, говорит, мы из „куршавелей“ им, мол, кричим, как у нас в стране всё непросто. А что ж ты, урод, мне прикажешь в грязи по колено с народом копошиться, как твоему Павке? Тьфу! Мол, чтоб народ поверил, что действительно всё настолько плохо... Мол, не верится, говорит, как-то, что вы в трёхэтажных виллах дюже страдаете. Дескать, с верой и работа шибче бы спорилась, и лишения легше преодолевались... Ничего, ничего, ненадолго это, ненадолго... Наешься ты у меня той грязи ещё, гавнюк, по уши наглотаешься! Кандидат наук он! Быдло ряженое! Дай только срок…
Николай Петрович с опаской покосился на видеокамеру.
- Черти! Ничего, посмотрим кто кого...
Обречённо вздохнув, он потянулся к стопке разноцветных папок, выгруженных утром на стол Валентиной. Из всей кипы он наугад вытянул зелёную. Вряд ли его привлёк длинный заголовок с упоминанием бюджета на корешке. В таком мрачном состоянии Николаю Петровичу было не до бюджета. Работать не хотелось. Скорее, зелёный  цвет как нельзя лучше подчёркивал его тоскливое настроение. Невидящим взглядом он скользил по строчкам, таблицам и формулам. Руки машинально листали страницы…
- Николай Петрович, сим-карты готовы, - голос Валентины в динамике раздражал своим оптимизмом, - Вам сейчас занести?
- Валяй…
- За пару личных звонков „для проверки“ связи эти, мля, „контролёры“ не посмеют меня оштрафовать! - думал он, меняя карту в телефоне.
Сам до конца не осознавая, он начинал постепенно осваиваться с непривычным положением подопытного кролика, подчиняясь, по крайней мере внешне, новым правилам игры…



                               Глава пятая
В которой некоторые наконец узнают, что не всё коту масленица,
     а простая лопата имеет огромное экономическое значение…



- Милый, меня достали уже все эти „дешёвые грузчики“ и „добровольные помощники“! - навзрыд плакала Анжела в трубку, - Милый, они утверждают, что мы должны куда-то переехать и наперебой предлагают свои услуги. Зая, они не дают мне поспать с дороги! У меня такая жуткая мигрень! Ты должен приехать и спасти своего пупсика!
- Анжела, куколка моя, я сейчас никак не могу. Ты не забыла - твой зая на государственной службе! Позвони, дорогая, в охрану и их всех выкинут взашей!
- Милый, у нас в доме больше нет охраны. Я не знаю, что мне делать. Я, наверное, сойду с ума! Милый, ты знаешь, там сидит такая зловредная старушенция! Она сказала, что у неё не сто рук и что это не её дело. Милый, она послала меняна х...! За что, милый?! Ты должен, должен что-то сделать, умоляю!
Не успел Николай Петрович, как мог успокоив жену, положить телефон во внутренний карман, как тот ожил вновь. Звонила мама. Создавалось впечатление, что мама по какой-то нелепой прихоти судьбы всё это время была рядом с невесткой. Иначе как она смогла так быстро разузнать его новый номер?!
- Сынок, - запричитала мама, не дослушав приветствий и дежурных вопросов о самочувствии, - Что же это такое на свете творится! Куда мир катится, я спрашиваю. Какой кошмар! Чего ты молчишь, я тебя спра…
- Мама, давай покороче, ладно? Я на службе…
- Ишь ты! Видали! Он на службе! А родная мать должна по вонючим очередям мыкаться? Ах ты, бессовестный!
- Мамочка, родная, что случилось? - мигом сменил тактику Николай Петрович.
- Случилось! Он ещё спрашивает! Ещё спрашивает... Ещё как случилось! - ворчливым баритоном сетовала мать некоторое время, пока, наконец, не решила, что подобной „артподготовки“ с сыночка вполне достаточно и не перешла к решительному штурму. - Ты должен немедленно приехать и разобраться с этими негодяями!
Затем последовал сопровождаемый бурными эмоциями рассказ о сорванном визите мамы в „нашу“ больницу к Лёве , с попутным твёрдым намерением сделать массаж ягодиц - „чтобы уже два раза не ходить“. Под „нашей“ следовало понимать госкомитетовскую клиническую больницу, а под Лёвой - доктора медицинских наук, профессора, академика РАМН Льва Абрамовича Михельсона, бессменного на протяжении последних десятилетий главного врача этой больницы.
По словам мамы выходило, что её не только не допустили к главврачу, но и вообще дали от ворот поворот, сообщив на прощание, что медицинское обслуживание граждан нашей страны производится по месту жительства, в районной поликлинике. С этими словами перед её носом захлопнули двери, посоветовав приходить не ранее, чем по получении направления в их больницу от участкового врача.
Потом ей нахамили в справочном бюро, где в ответ на её требование „шевелиться побыстрее“ ей предложили - раз уж она, дожив до седых волос, так и не запомнила дорогу в родную поликлинику - спокойно дожидаться своей очереди. Или идти по другому популярному „адресу“, хорошо обычно известному всем грузчикам и бомжам, независимо от места их обитания.
В районной поликлинике испытания не закончились. Отстояв огромную очередь в регистратуру, мама получила следующую информацию:
Первое - проктолог принимает только по пятницам и запись к нему на этот месяц давно закончена.
Второе - когда будет запись на следующий месяц, никто не знает, и надо следить за объявлениями на доске информации.
Третье - по слухам, проктолог вообще собирается увольняться из-за хронически низкой зарплаты, и когда будет новый никому не известно.
Четвёртое - что такое массаж ягодиц, они слышат впервые, а когда „эту мерзость“ внесут в перечень хотя бы платных услуг их поликлиники, они не догадываются.
И пятое - если она, „выскочка норковая“, будет качать права, возмущаться и задавать много дурацких вопросов, то ей покажут дорогу по уже объявленному  ей в справочном бюро адресу.
- Сынок, - голосила мама в трубку, - Сыночка, ты только представь! Они требовали с меня какую-то дурацкую страховку. Коленька, ведь у меня есть паспорт. Наш, гражданский, паспорт! Разве его недостаточно, а, сынок? Ну скажи ты этим идиотам!..

Далее случились события, хорошо знакомые Николаю Петровичу по известный детской сказке Корнея Чуковского.
У него зазвонил телефон...
Вместо слонов и газелей, правда, выступали бесчисленные родственники, близкие и не слишком, но для Николая Петровича такое несоответствие сюжету не являлось сколь-нибудь значительным утешением.
К исходу первого часа после реанимации телефона список „входящих“ насчитывал более десятка звонков.
Следом за мамой позвонил папа, впервые за много лет вызванный в собес, с жалобами на „вопиющую несправедливость“ и „фашистское отношение“ к стоящим в очереди пенсионерам.
Затем в жилетку Николаю Петровичу решил поплакаться родной дядя, папин младший брат. Неприятным событием, до глубины души изумившим дядю, стала беседа в налоговой инспекции,