Чудаки из города на букву М

делать, спрашиваю? – повторил Сима.
-Да, да… - все еще не вернулся из каких-то своих  мыслей поэт. - …Что де-лать?... Что делать? – внезапно оживился он. - А вот что!..  





       ГЛАВА 9

                        Спустя время

Вы еще не забыли о чемоданах, которыми так знаменит наш город М?
Почему мы об этом спрашиваем? – Да потому, что пришло время свести их во-едино - чемоданы и героев.
Сегодня мы встречаемся с одним из них как раз в тот момент, когда он, заняв чемоданами все возможное вокруг себя пространство, обливался потом и тщетно искал в карманах своего видавшего виды шивьетового костюма какие-то документы. А доку-менты эти должны были подтвердить взаимосвязь трех составляющих: чемоданов, их содержимого и владельца.
Ни в одном из карманов документов не нашлось, в чем, впрочем, и не сомнева-лись две пары серо-стальных глаз, устремленных на человека в шивьетовом костюме.
Глаза принадлежали людям из компетентной организации, а шивьетовый кос-тюм принадлежал Симе, который и был  человеком, ищущим в этом костюме докумен-ты.
Сима судорожно шарил по карманам, приподнимал полки, и даже снял с себя туфли и заглянул по очереди в каждый из них.
Документов, по-прежнему, не было. Сима потел и мучался, бледнел и переста-вал бледнеть. Но никакие изменения в его внешности результатов также не принесли. Документов не было.
-И что же будем делать? – мягко поинтересовался один из обладателей серо-стальных глаз.
-Не знаю, товарищ, - честно признался Сима.
- А может, пройдем? – столь же мягко, как его предшественник, предложил об-ладатель второй пары серо-стальных глаз. И выразительно постучал пальчиками по од-ному из Симиных чемоданов.
-Куда? – спросил Сима.
-Мы знаем куда, а вы с нами.
- Понимаете…- начал Сима.
- Безусловно, понимаем, - уверил его компетентный гражданин.
- Дело в том, что я продал свою машину, - хлопая себя по карманам, стал объяс-нять Сима. - Чтобы купить эти чемоданы и…и то, что в них….
- Да что уж там, - мягко улыбнулся второй компетентный гражданин. - Все ведь прекрасно сходится: продали машину, - машинка-то, видать, так себе, не первый сорт, - окидывая взглядом количество чемоданов, заметил он, - купили черешню. Продали че-решню, опять купили машину. Документов на черешню нет? – Ну, так и не беда. Зна-чит, подождет машина.
-А черешня ждать не будет? – спросил Сима, который, похоже, мало что пони-мал в вопросах растениеводства.
-Конечно, конечно не будет! – с радостным восклицанием подтвердил Симину догадку второй мягкосердечный гражданин. - В тридцать-то градусов по Цельсию кто ждать будет?
И, высунувшись из окна вагона, мягкосердечный гражданин крикнул кому-то на перроне:
-Снимайте груз!

    ***

Немеблированная камера предварительного заключения, куда, после изъятия у него черешни, препроводили Симу, показалась нашему инженеру не лучшим местом, в котором ему пришлось побывать в этой жизни.
На серой, бугристой стене толстым гвоздем была процарапана надпись:
«Камера предварительного заключения имени Мамина-Сибиряка».
И чуть пониже, гвоздем потоньше, добавлено:
«…и Папина-Южняка».
Сбоку от «Папина-Южняка» представитель армии спортивных фанатов без-апелляционной надписью заявлял, что чемпион не кто-нибудь, а именно «Спартак». Правда, чего чемпион, автор надписи не уточнял. Его оппозиционер, по всей види-мости, придерживался иной точки зрения, потому что его надпись, столь же не  тер-пящим возражений тоном, утверждала: «Спартак – параша, победа будет наша». Этой идиомой тема спорта исчерпывалась.  
Другую стену избрали афишей для предложений своих услуг представители сексуальных меньшинств. Сима к таковым себя не относил, и потому от предложений отказался.
Третья стена была свежевыкрашенна, и потому всё, что вещали на ней посетите-ли камеры имени Мамина-Сибиряка и Папина-Южняка, для Симы осталось скрыто под толстым слоем грязно-розовой масляной краски.
Утолив, таким образом, свой информационный голод, Сима приступил к изуче-нию внутреннего содержания камеры.
Содержание это состояло из следующих предметов:
1.Ржаво-синий умывальник, облупленный и пахнущий старыми тру-бами.
2.Кусок коричневого хозяйственного мыла, от которого смердело кар-болкой и разъедало глаза.
3.Полотенце, переброшенное через вбитый в стену кронштейн.  
4.Желтый переносной унитаз, в этих местах именуемый старинным жен-ским именем «Параша».
5.Стопка порванных для Парашиных нужд газет.
6.Три двухъярусные кровати с брошенными поверх сеток матрацами. Все это покрывалось грязными байковыми одеялами с якобы белыми полосами ри-сунка.
7.Трое человек, с лицами разной степени испитости и одинаковой степе-ни небритости. Пытливыми глазами, с некоторым трудом различаемыми на этих лицах, обитатели камеры изучали Симину наружность.

Дверь за Симой закрылась…


В этом месте мы делаем пробел длиною в несколько часов.
Дело в том, что  система «прописки» новобранцев в тюремных камерах описана не единожды куда более компетентными авторами, нежели скромный автор этого ро-мана. Причем, сопровождение этих встреч обычно бывает так густо сдобрено «феней», что разобраться в ней для автора оказалось трудом непосильным.
Да, к слову, и сам Сима, прошедший этот непростой обряд, мало, что понял из услышанного. Неоспоримым для него оставался лишь тот факт, что после «прописки» он не досчитался коренного зуба, заимел синюшную гематому в мочке уха, и был посе-лен на верхний ярус нар.
И все же, «прописку» Сима получил, с чем и был поздравлен новоявленными «земляками».
Факт утраты зуба был, конечно, прискорбен, и более того – болезнен. И все же, Симе оставалось только подивиться прозорливости его нового знакомого поэта, по чьему плану, скажем по секрету, разворачивались сейчас события.
Лица, проведшие непредвиденное вмешательство в Симину зубную схему и на-ружность, представляли собой следующее:
Старшего в этой табеле о рангах двое других называли Фермером. Фермер был крепышом с добротно выбритым кумполом. Чего никак нельзя было сказать о его фи-зиономии. Лоб Фермера, своим расстоянием от бровей до линии начала роста волос, напрочь отметал всякие посягательства на то, что в нем могут поместиться мозги. Тол-стые пальцы короткими сардельками свисали с вывернутых локтями наружу рук. Такое ношение синих от татуировок рук предлагало  зрителю думать, что под мышками Фермера громоздится переизбыток мышц. Примерно тот же синеватый цвет имело и лицо, с какими-то боевыми вкраплениями на веках. Позже Сима рассмотрел на веках надписи: на одном - «они», на другом - «спят». Лет Фермеру было, по виду, около сорока, говорил он хриплым, простуженным в камерной сырости голосом, и на мир смотрел хитрыми, узкими щелками глаз.
У второго Симиного сокамерника кличка была Конь. Они, как выяснилось, и «работали» в паре – Фермер и Конь. Их «пастбищем» был центральный рынок города М. И если Фермер лишь чем-то неуловимо напоминал свернувшего на кривую дорож-ку Вини Пуха, то Конь не чем-то, а всем, действительно напоминал Коня. Весь он был какой-то мосластый, длинный, узкий, и у него был выпячен вперед живот, как у чело-века, страдающего хроническим рахитом. Конь обладал отличными крепкими зубами, которые, как и его живот, тоже всегда торчали наружу. Губы Коня, по замыслу Все-вышнего, перед рождением скорее всего предназначались какому-то совсем другому ребенку - иначе почему, размещаемые на лице для прикрытия зубов, на физиономии Коня они совершенно не выполняли своей функции, и служили, скорее, для собирания на них пыли, чем для чего-либо еще? Потому что ни при еде, ни при разговоре, ни во время сна, они не меняли своего положения «над губами».



-А он короткошкурый, - объяснил Симе это явление Фермер. – Если он закроет рот, то сразу откроется задница. Так что пусть уж лучше так, чем наоборот.
Коню было не больше тридцати, и он плохо выгова-рл-ивал букву «р». У него получалось как-то «рл».
-Слышишь, Ферлмерл, - спросил Конь вечером, – а что ты мне подар-лишь на день рлождения?
-Седло на спине выколю, - пообещал Фермер.  
Третий сокамерник Симы мучался насморком, постоянно чихал, и оттого гово-рил в нос. Он, как и Фермер, тоже был совершенно лыс, но только не от стрижки, а  уже от возраста. Было ему около пятидесяти, но, несмотря на свою зрелость, в камере он пользовался наименьшими правами. И, хотя глаза он носил голубые, а волосенки вокруг лысины светленькие, при этом его, почему-то, называли Туркменом. Из-за на-сморка в его заложенные носовые пазухи выдувалось не "«Туркмен", а как-то «Дур-кбед». Это приводило в неописуемый восторг Фермера с Конем, и они всячески стара-лись поддеть Туркмена, чтобы он всегда находился в состоянии говорения.
- Обядь Дуркбед! – возмущался Туркмен. - Важа федя бедя уже доздала!
-Что он сказал? – вполголоса спросил Сима у катающегося по полу Коня.
- Он говорлит, что наша феня его уже достала! – с трудом выдавил из се-бя сквозь смех Конь.
В целом же, компания попалась доброжелательная. Симу хоть и загрузили всей работой по камере, но, из-за малости объема камеры, работа не обернулась для него не-посильной тяжестью. И все, если не считать Туркмена, относились к нему по-доброму. Туркмен, в общем, тоже ничего плохого Симе не делал. Но, как и все угнетенные в этом мире, усиленным горлопанством показывал, что появился кто-то еще ниже, чем он.  
А, в общем, дни  пребывания Симы в кутузке никто из них сильно не испортил. Они жили какой-то другой, своей жизнью – с картами, феней и подначиванием Турк-мена. От Симы же требовалась только безупречная застилка всех нар, и качественная влажная уборка полов и Параши.
Потому, этот период жизни Симы мы завершим словами: «Отдохнув какое-то время  в немеблированной камере…»

…Отдохнув какое-то время в немеблированной камере предварительного за-ключения имени Мамина-Сибиряка и Папина-Южняка, Сима Бесфамильный держал перед Законом речь в свою защиту.
Закон был представлен строгим городским судьей и двумя народными заседате-лями.
В роли строгого судьи выступала женщина, причем, вопреки ожиданиям, краси-вая. Ни один из представленных судьей атрибутов – ни пол, ни красота - радости Симе не добавил: он редко пользовался успехом у этой части людской популяции.  
Первым из народных заседателей оказалось расплывшееся под мантией сущест-во, с короткой стрижкой, рубленными мужскими чертами лица, но, при этом, с накра-шенными губами. Пола существо было неопределенного, и его – существа – фамилия Канцедал ясности в вопрос о половой принадлежности не прибавляло. А, поскольку, и звуков во время процесса существо с фамилией Канцедал не пророняло, то его замена на вентилятор, если бы таковую кто-нибудь додумался осуществить, проку и удоволь-ствия доставило бы куда больше - духота в зале стояла экваториальная.
Второго народного заседателя пришлось ждать. Хотели даже начинать без него, но в последний момент дверь открылась и в зал, запыхиваясь от одышки, вбежал… кто бы вы думали? – общественный инспектор Голубенко, собственной персоной. Выпер-тый из ГАИ, он успел за это время пристроиться в общественные обвинители. Уши его, пострадавшие на Большой дороге, за прошедшее время вернулись в приемлемое состояние.
Сима усиленно начал