майор.
-Как так застрелишь?- не понял Голубенко.
-При попытке к бегству, - пояснил майор возможный вариант развития событий. - Итак? – помахал он в воздухе «Онанимкой». – Что это?
- Да ерунда, - сказал Зафедул-Дубровский и показал на стол. - Выпили, знако-мых вспомнили...
-М-гм, - кивнул майор понимающе. – И заметь, Жовтоног, - обернулся он к дея-тельно продолжающему рыскать по караулке Жовтоногу, - ведь такое безобразие на всей постсоветской территории.
- А-я-яй! – опять пронзил воздух воплем всем надоевший Голубенко. – Похоже, он решил лучше быть, по обещанию майора, застреленным, чем молчащим. - Пост на всей советской территории, говорите? - Ах ты, батюшки, досиделись! Но мы, батюшка, тоже, - стал оправдываться он, - огурчиком пробавляемся!
- Какой я тебе, старый хрыч, батюшка? - озверел и без того измученный мысля-ми о близком сорокалетии майор. - Тьфу ты, гадость! – сдернул он с головы осточер-тевшую маску. Что и говорить, в батюшках Голубенки он мыслился с натяжкой. – Оп-лывшее лицо майора говорило о многом. То есть, если быть конкретней, лицо майора говорило об очень многом. И сразу становилась понятной его раздражительность из-за режущих мозги воплей Голубенки.
- Сержант, - совсем уж отчаявшись, не выдержал майор, – ответь, ты милицию вызывал?
-Вызывал, - вздохнул сержант, и многозначительно посмотрел на Голубенку.
-А вызывал – так отвечай!
-Есть отвечать! – сказал сержант, и вылил майору остатки самогона, гадая на хо-ду, удовлетворит ли его такой ответ.
Майора ответ удовлетворил.
-А этого я бы, на вашем месте, все-таки застрелил, - уже уходя, посоветовал майор, показывая автоматом в сторону Голубенки.
- Ну, что, довольна, сволочь? - спросил сержант Голубенку после ухода очеред-ной группы захвата. - Всё разбазарили из-за твоих звонков - И он показал на пустую бутыль. - Вот так ты завтра и получишь, - многозначительно прошуршал он в пальцах воображаемой купюрой. – Чтоб тебе всю жизнь таких вот, бесфамильных, ловить!
Но Голубенко пожелания уже не услыхал. Окончательно потеряв надежду быть освобожденным, он заснул, посапывая мирно и тихо, как ребенок, съевший на ночь тарелку манной каши.
Сима же так и не узнал, для чего все-таки старшему лейтенанту Зафедул-Дубровскому понадобился плакат "Нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк его". Ко-гда он утром пришел себя, то ни старшего лейтенанта, ни плаката на Посту уже не бы-ло. И только сержант кипятил чай, да Голубенко, привязанный к стульям, пучил глаза от ужаса при мысли, что его парализовало от пьянства. Ведь уже который час он си-лился подняться со стульев, и не мог. Да и как ему было смочь, если парашютные стро-пы, которыми его так добросовестно привязал к стульям сержант, были качества еще того - докооперативного.
ГЛАВА 6
в которой читатель знакомится с главной достопримечательностью города М.
Не зря, ох, не зря старались мы уберечь Симу от встречи с автомобильной ин-спекцией города М.
Повествование идет полным ходом, а нам только теперь представилась возмож-ность показать Серафима Адалеоновича в состоянии, свободном от паров спиртного и уз гостеприимства.
В эту минуту он мчался на своем «Запорожце» в сторону, прямо противополож-ную той, которой намеревался въехать в город вчера. Все объяснялось просто – в какую сторону удалось поставить автомобиль, в ту и поехали. Теперь оставалось только ждать, куда такое движение его приведет.
А привело его оно опять к родному городу, но только теперь с другой стороны - со стороны железнодорожного вокзала.
****************
Человеку, входящему в наш город летом со стороны железнодорожного вокзала, город открывает свою главную достопримечательность – чемоданы. То есть, не в пря-мом смысле открывает, а в смысле лишь показывает.
Они, подобно образцовому церемониальному взводу, стройными рядами вы-страиваются вдоль перрона.
Они заполняют все камеры хранения и склады багажного отделения. Они гро-моздятся на крышах автомобилей всех марок, как отечественного, так и импортного производства, что цветником запрудили привокзальную площадь и прилегающие к ней улицы и переулки.
Нет, дорогой читатель, чемоданной фабрики в нашем городе нет. И насколько известно, ее никогда там и не было. А чемоданы всегда были, есть, и, надо полагать, будут еще долго.
Ах, что это за чемоданы!
Они огромны, как лучшие образцы продукции фирм “Безенчук” и “Нимфа”.
Они древни, как изысканное блюдо древнекитайских богдыханов - яйца трех-сотлетней выдержки.
Они покрыты такими живописными шрамами, которым позавидовал бы про-славленный в боях рыцарь.
Они пахнут туманами и ветрами дальних странствий.
Чемоданы эти знают проводники всех поездов, следующих из Крыма в самые запредельные места Дальнего Востока и Крайнего Севера. Их знают все носильщики тех далеких городов. Знают, главным образом, по щедрым чаевым, которые предлага-ют, а в отдельных, нетипичных, случаях и дают владельцы чемоданов за их перемеще-ние в пространстве и времени.
И простые жители тех далеких городов тоже знакомы со знаменитыми чемода-нами. Знакомы главным образом по тем сбережениям, которые им приходится добро-вольно отдавать владельцам чемоданов за сокрытые в них дары природы.
Дары природы, в зависимости от сезона, могут быть разные.
Это может быть элитная черешня или золотистый абрикос; мохнатые персики или полосатые арбузы - приблизительно такие, только несравненно лучше тех, на кото-рых тренировалась будущий главный вратарь нашего киноэкрана Иван Кандыба. Одно объединяет эти дары природы - они всегда обольстительно прекрасны.
Сами хозяева чемоданов глубоко убеждены, что только для их перевозки Мини-стерство Путей Сообщения ежегодно с мая по октябрь направляет через город М десят-ки дополнительных поездов. И они не перестают удивляться необъяснимой позиции Министерства Гражданской Авиации, которое никак не может решиться построить здесь современный весенне-летний аэропорт, и тем хоть немного облегчить участь же-лезнодорожников.
Процесс внедрения чемоданов в вагон бывает столь живописен, наполнен такой динамикой и экспрессией, и окружен таким набором отработанных десятилетиями противодетективных приемов, что для описания его потребовалась бы отдельная глава.
Мы опустим эту главу, и предложим читателю последовать сейчас за Симой.
А он, раздираемый жаждой после вчерашнего задержания, искал по всему во-кзалу источник хоть какой-нибудь влаги. Но натыкался только на бесчисленные чемо-даны.
А теперь, поскольку с чемоданами мы уже ознакомились, прервем о них рассказ, и представим читателю некоторых новых героев нашего романа.
ГЛАВА 7
знакомит читателя с не печатающимся поэтом Пегасовым.
Для начала будет нелишним дать хотя бы поверхностное описание внешности Сирафима Адалеоновича, и сказать, что был он долговязым интеллигентом тридцати с хвостиком лет, весовую категорию которого вполне наглядно оценил сержант Подо-при-Гора словом «шкет». Был Сирафим Адалеонович темноволос, большерот, и обла-дал довольно крупным - избегаем слова "длинным" – носом. Над этим носом, – впро-чем, над чем же еще? – Господь поместил Симе округлые карие глаза. Щеки Сирафима Адалеоновича, ввиду скудости его питания были худощавыми, а, ввиду отсутствия де-нег на лезвия, чаще всего и небритыми. Густотой растительностью Сирафим Адалеонович вообще, ни на щеках, ни на голове, не отличался из-за общей, скажем так, вялости, волосяного покрова.
По профессии Сирафим Адалеонович был инженером по ремонту телевизион-ной аппаратуры, но не так давно его уволили по сокращению штатов, и теперь он перебивался в крайней нужде и изматывающих мозг поисках идеи - как заработать денег? Нельзя сказать, чтобы мысль эта стала смыслом его жизни, но проблем она все же создавала массу.
Чтобы уж полностью читателю представилась внешность Сирафима Адалеоно-вича, предложим следующую характеристику:
Если читателю повезло созерцать в последние десятилетия двадцатого века ак-тера Игоря Ясуловича, то именно с таким лицом пусть он и представит себе Симу Бес-фамильного. И именно с таким же, как бы слегка ударенным судьбой, видом.
А теперь настало время вывести на сцену следующий персонаж - Цезаря Окта-виановича Пегасова.
Как все уважающие себя поэты, Цезарь Октавианович ни разу в жизни не был напечатан. А Цезарь Октавианович был именно поэтом.
Сколь ни претенциозно звучали имя, фамилия и отчество Цезаря Октавианови-ча, автор головой ручается за подлинность всех его составляющих. Впрочем, именно благодаря своему поднебесному имярек, Цезик Пегасов и вступил на тернистую тропу собирателя рифм. И в этом его легко понять – согласитесь, смешно было бы вам встре-тить человека с именем Цезарь, отчеством Октавианович и фамилией Пегасов где-нибудь, скажем, за доильным аппаратом.
Начать свой путь поэта Цезик решил ново, броско и сразу. Он выдал на-гора поэму “Слушайте, вы, бюрократы...”
«Броско и сразу» получилось без труда. А вот с «ново» вышла незадача. Дебют Цезика в большой литературе едва не случился тогда, когда тема бюрократов уже на-столько всем надоела, что редакторы выбрасывали рукописи в корзины, едва на глаза им попадалась первая буква «б».
Можно представить, сколько талантливых опусов покинуло этот мир в корзине, а ведь на «б», как известно, начинается не только слово «бюрократ».
Ну, а поскольку в редакциях продолжали, как и продолжают сейчас, сидеть именно те, к кому столь гневно взывал дебютант, вопль души его так и остался не ус-лышанным. А, соответственно, и неоплаченным. И вот, как звучали эскапады этого неуслышанного вопля:
Стану
терпеть тебя
с какой стати
я,
Ненависть моя,
бюрократия?
Если мне раньше
затыкали
рот,
То теперь мой рот
на тебя
орет!
Слушайте,
вы,
бюрократы проклятые,
Слуги
своей
госпожи бюрократии!
Вам посвящаю
стихи
наболевшие.
Вам,
мне до коликов
осточертевшие!
Вы присосались
на теле
Отечества,
Вы как клещи
в головах
человечества!
Вы, точно крысы
в трюмах
у лайнера,
Лайнер утонет -
вы не-
потопляемы!
Но
знаю точно
в чем ваша
живучесть:
История
строи
ломать замучалась.
Позиции,
Фракции
сметали года,
Но всегда,
Даже в самые
мрачные
времена
Вы лапку
елейно
тянули
"за"!
А после,
засев
в скорлупе кабинетов,
Просили вы справку
про то
и про это.
И ваш посетитель,
калеча
ботинки,
Бежит
за бумажкой
с Москвы
до Дудинки.
А вы
в это время,
язык тря о десны,
Толкаете речь
про грядущие вёсны.
Но с пасти,
вопящей:
"вперед к коммунизму!"
Смердит
гниль зубовная
бюрократизма.
Но время приходит
На новую
станцию!
Здесь справки ненужные -
в канализацию!
Руку тянущим
жестом
зазубренным,
Взять,
размахнуться
и с маху -
в зубы им!
Чтоб не мешали
нам жизнь
перекраивать,
Здания
слов
в башни дел
перестраивать.
Чтобы слова:
"К коммунизму вперед!"
Вылились
в дело,
А не только
в рот!
Такова, по мнению Цезика, была сермяжная правда жизни, и такова его неукро-тимая позиция поэта. Трудно сказать, чем так уж не угодили Цезику Пегасову ненави-стные бюрократы, и за что именно он ополчился на них. Это ж надо
