сантехнический какой-то! Пусть будет… «Оскал Микки-Мауса» - он ткнул пальцем в сторону злобно скалившейся нарисованной на простыне крысиной морды.
Я кивнул, соглашаясь. Клёвое название.
- Нормально – сказал батя, и, уже уходя, Толику – Я больше рассчитываю, понятно, на мои самострелы с картечью, но пусть и ЭТО будет – до кучи. Опять же Серёге полезно что-то руками делать – ишь как увлёкся!
Надо сказать, что после той демонстрации с диваном мы теперь, и я, и батя с Толиком, мимо этой «Улыбки Микки-Мауса», как иногда также называл приспособу Толян, проходили с опаской, пока батя не заставил меня сделать там дополнительный фиксатор – предохранитель. Быть приколотым к стене собственным устройством – дануевонафиг!
Батя что-то мудрил с кусками водопроводных труб, пилил их ножовкой, стучал кувалдой, плюща их концы, что-то мудрил с проводами и батарейками.
Кстати, тут я узнал, как делается порох. До этого я себе и в голову не брал – ну, стреляет ружьё и стреляет, как, почему – да потому что патроны… А как патроны? Батя меня изводил этим вопросами – ну не знаю, не знаю я! Никогда не задумывался! – тут батя, окатив меня молча очередным «ушатом молчаливого презрения» (Мол, тоже мне, пацан – не знает принципа действия огнестрельного оружия! – Да, не знал! Мне это раньше нафиг было не нужно знать!) начинал рассказывать… Оказывается, выстрел – то же горение, только быстрое. И, если так просто топливо горит с притоком воздуха, - то в порохе это… окислитель, значит, - уже есть в составе, и потому гореть он может в замкнутом пространстве, без воздуха, например – в патроне и стволе. И при этом выталкивать пулю. Или там разрывать ёмкость, в которой находится – тогда получается взрыв… В общем всё просто!
Для пеонов вообще всегда было удачей «попасть на кино»: фоторезаком резать в мелкую лапшу старую целлулоидную киноплёнку – всё лучше, чем долбить перекрытия, сгребать мусор или таскать воду. Сиди, знай себе, вручную кромсай длинные как змеи ленты старых фильмов, выменянные батей на рынке, стараясь чтобы «лапша» получалась как можно мельче. Батя сказал, что по составу это тот же нитропорох – для самоделок самое то!
Батя сказал, что есть хренова туча всяких химических рецептов как сделать взрывчатку – но всё это достаточно сложно и нестабильно, то есть хранить её долго нельзя. И потому мы будем, он сказал, делать самое простое – порох. Но, поскольку мы всё же в 21-м веке – будем делать проще, чем предки. Селитра, говорит, у меня есть… С углём-то древесным тоже проблем нет, а вот где доставать серу… Да и не надо. Всё, говорит, заменим сахаром.
Помогавший бате Иванов до самого своего обмена-продажи долго и нудно молол в ступке (опять из батиных запасов! Здоровенная чугунная ступка с пестиком, каких-то древних времён!) сахар, превращая его в сахарную пудру. Потом батя, открыв окно в 26-й квартире, превращённой им в лабораторию, на нашей туристской газовой плитке, варил сахар с селитрой, превращая это всё в коричневого цвета булькающий вонючий кисель. При этом видно было, что он очкует, говорит:
- Если температуру не рассчитать - полыхнёт, причём гореть будет так, что хрен потушишь…
Этот кисель вылил в противни, и потом, когда он застыл как карамель, они его в ступке же толкли – но не в пудру, а в мелкую крошку. Потом эту крошку сеяли через самодельное сито с марлей, добиваясь, чтобы все крупинки были примерно одного размера. Крупные куски опять толкли, а пыль ссыпали «на переплавку». Готовый «порох» ссыпали в большой бидон.
Конечно, первую же партию мы опробовали. На подоконнике полоска их самодельного пороха горела бодро, с искрами, с клубами густого белого дыма. Батя остался доволен. Испытали и самострелы из обрезков водопроводных труб, которые тут же, на этажах, батя выпиливал из стояков ножовкой по металлу, потом плющил один конец тяжёлым молотком и сверлил запальное отверстие.
- Аркебузы, ёпт! – откомментировал, повертев в руках заготовки, Толик. Он не участвовал в наших приготовлениях, когда у него было желание «покачаться», он долбил ломом и кувалдой перекрытия между этажами на замену пеонам.
- Дистрой! – как он выражался, - Что-то пробить, разбить или сломать, - мне всегда по кайфу!
Я тоже за ним это давно заметил. Его не привлекали тщательные приготовления, но вот что-то пробить, оторвать, обрушить, - это для него было самое то… Да на здоровье! Батя сразу сказал, что нам, для нашей безопасности, надо бы наделать дополнительных ходов в НАШЕМ доме – мы и наделали.
- Если, – говорит он - «Крысиная Башня», то и крысиных ходов в нёй должно быть в достатке! Мы должны иметь возможность перемещаться между этажами не выходя на лестничные клетки! Причём ходы, лазы должны быть в самых неожиданных местах, замаскированы, и некоторые из них мы опять же оборудуем ловушками и минами – горе нападающим!
И пеоны в заранее размеченных местах пробивали стенки, перегородки. Стенки кирпичные, а перегородки вообще гипсобетонные, - это было не очень сложно. Особенно когда мы выяснили, что все туалетные коммуникации, - канализация там, трубы водоснабжения, - проходят в эдакой сквозной шахте. От квартир она отделялась где гипсокартоном, где пластиковой дверкой, - словом, фигня. Выломать эту облицовку и расширить шахту так, чтобы можно было протиснуться в другую квартиру оказалось несложно, - особенно когда Толик сокрушил чугунную трубу канализации, а батя взялся выпиливать куски труб и из стояков в этой шахте. На вонь, идущую из разломанной трубы, мы как-то перестали уже и обращать внимание, да батя и заткнул её пролом на нижних этажах.
Пробивать перекрытия было намного сложнее – приходилось ломом взламывать пол; а он в нашей башне из толстенных плах, на которые уже у кого настелен паркет, у кого линолеум. Когда взломали пол в одной квартире, батя пришёл посмотреть – и одобрил:
- Это ж смотри сколько дерева! Да тут топлива на метр площади больше, чем в лесу!
Пеонам приходилось выламывать половые доски, вернее – толстенные плахи, ломом и тяжёлым топором, выпиливать ножовкой, отгребать в стороны насыпанный под полом шлак, и долбить бетонные перекрытия… Работка была та ещё! Конечно, долбить вниз – это не то что долбить «вбок», но всё равно. Особенно, когда открывалась арматура. Её пережигали самодельным термитом – его изготовление оказалось на редкость несложным. Толик вообще предложил дыры в полу пробивать взрывом, но батя на это только покрутил пальцем у виска.
Честно говоря, я удивлялся на себя… Я вкалывал так, как нигде и никогда, - долбил стены и перекрытия наравне с пеонами, пережигал арматуру, таскал мебель, строил баррикады на лестницах… Причём всё это в условиях, когда и помыться после работы толком нельзя было – только что обтереться горячим мокрым полотенцем, благо чистых полотенец во взломанных квартирах мы нашли вполне достаточно… Откуда брались силы и желание работать? Болели плечи, саднили содранные и под рабочими рукавицами ладони, пекло обожжённое колено, - но я работал как заведённый.
Вечером, лёжа, устало глядя в потолок, я прокручивал перед мысленным взором что нужно сделать завтра, на чём мы остановились… Откуда это? Мне было непонятно – что с мной творится, ведь раньше для меня даже посуду помыть было влом. Когда с классом ездили на капусту, я часто филонил… Откуда это непонятное желание вкалывать?
Так и не разобравшись, я посоветовался с батей.
Тот, как и следовало ожидать, внёс ясность: просто, говорит, ты сейчас:
- делаешь чисто для себя. Чувствуешь себя Хозяином Дома.
- чувствуешь себя Творцом. Это тебе не домики из песка строить! Это нормальная «боевая фортификация»!
- понимаешь, что за тебя это никто не сделает.
- понимаешь, что каждая дырка в полу, каждая баррикада на лестнице и каждая ловушка есть повышение твоей личной обороноспособности, повышает твои шансы в грядущем бою.
- понимаешь, что всё это – всерьёз. Всерьёз. Совсем, окончательно, всерьёз! И что всерьёз можно, если не быть работящим и предусмотрительным, превратиться в такой же труп, которых я уже насмотрелся за эти месяцы…
Ну что… Я согласился с ним, что он прав. Так всё и есть.
Пару дней я помогал бате натягивать стальные тросы в пластиковой оплётке из нескольких окон Башни во двор, к деревьям и фонарным столбам в центре двора. Крепили в квартирах за батареи. Зачем это – батя говорил что-то невразумительное; у меня сложилось впечатление что он или сам толком не знает, или стесняется задуманного, как несерьёзного. Единственно, что сказал, это что
- Меня, Крыс, твоя идея с этим… с «улыбкой Микки-Мауса» навела на некоторые мысли… Как и тот наш, надо признаться, удачный опыт с бомбардировкой бомжиков хлоркой…
Ничего тут особо сложного в разгадке, собственно, не было – он собирался по наклонным тросам отправлять на головы потенциальным нападающим какие-либо «гостинцы», которые и мастерил вечерами.
На улице хорошо. Если смотреть с крыши Башни – вообще прекрасно. «Золотая осень» - как в книгах пишут. Видно далеко… Днём – город как город, дома в пятнах желтеющей, опадающей листвы; это вечером становится жутоковато оттого, что почти нет светящихся окон. А днём хорошо. Красиво. Было бы ещё лучше, если бы взгляд время от времени не натыкался то на выгоревшую коробку дома, то на крышу с проломами в кровле.
После работы на батю накатывает настроение пофилософствовать. Он выдаёт:
- Мы тут, в Башне, как в замке на вершине скалы… Красиво, правда?
А что ж «не красиво», - красиво. Соглашаюсь с ним:
- Ясен пень.
- Эх Крыс, Серый, Серый Крыс… Нету в тебе романтизьму… Вот ты взгляни вокруг… Что видишь? Пустой, загаженный и разграбленный, частично сгоревший Мувск? Старик, а ведь вокруг делается история!.. Когда-нибудь, может лет через двадцать, а может – через сто, какой-нибудь режиссёр будет снимать кино про эти времена; напичкает фильм красиво говорящими героями, напряжённой трагичной музыкой, - и тинейджеры того времени будут смотреть, и офигевать: вот классно было предкам! Вот бы мне так! А у тебя – «ясен пень…» Никакого романтизьму!.. – он засмеялся.
- Что-то не вижу я никакого «романтизьму»… - отзываюсь я ему в тон, - По мне так вода в кране романтичней всех этих исторических движений. А если б ещё и горячая… А как мне надо реагировать?
- Что значит «надо», старик? Ничего не «надо». Надо так, как ты чувствуешь. Вот смотри вокруг – ты что видешь? Видишь поступь истории?..
Я покосился на него – опять прикалывается?.. Его иной раз не поймёшь. Какая такая «поступь»?..
- Не вижу я ничё! – отмазался я на всякий случай.
- Ну вот… - деланно огорчился батя, - Ты её не видишь, - а она есть, наступает. Она – История. Потом когда-нибудь, новые историки, потомки тех, кто выживет в этом бардаке, будут этот период изучать, как-то классифицировать; пытаться
