идёт строкой инструкция к действию. Классно!
- Серый… - начал батя, - Я понимаю…
- Я не Серый! – быстро перебил Сергей, - Я – Крыс!
- Ладно. Серый… Крыс. Крыс серый… - обстановка разрядилась, батя улыбнулся, я рассмеялся.
- Всё же ты сильно рисковал. Я понимаю, - сейчас время такое, мы все рискуем. Каждый день. В то же время риск нужно сводить к минимуму. Вот такие вот импровизации, - они редко до добра доводят. Хорошие экспромты, знаешь ли, долго готовятся. А так – залететь как два пальца об асфальт. Я ничего не говорю – в этом случае, наверное, так и надо было. Устос теперь отомщён. Но, пожалуйста, не рискуй так больше…
- Что это? – как тень бесшумно в комнату вошла мама. Колыхнулось пламя большой свечи, стоящей у стены.
- А тебе дело? – в тон ответил ей батя.
- Это мой сын. Его дела меня волнуют. Всё происходящее с ним меня волнует! – что-то она была на взводе. Подслушивала, что ли? – Наша семья…
- Стоп! – батя хлопнул ладонью по цевью обреза, - Нету у нас семьи! Была. Кончилась. По твоей инициативе. Осталась «стая товарищей». Серых. С хвостами.
- Не ёрничай! Я просто хочу знать, что это и откуда взялось!
Вот что на неё нашло? Когда у нас появилась пара автоматов, она не задавала таких вопросов, просто приняла как данность, и всё. Что на неё нашло, сейчас-то?
- Это? – батя поднял за стволы обрез, - Это, Лена, считай первая самостоятельная добыча нашего сына в новом мире. И добыча, и отмщение. «Мне отмщение, и аз воздам!», как говорится. Или, ещё можно сказать, «в результате стрельбы и резни в Мувске был убит ещё один скучный вечер!» - батя начал стебаться. Я засмеялся. Да уж, развлёкся я классно.
- Откуда это??
- Я же говорю, - законная добыча! Нашего маленького сынульника. Шалунишки.
- Перестань кривляться! Скажи нормально, откуда это ружьё??
Оба-на. Ну вот нафига это устраивать-то? Поднявшееся было настроение у меня в предчувствии очередной семейной разборки стало стремительно понижаться. Не, любят предки пособачиться. Хлебом не корми. Вечер обещал перестать быть томным. Вернее, ночь. Вот что она припёрлась?? Я рассчитывал с батей ещё поговорить об этом деле, - всё же… Всё же это у меня первый раз. Отомстил за Устоса, убил врага. Как у охотника застрелить своего первого медведя, как первый раз трахнуться. Те, на козырьке подъезда, - это не то, это не считается…
Батя как будто читал мои мысли.
- Во-первых, это не ружьё, а обрез ружья. Ты всё же дочка военного, должна бы знать разницу. Во-вторых, этот обрез, - законная добыча нашего сына. Как у племён охотников в Африке – прошёл инициацию, стал мужчиной!
- Что значит «законная добыча?» Какая «инициация», что ты несёшь??
- Это значит, что наш сын, Сергей, или, в новом мире Крыс Серый Первый, - он опять улыбнулся, и тени от свечей метнулись по его лицу, - Сегодня встретил того гоблина, что убил Устоса. Встретил, выследил. И убил. Отомстил за Устоса, я уж и не говорю за тех двоих стариков, что они запинали до этого.
У мамы, видать, ослабли ноги, - она боком подвинулась в сторону и, нашарив табурет, села на него напротив нас.
- Так что сегодня, можно сказать, большой день. Вернее, ночь. Ночь инициации. Как в древнем мире, когда мальчик становился мужчиной. Сегодня Крыс убил своего первого врага. И я не вижу повода за это не выпить. Шампанского. Крыс, - хочешь шампанского??
Я помотал головой, да и батя не сделал ни малейшей попытки встать и пойти за шампанским. Хотя у нас, у бати – было, я знаю.
- Что ты говоришь?.. Сергей… Убил человека? И ты так спокойно об этом…
Батя встал, держа обрез за стволы. Сказал очень жёстко, без тени иронии:
- Да. Убил. Только не человека, а поганого шакала. И я горжусь им за это. Даст бог, не последнего. А тебе лучше не соваться не в своё дело. Всё одно ты в этом ничего не смыслишь.
- Ты опять пытаешься меня оскорбить?..
- Нет, констатирую факт. Ты ничего не смыслишь в новом мире, и тебе лучше бы не встревать в мужской разговор. Чем раньше ты вникнешь в новые реалии, тем лучше будет для нас всех, а для тебя - в особенности.
- Ты угрожаешь мне??
- Бл…!! – вдруг рявкнул батя, - Ну какого хера ты вновь пытаешься всё свести к этому бабскому жонглированию словами, к этим поединкам на булавках?? Я всегда считал тебя умной женщиной, но последнее время ты усиленно разрушаешь это впечатление! Если ты не хочешь вдумываться в суть сказанного, а улавливаешь только форму подачи, - то вот тебе: закрой рот, и иди спать! Мы – мужчины, и будем решать свои дела; дела своей стаи, если хочешь, - сами.
Мама сидела вся бледная, нервно стискивая руки. Мне стало её жаль. Но, действительно, ей не стоило лезть в наши дела. Мир, и правда, сильно изменился. Ей нечего было дать мне в этом мире. Уж точно «позитивное мышление» тут не рулит.
- Пошли спать, Крыс. Поговорим завтра. Кстати… - батя вновь покрутил в руках обрез, - У меня есть на счёт этой штуки некоторые мысли…
- Это – мой! – ревниво заметил я, поднимаясь.
- Да твой, твой… Но есть один вариант… Завтра обговорим, - вместе с Толиком и с Белкой.
Лена дёрнулась, как от пощёчины. По сути, это и была пощёчина – моральная. Её не удостаивали участия в решении важных вопросов.
Всё же жалко её. Но просто удивительно, насколько она всегда умеет выбрать самое неподходящее время для разборок, и занять самую слабую позицию… В прочитанных мной в последнее время старых книгах женщины владели каким-то «женским чутьём», «женской интуицией», как-то чисто «по-женски» влияли на своих мужчин… Толстой, Дюма, Мопассан, Бальзак… Или врали всё старые авторы, или за прошедшее время женщины так разительно изменились. Свои «запросы» реализуют кувалдой. Надо будет подумать об этом в свободное время. Сейчас же я просто дико хотел уже спать.
***
На следующее утро Олег вместо завтрака застал Лену, сидящую за кухонным столом и делающую себе маникюр. Вокруг лежали пилочки, щипчики, всевозможные никелированные лопаточки. Стояла ванночка с горячей водой, в которой она распаривала ногти. Держа одну руку в парящей ванночке, другой рукой она мерно помахивала в воздухе, суша только что наложенный ярко-красный лак.
Собственно, он сразу всё понял; но спросил для порядка:
- Что завтрак?
- А я тебе не раба! Сам себе готовь свой завтрак!
Олег искоса взглянул на неё, и, подставив табурет, полез на антресоли. Достал несколько банок консервированной фасоли. Зажёг газовую переносную плитку, поставил на неё чайник.
- А где Люда?
- У себя. Я сказала ей, что сегодня завтрак готовить не будем.
Олег молча снял с плитки закипевший чайник и стал заваривать чебе чай. Открыл фасоль, достал галеты.
Она искоса следила за ним. Его молчание выводило её из себя. Когда он стал есть, она не выдержала:
- Мне так ты запрещал газовой плиткой пользоваться!.. Я должна на балконе эту вонь глотать!..
Олег, не отвечая, поглощал фасоль с галетой, запивая крепким чаем.
- Пусть Элеонора вам готовит, раз она у вас « в стае»! Или как её там сейчас? Белка? Вот пусть Белка и готовит!
Олег доел всю фасоль из банки, смял её, и бросил в мусорный пакет.
Встал. У Лены загорелись уши, наклонившись над столом, она усиленно и сосредоточенно наносила лак на ногти другой руки, но получалось криво, потому что предательски дрожали руки.
- Я как раба!.. На вас на всех – готовлю, готовлю! Руки все болят от этой холодной воды и жира на посуде! Но больше этого не будет! Хватит!.. – на лице её было написано упрямое и гордое выражение.
Олег прошёлся по кухне. Остановился. Постоял, выжидая; покачиваясь с пятки на носок. Дома уже давно перестали разуваться, и полы не мыли, а только подметали, да на входе в квартиру лежала влажная тряпка для вытирания обуви.
Наконец решился.
- Вот что. Если это твоё окончательное решение – то так тому и быть. Тебя отсюда, конечно, никто не гонит. Ты хотела самостоятельности, хотела жить одна в этой квартире? – Она твоя. Я дарю её тебе. Сегодня вечером я «перееду» в любую другую и здесь появляться не буду вообще…
У неё появилось на лице испуганное выражение и она мазнула лаком мимо ногтя, по пальцу. Взяла трясущимися руками ватку, смочила жидкостью для снятия лака, стала оттирать палец.
- Ты можешь жить здесь и питаться из общих запасов. Нам готовить будет Люда, Володя ей поможет. Потом я найду женщину, которая заменит тебя на кухне и по хозяйству.
Глаза у неё расширились, теперь она только и смотрела ему в лицо, стараясь поймать его взгляд, понять, серьёзно ли он говорит.
- Да, на кухне и по хозяйству. В других сферах, возможно, она тоже поможет… - он смотрел в окно, как будто ожидал там увидеть эту самую женщину прямо сейчас.
- Думаю, это будет несложно.
- Ты не можешь…
- Могу. Я всё могу. – Замершее в холодной, бесчувственной маске его лицо на миг дрогнуло, - Я даже могу тебя выгнать на улицу; и даже – прострелить тебе голову, как сделал бы Толик. Но. Я не Толик. Потому я говорю тебе – живи как хочешь. Никто тебя не тронет. Или, если хочешь, можешь уходить. Тебя никто не задержит. Но – если так. То ты больше никто и звать тебя никак – для меня. Запомни это.
Он повернулся и вышел из кухни. Сегодня предстоял сложный день – нужно было обсудить и подготовить план операции «Картошка». Сделать предварительную разведку.
Она уронила голову на руки, испачкавшись в невысохшем лаке, перевернув мисочку с тёплой ещё водой для распаривания ногтей, и разрыдалась. В прихожей хлопнула дверь. В квартире кроме неё больше не было ни души.
Обед, начисто смыв красный лак с ногтей, она готовила вместе с Людой, на всех. Всё же она была далеко не дура, хотя в последнее время её саму посещали сомнения на этот счёт.
ПОТЕРИ В ЖИВОЙ СИЛЕ И ТЕХНИКЕ
Внезапно взбесился Ибрагим-Бруцеллёз. Ситуация вообще могла стать трагической, но нам повезло. В тот день я до обеда присматривал за пеонами, пробивающими в полу 8-го этажа очередную дыру. Поставил им задачу и ушёл в другую комнату; там потренировался в выхватывании револьвера. Из кобуры, из-за пояса. Выхватывание и наведение на цель. Потом – выхватывание и наведение на цель со смещением в сторону. Пытался даже изобразить кувырок, - но только сбил на пол стоящую на шкафу вазу, грохнувшуяся на пол с оглушительным шумом. Пеоны сразу затихли, прислушиваясь. Заглянул к ним, наорал, чтобы работали не отвлекаясь; и пошёл дальше тренироваться. Увлёкся, аж вспотел; хотя уже конкретно стало холодать. Достал батин детский пистолетик, - пластмассовый, игрушечный, с вклеенным вручную батей внутрь лазером-указкой, и стал тренироваться с ним: перенос «огня» с точки на точку, то же самое в перемещении, да после падения, приседа, кувырка… Снёс опять какую-то безделушку со шкафа; и за шумом не сразу расслышал, что в соседней комнате завопили гоблины.
Взял ствол наизготовку, выдвинулся в коридор и рявкнул им «Вспышка сзади, всем лечь, руки за голову!!»
Аккуратно, «по регламенту» заглянул в комнату, - двое лежали как полагается, а Джамшут сидел на корточках, и выл, схватившись за ногу.
- Чо, бля, такое??
Тут они, перебивая друг друга, стали валить вину друг на друга; причём Равшан и скулящий от боли Джамшут утверждали, что это Ибрагим саданул ему ломом в ногу; а Ибрагим, соответственно, кричал, что тот сам ткнул себе в ногу ломом, то ли случайно, то ли чтоб пофилонить от работы.
