будем стоять за остановкой и типа голосовать. Муля притормозит и типа подвезти возьмет. Только приостановится – мы и прыг в салон. Пусть продавец вякает, а Муля уже по газам и вперед.
– А на колесах, да в тонированном салоне можно сутками пасти эту мочалку по очереди в такой тачке, – с энтузиазмом произнес Бек.
– Ну, вот сегодня и приступим. Адрес ее у меня записан.
Пойдем. Я вам джорджики электронные покажу, – предложил Муля.
– Что за слово такое? – удивился Кащей.
– Ну, башки на карточке, как на твоей последней зоне говорили, – уточнил Муля.
– А? Я и так догадался, – ответил Кащей и пошел обувать туфли.
*
Орис. Один из погребов в поместье Дукс.
Задержанный со связанными руками и ногами стоял, опершись плечом о сырую стену. По земле были разбросаны какие-то гнилые корнеплоды или что-то такое: то ли свекла, то ли морковь. Да пленнику и неважно было, что именно он постоянно мнет своими ногами. Тьма была кромешная и он ругался: «Что за работнички такие, если вместо добротной пищи одна слизь под ногами. У меня в подвале каждое зернышко имеет свое место». Поскольку руки его были связаны за спиной, а веревки обвивали ноги очень плотно, то устоять в таком положении было трудно.
Пленник покачивался, то и дело прыгая на нижних конечностях, чтобы сохранить равновесие. Какое-то время ему это удавалось, но в один прекрасный момент передняя часть туловища наклонилась так сильно, что прошла точку «невозврата», и мышцы спины не смогли распрямить позвоночник. Тело полетело лицом вперед. Чтобы не сломать нос, он в полете попытался повернуться набок. Ему это даже частично удалось, но только частично. Шмякнувшись о землю, он успел задрать голову и смягчить удар, но часть гнилого помидора или огурца попала ему в рот, пока он в падении кричал: «О-о-о-о!» Эта мерзкая на вкус еда мгновенно растеклась по всей полости рта. Ему почему-то представилось, что он хлебнул отвар из вареных опарышей. И не просто вареных, переваренных, разварившихся в результате недосмотра никудышного повара. И эти опарыши лезли ему в глотку, попали под язык и застряли между щекой и зубами.
«Только не надо думать, что опарыши – это нечто отвратительное и мерзкое. Опарыши нужно уметь готовить.
Они вкусны и полезны. Большое значение имеет, где и какая муха отложит свои личинки. Конечно, если базарная муха попытается дать жизнь своим малышам в отхожем месте, то, сколько вы, убийцы и живодеры, из этой жижи не доставайте еще не родившихся малюток, гарнир из них будет никудышным. А вот, коли собирать личинки с гниющих персиков или слив золотобрюхой чабы, потом вымочить их в кокосовом молоке, отварить в воде с добавлением пряностей, то пальчики оближешь. Но в этом деле нужно знать меру и ни в коем случае не переварить этот продукт, а то разлезется и будет похож по консистенции на то, что угодило мне в пасть, – делился сам с собой воспоминаниями о прекрасном блюде пленник, попутно выплевывая содержимое рта на землю погреба. – Можно еще прожарить в оливковом масле и добавить немного листьев базилика. Для аристократических доменов такие блюда –объеденье. А вот восточные варвары употребляют личинок по-простому: они вешают на солнце дохлую собаку, туша которой постепенно загнивает, а по мере появления на теле животного опарышей стряхивают их на тряпку. Потом сушат и берут с собой в качестве еды в далекие пустынные переходы».
Задержанному удалось подняться и доползти до какойто деревянной бочки или кадушки. Он залез на нее и сидел сверху на крышке. «Я рассчитывал, что к утру буду, как минимум, в кругу близких мне людей, но никак не двадцать локтей под землей», – сказал он вполголоса и плюнул в темноту.
*
Орис. Кладовая в поместье Дукс. Второй пленник находился в небольшой комнате с узким проемом вместо окна, для вентиляции. Его свободу передвижений внутри этого помещения никоим образом не ограничили, возможно, потому, что он не оказал ни малейшего сопротивления. «Абсурд какой-то, – возмущался он, рассевшись на объемном ящике.
– Зачем я согласился участвовать в этой афере? Мне это надо было, переться посреди ночи? Ради чего и ради кого? Правильно. Выпил, заиграла кровь, потянуло на подвиги. Дит!
Сушит меня. Хмель мигом выветрился, а жажда осталась.
Пороюсь в этих ящиках и сундуках. Может, жидкость какую найду? Уксус, что ли?» Он спрыгнул с ящика, высотой доходившего ему по грудь и, приложив усилия, открыл тяжелую крышку. Внутреннее пространство ящика до половины было заполнено соленым мясом. «Бр-р-р, только не это! От вида соли меня может вырвать. Проверю другую емкость», – пленник с грохотом захлопнул одну крышку и отворил другую. Ящик меньших размеров был доверху забит вяленой рыбой. «Эх, сейчас бы…», – и его взгляд упал на большой кувшин с узким горлышком, скрытым от глаз за общим хламом данной кладовки.
*
Орис. Конюшня в поместье Дукс. Здесь в стойле для породистых жеребцов содержали сразу двух из нападавших.
Один был пристегнут цепью за ногу к кольцу, вмонтированному в стену. А другого защитники поместья даже не заметили. Они сидели на сухой соломе. Приятно пахло сеном и высокогорными травами. А еще в воздухе витал запах конского пота, навевая старшему из пленников детство и жизнь на земле у отца и матери.
– Как думаешь, нас уже опередили или это прислуга?
– Вот эти, с вилами и мотыгами? Однозначно рабы и вольноотпущенники Камиллы.
– А зачем они нас захватили и упрятали за стены?
– Поди, спроси.
– Без тебя не могу.
– Я думаю, разберутся. Придет Дукс, узнает нас и отпустит.
– Странно, что держат нас порознь, как изменников родины.
– Это точно. По всем правилам ведения допросов. Уж я-то знаю, поверь.
– Не сомневаюсь. Ты это… обо мне держи язык за зубами. Эта Дукс давно за всеми нами охотится. Не нравится она мне – какая-то скользкая, неискренняя. Давай так. Она с допросом обязательно завалится сюда сама лично. Пытать, считаю, не станет. Даже видимой вины нашей нет. Но вопросы каверзные позадает. Ты не спеши с ответом. Она спросила – ты молчишь. Я тебе даю подсказку – ты ей ответ. Пойдет?
– Пойдет.
В это самое время в конюшне послышался шум. К ним приближалась группа людей. Впереди шла Дукс, как всегда безупречно одетая и, что немаловажно, с косметикой на лице.
– Видишь? А ты говорил, штурма испугалась. Да она еще успела за это время ванную принять из лепестков роз или морской соли.
– Вижу, идет вся такая… ну, как на прием к консулу.
Камилла подошла к телу Мигуэля, глянула на него сверху вниз. Поморщила нос, то ли от присутствия бывшего стражника, то ли от запаха конского навоза. Увидев хозяйку, в соседнем стойле заржала лошадь. Камилла отвлеклась на нее. Подошла к кобылице, похлопала ее по шее, что-то зашептала ей на ухо. Потом позвала к себе конюшего, долго с ним имела разговор на предмет здоровья лошадей и условий их содержания. Грегори было подумал уже, что она, собственно говоря, и не к ним наведалась, а шла мимо и бросила взгляд. Потом Дукс вспомнила об истинной цели посещения конюшен, вернулась к пленникам и внимательно посмотрела на физическую оболочку двух людских существ.
– Ну что, Мигуэль, каково находиться в роли законопреступника, а?
– Говори, что чувствуешь, – дал право ответа на поставленный вопрос Грегори.
– Какой же я преступник, в чем моя провинность?
– А разве по закону ты имеешь право вторгаться, да еще в ночное время, да еще с оружием, на землю порядочного и уважаемого человека?
– Да это и не вторжение. Мы хотели только помочь вам, защитить вас…– Мигуэль, мы же договаривались. Никакой отсебятины, – одернул его ученый.
– Чего замолчал, словно подавился? Так чего ты делаешь у меня в поместье?
– Разыгрывай простофилю. Скажи, что тебе Александр с Андрео посоветовали ехать с ними, – мысленно произнес Матини.
– Челентано мне сказал: «Собирайся, надо Камиллу выручать. Она в большой беде». Так я и поехал.
– Молодец, правильно начал, – похвалил его друг.
– А сколько вас было?
– Пятеро, – выпалил Мигуэль.
– Тупица! Ты че несешь? Добавишь, был не один из прислуги Андрео, а два. Понял?
– Интересно. И кто? – Камилла подняла брови вверх.
– Значит, я, Саша, то есть Александр, Андрей или Андрео по-нашему, подсобный рабочий у Шумахера и э-э-э.., – замялся бывший охранник тюрьмы.
– Так-так, – улыбнулась Камилла.
– …э-э-э и его лошадь, – закончил Мигуэль.
– Ах, лошадь? – саркастически промолвила Дукс. – Жеребец, значит, пятым был, да?
– Нет, – сказал Мигуэль.
– Не волнуйся, все в порядке, – успокаивал его Грегори.
– Мерин, не жеребец. Можно сказать, что жеребец, но без этих, – Мигуэль провел рукой ниже пояса.
– И где они делись? – спросила Камилла.
– Вопрос этот щекотливый был, как сказал Шумахер, вот они за оградой и остались. А мы позвали, позвали когонибудь, никто не вышел. Тогда Александр сказал, что пора лезть через ограду, а то может быть поздно.
– Чего поздно? – поинтересовалась Камилла.
– Вас, короче, могли прирезать. А их не взяли, потому что вопрос щекотливый, – путано излагал Мигуэль, уже не слушая Грегори.
– Шумахер хотел меня прирезать?
– Что вы! Он боялся, что вас прирежут они.
– Кто они?
– Он их так и называл – «они»?
– Почувствовал, что ли? – тихо промолвила Камилла.
– Точно-точно. Он нечто ощутил. И мы полезли, а наши двое нет. То есть помощник Андрео и конь.
– Понятно. А то как ты представляешь, чтобы мерин начал карабкаться по стене наверх? – усмехнулась Дукс. – А Грегори в это время что делал?
– Стоп! Молчи! – крикнул другу ученый. – Какой Грегори?
– Чей Грегори? – спросил у Камиллы Мигуэль.
– Наш, общий, – Камилла поняла, что ей не удалось поймать бывшего стражника на слове.
– Я его только во сне видел.
– Хорошо, а что тебя лично заставило поехать ночью ко мне? Ладно, Шумахер мой раб, а ты-то?
– Скажи, что хочешь ее на свадьбу пригласить, – дал совет Грегори.
– Сударыня Камилла, у моей дочурки на днях свадьба.
– А я тут причем? Пусть выходит, мое разрешение не требуется.
– Я желал бы вас пригласить.
– С какой стати? Я ж не родственница.
– Да, все верно, но и не последний же человек для моего окружения.
– А ты для моего?
– Тогда, госпожа, извините, – Мигуэль смущенно опустил глаза.
– Пока свободен, но ты еще не выпутался до конца из этой щекотливой ситуации. Освободите его, но не выпускайте из поместья и оружие не отдавайте. А я пока пойду, пощекочу остальных по этому щекотливому делу, – засмеялась Камилла, потом обернулась и добавила для прислуги. – Мигуэля покормить и, если потребует, переодеть.
*
Когда отворилась дверь в кладовую, то все увидели сидящего на огромном ящике брюнета. Он запрокинул не просто кувшин, а кувшинище, держа его левой рукой крепко за узкое горло, словно хотел задавить цаплю или журавля, а правой поддерживал его за глиняное основание не меньше локтя в диаметре. Жидкость толчками вырывалась из емкости, текла по подбородку, капала на переднюю часть туники.
При этом ткань на груди и животе имела желтую окраску.
На полу валялись обглоданные хребты, кости и оторванные рыбьи головы. Всюду виднелась шелуха. Камилла открыла дверь и стала всматриваться, будто на дворе стояло уже не утро, а еще была темень.
– Челентано!? –
