что-то интересное рассказывала. Она была почти взрослая, наверно уже в пятом классе училась, конечно она много знает... А я шёл - то посерёдки, прислушиваясь к обрывкам разговоров, то впереди, то сзади, разговорившись с кем-то о каких-то пустяках. Впрочем где идти и с кем, мне было всё равно, потому что все вокруг были одноклассники и друзья. Казалось, что все в городе тоже отправились на природу. Кроме нас, растянувшихся цепочкой по зелёной обочине, по дороге проезжали люди на «Победах» и на «Москвичах», или на мотоциклах и на велосипедах. Шли и пешком в соломенных шляпах какие-то дядьки и тётки. За трассой миновали ряд маленьких домишек, и дальше пошли поля и луга. Девчонки с сестрой Серёги Письменного принялись петь песни. Над зелёным лугом задорно зазвучали девчоночьи голоса:
А ну-ка, песню нам пропой веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.
Спой нам, ветер, про дикие горы,
Про глубокие тайны морей,
Про птичьи разговоры,
Про синие просторы
Про смелых и больших людей!
Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел - тот смеется,
Кто хочет - тот добьется,
Кто ищет - то всегда найдет!
А сестра Серёги Письменного как раз похожа на этого Роберта из фильма «Дети капитана Гранта», из которого эта песня, ну прям точь в точь такое же лицо! Под песню шагать было весело и легко. Казалось, что мы тоже идём исследовать какой-то неизвестный мир. Вокруг было тепло и как-то празднично... Прошли мимо птичника, а за птичником дорога поворачивала направо, а затем опять прямо к сопке, но теперь дорогу уже со всех сторон обступал лес, и справа шумела по камням горная речушка Халаза. И полчаса не прошло, как мы уже дошли до пионерского лагеря Салют. Мой брат Витька был в этом лагере. Ох и здорово наверно там!
Каких-то ещё триста-пятьсот метров по дороге, и мы свернули с дороги налево, на заросшую травой дорогу, которая была проложена вдоль просеки ЛЭП. Посреди просеки через определённые расстояния возвышались металлические опоры, на которых висели толстые провода. Но к самим опорам пройти было невозможно, потому что всё вокруг поросло колючими кустами. А ещё тут попадались кусты красной ягоды, притягивающей взгляды увесистыми гроздьями. Это была рябина, которая на вкус оказалась противной и горькой. Ещё торчали то там, то сям какие-то пушистые метёлки, с которых свисали сосульки льда. Вот как тут ночью холодно бывает. Даже лёд! Начался подъём по довольно пологому склону. Дорога была почти прямой, но нужно было смотреть под ноги, а не то можно было споткнуться о поваленное дерево, о корни, влететь в лужу или поскользнуться на скользкой грязи. Ну и промоины всякие, ямины, камни разные. Среди обычных булыжников разной формы и размеров попадались чёрные или тёмно-серые плоские пластинчатые камни, которые при ударе раскалывались и расслаивались на ещё более тонкие пластинки. Это были алевролиты, как я узнал позднее. Кроме алевролитов и песчаников на сопке других камней не попадалось. Впрочем откуда нам было знать про камни... Вот Гайдар, тот всё знал. Откуда такой умный мальчик завёлся в нашем классе? Пока мы все пытались с трудом читать по слогам сакраментальное: «Ма-ма мы-ла ра-му», Гайдарёнок уже давно не только знал все буквы, но наверняка читал даже не предназначенную для его глаз взрослую литературу. Об этом красноречиво говорили огромные очки с толстыми стёклами и большая круглая голова, из которой свешивался его язвительный язык, которым он без конца что-то вещал, и которым он кому-то постоянно перемалывал кости. Однажды в классе после пересказа Ванькой Ивановым какого-то отрывка, учительница (она же мать Гайдарёнка), утомлённая нудным Ванькиным бормотанием и тягостными паузами, вдруг заявила:
- Кто может охарактеризовать, как Ваня только что нам рассказал про собачку (...уточку, поросёнка... не помню о чём там речь была)?
Тут Гайдарёнок тянет руку. Гайдарёнок, это потому что всех как-то было принято называть. Кого-то по фамилии называли, у кого-то кличка была. Щербинина Сашку звали Щерей, Сергея Коргуна – Корей, Письменного Сергея – Письмо, Сашку Грушевского – конечно Грушей, Олечку Щупляк – Щукой, Витьку Жилина – Жилой, Галку Афанасьеву – Афоней, Валерку Синдюкова – Синдюком...
Подымается значит Гайдарёнок с парты и начинает чесать, как по писанному, к тому же ритмично махая рукой в такт своим словам :
- Ваня говорил вяло, невыразительно, запинался, тянул слова. Он не пользовался яркими определениями, и рассказ получился у него серым и скушным.
Ванька и так сидел бледный и весь в поту, а после гайдаровской оценки у него ещё и уши запылали. Бедный Ванька... Добрейший, безобидный и безотказный Ванька, на которого невозможно было даже рассердиться. За что Гайдарёнок так на Ваньку со своими определениями? На нашего Ваньку, которого с пятого класса мы стали называть Ванькой в кубе, потому что он был не просто Ванька, а Иванов Иван Иванович.
Впрочем, я отвлёкся от темы. Гайдарёнок конечно был очень умный, как Знайка из приключений о Незнайке, но в движениях далеко не такой шустрый и ловкий, как все остальные мальчишки.
Зато он шёл в окружении девчонок и что-то им рассказывал, а девчонки слушали его с открытыми ртами.
Но вот мы дошли до тропы, которая отходила вправо от просеки и вела круто в гору. Вот тут-то и началось настоящее восхождение. Тут сразу стало идти очень непросто, потому что тропа была скользкая, каменистая и очень крутая. Вокруг была тайга, высокие деревья, среди которых попадались мохнатые ели и высокие кедры. Тут уж всем было тяжело, все пыхтели, как паровозы, пот катился по щекам, рубашки прилипли к спинам. Долго мы карабкались вверх, пока совсем не выбились из сил.
- Всё, привал! – донеслось по цепочки откуда-то снизу. А мы как раз добрались до места, где находился естественный колодец. Вправо от тропы между громадных валунов оказался источник с вкусной ледяной водой. Из ямки глубиной около полуметра можно было черпать сложенными ладонями и наслаждаться этой чудной влагой. Нужно было только отбросить в сторону упавшие жёлтые листья.
- Идите сюда, здесь вода! – стали мы звать тех, кто ещё оставался внизу. А они уже хотели делать привал где-то там. Потому что им уже было лень шевелить ногами, потому что они устали, из сил, видишь ли, выбились...Лентяи! Мы стали им орать про то, какая здесь вкусная вода, тогда они нехотя, но всё же все вылезли к нам, к источнику. Попили воды, повеселели. Развели костёр, повалил дым, который стал всем есть глаза. Но постепенно костёр разгорелся, дыму стало меньше. Все устроились, кто как мог поудобнее и принялись кушать, кто что взял с собой из дому, делясь друг с другом по-товарищески. Вода из источника оказалась как нельзя кстати. Такой вкусной воды никто и никогда в жизни не видел и не пробовал. Да и всё вокруг было таким необычным и таинственным. Окружавшая нас тайга с огромными кедрами, толстые лианы, плетущиеся среди стволов и уходящие вверх. А с лиан свисали гроздья дикого винограда и и зелёные продолговатые ягоды. Виноград оказался кислым, а вот эти зелёные ягоды очень даже вкусными, сладкими, спелыми.
- Это актинидия, - авторитетно заявил Гайдарёнок.
- А я слышал, что эта ягода называется киш-миш, - возразил я.
- Киш-миш, как же... Это в простонародье, а по-научному актинидия, - упорствовал Гайдарёнок.
На кедрах висели шишки. Достать их на такой огромной высоте было невозможно. Мимо нас откуда-то сверху, с вершины, проходили какие-то большие мальчишки, у которых были полные мешки шишек. Они бросили нам несколько шишек. Все принялись колотить шишки, пытаясь извлечь из них вкусные орешки. Но не тут-то было. Шишки были смолянистые, смола приставала к рукам, а орешки сидели в шишках туго и выцарапать их оттуда было совсем не просто. Мы бросали шишки и в костёр, чтобы смола выгорела, к тому же жаренные орешки были очень вкусные.Перемазанные в смоле и в саже от костра, все счастливые сидели на мху под деревьями и грызли орешки.
Внизу, сквозь лёгкую дымку, виднелся весь город, насколько можно было его увидеть среди вечно-зелёных лап елей и кедров. Через весь город от Камышовой горы протянулась трасса. Перед трассой несколько рядов-улиц с квадратиками крыш небольших домишек. За трассой, вдоль улиц Жуковского и Увальной ряды таких же домишек. Больница из трёх-четырёх бревенчатых зданий, бараки, где живут люди, и наши бараки в которых располагается наша пятая школа. Восьмая школа в трёхэтажном современном здании, клуб Восток, парк и завод «Прогресс», районная больница на улице Островского и проспект Горького.... В общем не так уж много домов и домишек, потому что большую часть пространства занимают огромные пустыри, и основная часть пустырей – это торфяные болота и непролазно-непроезжая грязюка. Со всех сторон город обступают поля, тайга и леса. Вдалеке змеится река Даубихе, в которую впадает наша мелкая Халаза.
После отдыха лень было ползти ещё выше, не всем уже хотелось добраться до вершины. Однако лично я и несколько мальчишек были настроены идти до самой вершины. Нас пытались отговорить, сестра Серёги Письменного была против:
- Всё залезли на сопку и хватит, пора домой. Не ходите вверх, там ничего интересного.
Но кто же нас остановит? Полезли выше, невзирая ни на какие уговоры. Нам может быть тоже не очень хотелось после отдыха, после того как покушали лезть вверх, но азарт первооткрывательства уже полностью захватил наши души и заставил с упорством карабкаться по становящемуся всё круче склону. Тропа стала совсем узкой, иногда приходилось протискиваться между стволами деревьев, а лезть вверх тоже становилось всё труднее. Надо было искать надёжное место куда поставить ногу, чтобы нога не соскользнула с мокрого, скользкого камня, чтобы не посыпался по ногами грунт. Но вот уже среди чащобы леса забрезжил яркий свет, крутизна стала меньше. Вместо леса на довольно плоской вершине росли кусты и кедровый стланик. Огромное пространство тут занимали каменные поля – курумники, как называются каменные осыпи. Камни были серые, покрытые лишайниками и мхом. Идти по ним было неудобно. Среди поля этих камней возвышалась телевизионная вышка. Она была невысокая, каких нибудь 20-30 метров. Едва мы вышли на открытое пространство, как на нас разгорячённых подъёмом набросился пронизывающий холодом порывистый ветер.
Мы с Коляном Фроловым вдвоём дошли до вышки, и с этой самой высокой точки огляделись во все стороны. Отсюда город Арсеньев казался совсем небольшим с разнокалиберными квадратиками шиферных крыш. Зато обступавшая его тайга не имела границ, она простиралась во все стороны до самого горизонта. За сопкой оказалось ещё много других сопок, которые громоздились одна за другой, близкие - зелёные, дальние - синеватые... Это были отроги хребта Сихотэ-Алинь. Насладившись видом и просторами тайги и сопок, мы начали спуск с горы. Спускаться было не менее тяжело, чем подниматься в гору. Того гляди поскользнёшься и скатишься, свалишься вниз, и костей не соберёшь. Приходилось очень осторожно, шаг за шагом, цепляясь за все кусты, сползать на «пятой точке». Наконец добрались до наших. Всем уже надоело
