А.Лазаревскому, ни тем более Честаховскому верить нельзя. Также, как нельзя верить советским письменникам и киевскому издательству «Веселка», перекладающему Великого Кобзаря на сучасну изуродованную мову и делающего при этом из него зрадника своего православного славянского Отечества – нечестивого униата, готового в угоду Западу на любые идеологические извращения праведной Веры, на любой разврат своего же славянского искреннего Слова.
Пора бы всем усвоить, что Тарас Григорьевич Шевченко был членом Кирилло – Мефодиевского братства, целью которого было не обособление славянских народов друг от друга, но соединение их в братскую семью народов – в семью новую, вольную, великую! За это последний казак Украины был отправлен в солдаты, а не за старания вместе с волынянами и подолянами ввести угодную римскому папе унию на Украине!
Пришло время призадуматься над тем, чем же отличаются определения «на Украине», «на Руси», «на Подоле», «на Днепре» на русском и украинском языке безразлично одинаковый имеющие смысл от словосочетаний «в Украине», «в Руси», «в Подоле», «в Днепре»…можно ли оставаясь в пределах правил славянского языка высказаться таким образом? – Нет конечно.
Потому это так, что понятия и наименования Русь, Украина, Подол, Днепр – есть не что иное, как определения той или иной земли, реки, а не государства. Можно похоронить кого угодно в земле Украины, но жить и жить счастливо можно только на земле, на Украине, на Руси, на Подоле, на Днепре широком. И это в точности также, как и то, что похоронить Великого Кобзаря так, чтобы он уже больше никогда не встал из могилы можно только в Украине, а не на Украине.
Но Шевченко писал нечто совсем иное в своём «Заповите». Давайте постараемся напрячь наши хотя бы отчасти оставшиеся целыми от «перестройки» - «перебудовы» во имя Запада мозги и прочтём завещание Кобзаря «не борзяся, но со тщанием уразумевая написанное»:
Як умру, то поховайте
Мене на Могили,
Серед степу широкого,
На Вкраини милий…
Как видим «на Могили», «на Вкраини», а не «в могили», «в Вкраини»…А что такое Могила? Или, чтобы ещё понятнее было для твердолобых «Высока Могила»? «Высокая Могила» на берегу Днепра-Славутича, «говорящая пытливому потомку о Свободе»?! Казацкому Батюшке Тарасу и по смерти не нужны были «грандиозные руины дворцов и неприступных замков с их роскошными палатами в малосильной Волыни и Подолии» и тем более домовины и склепы внутри земли. Он мечтал и после смерти лежать на воле со своей «прекрасной, могучей, вольнолюбивой Украйной», что «своей славы на поталу не давала, ворога-деспота под ноги топтала и свободная, нарастленная» расцветала. Быть на воле и после смерти, - но не в чьей то, нечестивой воле - найти себе последнее прибежище.
На Украине, значит, яко светлая песня, литься, звучать на просторе родного края:
«……..отойди я
И ланы, и горы –
Все покину и полину
До Самого Бога
Молитися…»
- лететь до Самого Бога, и там на недоступной обывательскому сознанию орлий высоте молиться за всё Божье мироздание, за весь подлунный мир, обращая его к Солнцу Правды, а пока такая искренняя Молитва на земле невозможна…как же можно знать Бога Истинного, Всеведущего, Всемогущего?
Можно молиться только жалкому господу – хозяину избранного им лживого и злобного народа, продавшегося ему за «чечевичную похлёбку» жизненных благ, вопреки всеобщему счастию ближних, или же за недостойную праведного сознания суетную надежду воздаяния за сверхдолжные заслуги личности в индивидуалистическом раю.
Вот в чём вопрос – жить в государстве, в России, в Украине, в Европе или где бы то ни было ещё, жить рабски прозябая в послушании земным властям и упокоиться в земле по «христианскому» принципу «земля ты еси, и в землю отъидеши», представлять тело своё ещё при жизни домовиной духа – гробом мирских надежд и в гроб его укладывать, спать в гробу как усердные иноки, иные чем их ближние, - отделённые каменной стеной от родовой жизни монахи, заранее приуготовляя себя ко всеобщей участи или же:
«…………….Никому
Отчёта не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественной природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
- Вот счастье! вот права….»
Ясно, что и Шевченко, как и его предшественник Пушкин, не дорого ценил демократические «права, от коих не одна вскружилась голова». Потому он пишет в «Прогулке не без удовольствия и морали»:
«…Глядя на этот невозмутимый мир природы, сладкие успокоительные грёзы посетили мою треволненную душу:
Не для волнений, не для битв –
Мы рождены для вдохновений,
Для звуков сладких и молитв.
Стихи Пушкина не сходили у меня с языка, пока мы не подъехали к селу».
Так вот не в государстве и в обществе, в социуме, - но на природе; не в склепе, в домовине, - но на просторе, на кургане завещал похоронить себя великий поэт. На кургане – на Высокой Могиле, куда можно подняться к Небу и Богу, а не спуститься в Аид к мрачным водам Ахерона, где слоняется в злобной тоске завистливая и жёлчная душа П.Кулиша.
Что есть смерть? – Номерок на кладбище, высокий забор и тяжёлый обелиск, придавливающий к земле, поставленный сверху, чтобы уж никогда не встать из домовины, не подняться ввысь из земли во веки…? Смерть – остановка, за которой разложение составов тела после смерти души, или же смерть – это кульминация – соединение в аккорде единого, праведного существования житейских и интеллектуальных дорог – широкий путь в Небо вместе с ближними своими – «туда, где мчится лишь Эол, Небес жилец»! Что есть смерть для Пушкина и Шевченко?! Во что мы верим, зачем выходим один на Один с Богом на дорогу, где пустыня внемлет Ему и звезда с звездою говорит, а земля спит в сияньи голубом?
«…Вообще в жизни средняя дорога есть лучшая дорога. Но в искусстве, в науке и вообще в деятельности умственной средняя дорога ни к чему, кроме безыменной могилы не приводит…» (Повесть «Художник»).
«…Ночь лунная, тихая, волшебная ночь. Как прекрасно верно гармонировала эта очаровательная пустынная картина с очаровательными стихами Лермонтова, которые я невольно прочитал несколько раз, как лучшую молитву Создателю этой невыразимой гармонии в своём бесконечном мироздании. Не доходя укрепления, на каменистом пригорке я сел отдохнуть. И глядя на освещённую луной тоже каменистую дорогу, ещё раз прочитал:
Выхожу один я на дорогу,
Предо мной кремнистый путь блестит,
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
Отдыхая на камне, я смотрел на мрачную батарею, высоко рисовавшуюся на скале, и многое, многое вспомнил из моей прошлой невольнической жизни. В заключение поблагодарил Всемогущего Человеколюбца, даровавшего мне силу души и тела пройти тот мрачный, тернистый путь, не унизив себя и не унизив в себе человеческого достоинства» («Дневник», 28 августа 1857 г.).
Каково отношение славянских великих поэтов к смерти…? Не только к смерти отдельного человека, но и всего живого:
«И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять».
Жизнь здесь у Пушкина какая? Только лишь жизнь человеческой души, хотя бы и в тонких энергиях Святаго Духа? – Нет, жизнь природы – «низменная», «примитивная», «животная и растительная», «похотливая», «рабская»…?
Природа неодушевлённая… или же равнодушная к кому и к чему? – к возомнившему себя центром вселенной человеку, к сложностям и тонкостям его души! Для славян весь мир помимо и вопреки воле человека – живой. Мир божественный, сотворённый Творцом мироздания, полон неведомых нам чувств и боли! И относится славянин к живому миру с тем же состраданием, как и к отдельному человеку:
«Что чувство смерти? Миг. И много ли терпеть?
Раздавленный червяк при смерти терпит то же,
Что терпит великан»
- говорит Изабелла в поэме Пушкина «Анжело». И человек, - согласимся мы с Пушкиным, - терпит то же. Пушкин не разделяет человека и в смерти с «внешним» ему миром. Поэт полон сострадания к жалкому червяку, как к Божьей твари. Но это конечно не вегетарианство, не боязнь насилия по отношению ко всему живому.
Это так, хотя сложность душевного мира человеческой личности определяется уже в детстве по отношению её к живой твари. Дети, отказывающиеся есть мясо выросших вместе с ними животных резко отличаются по тонкости своего душевного мира, по способности к состраданию от уродов, которым доставляет удовольствие мучить слабую тварь. И здесь граница между теми, кто чувствует и понимает живой мир, принимает его внутри себя, от тех, кто его у-потребляет в своё удо-вольствие.
Но славянская Родовая Вера, такая, какая она была у Пушкина и Шевченко состоит как раз в том, чтобы исполнясь смирения с божественным тварным миром в целой мудрости, не боясь смерти и сострадая твари Божией, жить эмоционально и при этом и в мысли принимать на себя ответственность за полноту жизни в целом, как это могут творить только сыновья и дочери своего Небесного Отца и Матери Сырой Земли.
Это очень яркая, трудная, не боящаяся боли и утрат, полная страданий, но и Света и Радости, воистину праведная жизнь. Жизнь, не боящаяся смерти ни при каких обстоятельствах, и при том ни в чём не согласная с нею. Жизнь не во зло, но в общее Благо. Жизнь в Правде, творимой на земле во Истину, а не во лжи:
…Правда оживе,
Натхне, накличе, нажене
На ветхее, не древле слово
Розтленное, а Слово Новее
Меж людьми криком пронесе
И люд окраденный спасе
Од ласки царской…(С.-Петербург, 1859 р.)
ДОЛЯ
Ты не лукавила со мною,
Ты другом, братом и сестрою
Сироми стала. Ты взяла
Мене, маленького, за руку
И в школу хлопця одвела
До пьяного дяка в науку.
- Учися, серденько, колысь
З нас будуть люде, - Ты сказала.
А я й послухав, и учивсь,
И вывчився. А Ты збрехала?
Яки з нас люде? Та дарма!
Мы не лукавили з тобою,
Мы просто йшли; у нас нема
Зерна неправды за собою.
Ходимо ж, доленька моя!
Мий друже вбогий, нелукавый!
Ходимо дальше, дальше Слава,
А Слава – Заповидь моя. (Нижний Новгород, 1858 р.)
Как это стихотворение перекликается с Пушкинским «Памятником»:
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит –
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит. (1836 г.).
…А ежели б Великого Кобзаря похоронили на горе Щекавице, самой большой, величественной горе в Киеве, царящей над долиной Днепра – Подолом? Есть у сей горы и другое название, - не по реке, что взята ныне в коллектор и течёт по воле человека под землёю, под улицей Глубочицкой к месту впадения в Днепр реки Почайны, но по первому в обозримой древнерусской истории захоронению великого киевского князя Олега – Олегова Могила! Разве не почётно было б
