Хвала!
И похвала Тоби, Марие!
Мужи воспрянули святые…
……………………………..
Любовь и Правду рознесли
По всьому свиту. Ты ж пид тыном,
Сумуючи у бурьяни
Умерла с голоду. Аминь.
А потим ченци одягли
Тебе в порфиру. И винчали,
Як ту царицу…Розпьялы
Й тебе, як Сына. Наплювали
На тебе, Чистую, кати;
Розтлили кроткую! А Ты
Мов золото в тому горнили,
В людской души возобновилась…»
(1859 г.)
Стало быть, ни Пушкин, ни Шевченко не верили в богоизбранность жестоковыйного народа и богодухновенность его святых писаний.
Что можно сказать по этому поводу? – только то, что сказано в Послании Иоанна Богослова: «Дети дьявола узнаются так: всякий не делающий Правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего» (1Ин., гл.3, ст.10).
Можно было бы привести десятки примеров неприязненного отношения Т.Г.Шевченко к попам и лицемерному христианскому смирению, но эту несложную задачу можно решить без чьей-либо помощи самостоятельно. Шевченко постоянно относится в своих стихах к Богу, глубоко верит в Его предвечное бытие и именно по этой причине не желает мириться с унижением своих ближних и настаивает на необходимости исполнения Праведного Закона Рода на земле своего Отечества. Отметим глубокое сходство поэтических замыслов Пушкина и Шевченко:
«В ожидании утра я построил каркас поэмы вроде «Анжело» Пушкина, перенеся место действия на Восток. И назвал её «Сатрап и Дервиш». При лучших обстоятельствах я непременно исполню этот удачно проектированный план. Жаль, что плохо владею русским стихом, а эту оригинальную поэму нужно непременно написать по-русски.
Есть у меня в запасе один план, основанный на происшествии в Оренбургской сатрапии. Не присоединить ли его как яркий эпизод к «Сатрапу и Дервишу»? Не знаю только, как мне быть с женщинами. На Востоке женщины – безмолвные рабыни. А в моей поэме они должны играть первые роли…».
Шевченко относился к женщинам ещё с большим пиететом, чем Пушкин. Если русский поэт увлечён был в женщине романтическим образом преданной своему сердечному другу невесты, то рано оставшийся без матери Шевченко, боготворил в женщине мать. За материнство Тарас Григорьевич, непритворно любя жизнь и детей, прощает женщине всё и ненавидит приторно слащавое библейское отношение к полу, с одной стороны прощающее мужчине любую самую что ни на есть примитивную животную похоть, и, с другой стороны казнящую свободную любовь и искреннее чувство в женщине.
Шевченко беспощадно описывает предрассудки своего народа, унижающие женщину. Его поэмы и в них женские образы - «Причинна», «Наймычка», «Катерина», …наконец «Мария», посвящённая Богородице Марии, - своего рода вершины в изображении материнства в мировой литературе. И Вера Т.Г.Шевченко – это Вера живая, тёплая, женственная, полная сострадания к ближним, готовая на жертву и мучения во благо своего несчастного «окраденного» народа:
Чигрине, Чигрине,
Мий друже единый,
Проспав еси степи, лисы
И всю Украину…
Спи ж, повитый жидовою,
Поки сонце встане,
Поки тии недолитки
Пидростуть, гетьманы.
Помолившись, и я б заснув…
Так думы прокляти
Рвутся душу запалити,
Серце розирвати.
Не рвить, думы, не палите!
Може, верну знову
Мою правду безталанну,
Моё тыхе слово,
Може, выкую я з його
До старого плуга
Новый лемиш и чересло.
И в тяжки упруги…
Може, зорю перелиг той,
А на перелози…
Я посию мои сльози,
Мои щири сльози.
Може, зийдуть и выростуть
Ножи обоюдни,
Розпанахають погане,
Гниле серце, трудне,
И выцыдять сукровату,
И наллють живой
Козацькой тии крови,
Чистой, Святой !!!
Може… може…а меж тими
Меж ножами рута
И барвинок розивьется –
И Слово забуте,
Моё Слово тихосумне,
Богобоязливе,
Згадаеться – и дивоче
Серце боязливе
Стрепенёться, як рыбонька,
И мене згадае…
Слово моё, сльозы мои,
Раю ты мий, раю!» ( 1844 г.)
«Чи не дурю себе я знову
Своим химерным добрым словом?
Дурю! Бо лучче одурить
Себе таки, себе самого,
Ниж з ворогом по правди жить
И всуе нарикать на Бога!» (1860 г., октябрь).
«И день иде, и ничь иде,
И голову схопивши в руки,
Дивуешся, чому не йде,
Апостол правды и науки?» (1860 г.)
Шевченко был, увы, не понят русскими писателями и злобно ненавидим украинскими националистами за свою оригинальную идею создания единого общеславянского языка восточнославянских братских народов Украины, Белоруссии и России. По мысли Кобзаря следует вернуться к корням древнеславянского языка, очистив современные языки от канцеляризмов и нимеччины (русский язык), от полонизмов, галлицизмов и туреччины (украинский и белорусский языки).
Тарас Григорьевич даже читал И.С.Тургеневу поэму, написанную на таком общеславянском языке, но Иван Сергеевич не оценил её достоинств, определив оригинальное во всех отношениях сочинение - как подражание Пушкину, что конечно только подтверждает, что поэма Кобзаря имела несомненные художественные достоинства. Жаль что от этой поэмы остались только воспоминания Тургенева, - излишне щепетильный к критике Кобзарь скорее всего её уничтожил, во всяком случае больше никому не показывал.
«Нам всем, тогдашним литераторам, хорошо было известно, какая злая судьба тяготела над этим человеком: талант его привлекал нас своею оригинальностью и силой, хотя едва ли кто-нибудь из нас признавал за ним то громадное, чуть не мировое значение, которое, не обинуясь, придавали ему находившиеся в Петербурге малороссы…Он мне показал крошечную книжечку, переплетённую в простой дегтярный товар, в которую он заносил свои стихотворения и которую прятал в голенище сапога, так как ему запрещено было заниматься писанием; показал также свой дневник, ведённый им на русском языке, что немало изумляло и даже несколько огорчало его соотчичей…Самолюбие в Шевченке было очень сильное и очень наивное в то же время; восторженное удивление соотчичей, окружавших его в Петербурге, усугубило в нём эту уверенность самородка поэта. Во время своего пребывания в Петербурге он додумался до того, что нешутя стал носиться с мыслью создать нечто новое, небывалое, ему одному возможное – а именно: поэму на таком языке, который был бы одинаково понятен русскому и малороссу; он даже принялся за эту поэму и читал мне её начало…» (И.С.Тургенев, «Воспоминания о Шевченко», Т.Г.Шевченко, «Кобзарь», Прага, 1876, стр. III – VII.).
«Тарас Григорьевич любил русский язык, сам, как оказывается писал на нём и желал печатать написанное, но не решался на это по скромности, не надеясь на достаточное знание русского языка и на достаточность собственного образования, так как судьба для него с колыбели и до гроба была злою, жестокою мачехою и всю жизнь постоянно то тем, то другим ставила его в невозможность расширить умственный свой горизонт, сообразно его блестящим способностям…» (Н.И.Костомаров, «Русская старина», 1880, т. XXVII, стр. 607 – 610).
«Общая грамотность в народе, - писал в своей русской повести «Капитанша» Т.Г.Шевченко, - величайшее добро, но где на сотню один грамотный – величайшее зло. Я ничего не знаю безнравственнее и отвратительнее сельского писаря; он первый грабитель бедного мужика, лентяй, пьяница, сосуд всех мерзостей и первый развратитель простодушного мужичка, потому что он святое письмо читает».
Или же в русской повести «Прогулка с удовольствием и не без морали»: «Неужели вместе с цивилизацией так плотно к нам прививается эгоизм, что мы, т. е. я, едва верил в подобное бескорыстие? Должно быть так. А по-настоящему не должно быть так: образование должно богатить, а не окрадывать сердце человеческое. Но, к несчастию, то теория. Подобное ни к чему не ведущее рассуждение не давало мне заснуть…»
Н.И.Костомаров, разобравшись в архиве Т.Г.Шевченко после его смерти, останавливает внимание на русских повестях «Наймичка», «Княгиня», «Варнак», «Близнецы», «Музыкант», «Художник», «Несчастный», «Повесть о бедном Петрусе», «Капитанша».
Шевченко надеется на тёплый приём и понимание своих русских повестей и пишет в своём «Дневнике» на русском языке: «Сегодня же принимаюсь за «Сатрапа и Дервиша», и если Бог поможет окончить с успехом, то посвящу его честным, щедрым и благородным землякам моим. Мне хочется написать «Сатрапа» в форме эпопеи. Эта форма для меня совершенно новая. Не знаю, как я с нею слажу?» (13 декабря, 1857 г.).
«Кончил, наконец, вторую часть «Матроса». Переписыванье – это самая несносная работа, какую я когда-либо испытывал. Она равняется солдатскому ученью. Нужно будет прочитать ещё это рукоделие, что из него выйдет? Как примет его С.Т.Аксаков? Мне ужасно хочется ему нравиться, и только ему. Странное чувство!» ( 14 февраля 1858 г.)
«Вы так сердечно дружески приняли мою далеко не мастерскую «Прогулку», так сердечно, что я , прочитавши ваше дорогое мне письмо, в тот же день и час принялся за вторую и последнюю часть моей «Прогулки»….Нужно работать, работать много, внимательно, и, даст Бог, всё пойдёт хорошо. Трудно одолеть мне великорусский язык, а одолеть его необходимо. Он у меня теперь как краски на палитре, которые я мешаю без всякой системы. Мне необходим теперь труд, необходима упорная, тяжёлая работа, чтобы хоть что-нибудь уметь делать» (Из письма к С.Т.Аксакову, 16 февраля 1858 г.).
После отрицательного отзыва Аксакова излишне чувствительный к критике Шевченко ответил ему: «Сердечно благодарен Вам за Ваше искренно благородное письмо. Вы мне сказали то, о чём я сам давным-давно думал… Теперь думаю отложить всякое писание в сторону и заняться исключительно гравюрою, называемою аквафорта…» (15 июля 1858 г.). И великий Кобзарь на два года отложил труды над русским словом в прозе, а над украинским в поэзии и соединение их в своём, не имеющим до того в славянской культуре аналогии, уникальном творчестве.
…Однако осталась Азбука этого единого для восточных славян языка - изданный в последние месяцы жизни Т.Г.Шевченко «Букварь южнорусский 1861 року», специально подготовленный им для воскресных школ, то есть для самых широких масс простого народа. Шевченко хотел истинного просвещения народа, ибо, подобно Пушкину, знал, что знание – сила, и эту силу можно применять как во благо, так и во зло, потому и назначил цену своему «Букварю» в 3 копейки, чтобы он всем без исключения был доступен.
«Букварь южнорусский» великого украинского Кобзаря – явление исключительное в литературе и языке как украинского, так и русского народов, и ни с какой стороны непонятно, почему до сих пор значительное это событие в жизни братских народов осталось до сих пор незамеченным и неизученным украинскими шевченковедами и русскими литературоведами.
Впрочем, реакция со стороны украинцев понятна. Они в 1991 году выпустили сей букварь в «переклади сучасною украиньскою мовою», обозвав его «Буквар пивденноруський в сучасний транскрипции», перевели своего Кобзаря на украинский язык, «правдоучителей» Шевченка подменили на «правоучителей», и вот что у них получилось:
У Кобзаря: « Господи и владыко живота моего! Дух праздности, уныния,
